Лето 2014 года выдалось жаркое, бурное и весёлое, поэтому его конец мне благополучно удалось не заметить. Даже шторм, разгулявшийся на побережье, был воспринят мной как обычный каприз природы. Волны, перекатывающиеся через мол; ковёр сбитой ветром листвы во дворе; любимый вишнёвый блейзер, экстренно извлечённый из шкафа и накинутый поверх летней футболки; кошка, свернувшаяся клубочком на диване, к которому в жару приближалась с единственной целью поточить когти о плотную обивку, — все эти приметы осени нисколько меня не насторожили. Летние шлёпанцы и пляжные сланцы по-прежнему стояли в коридоре, ожидая потепления и хорошей погоды. Вдобавок на клумбе у меня под окном расцвёл бархатец. Август он просидел среди львиного зева, не спеша раскрывать толстые бутоны, и теперь, видимо, решил, что настала пора. Два больших бордово-рыжих пушистых цветка оптимистично раскрылись на маленьком кружевном кустике рядом с львиным зевом, поникшим под ветром и ливнем.
Но внезапно, как первый дождь после летней засухи, портрет Лермонтова, мелькнувший на главной странице Яндекса, напомнил мне, что октябрь на носу. Лермонтовские дни, да плюс юбилейная дата. Сколько там стукнуло нашему всенародно любимому поэту, рождённому в год Собаки? 200 лет? Для классика это не возраст. Молодой он ещё, как и на портрете.
В школе мне почему-то часто задавали глупый вопрос: кого из поэтов я предпочитаю, Пушкина или Лермонтова. И с тайной надеждой ожидали, что я отвечу: «Пушкина!»
А я отвечала: «Лермонтова!»
Мой маргинализм удивлял и педагогов, и одноклассников, поэтому за первым вопросом следовал второй, ещё более глупый: «Почему?»
Ну как можно было объяснить, почему Лермонтов нравился мне больше?! Да потому же, почему я любила гречневую кашу с сахаром, но терпеть не могла холодец. Вкус у меня был такой. Особенный.
Со временем я стала отдавать предпочтение Пушкину. Опять же не знаю, по какой причине, да и так ли это важно?
С Лермонтовым в моей жизни связан забавный эпизод.
Моя бабушка, учитель русского языка и литературы, была увлечённым человеком. Неподготовленный гость, впервые оказавшийся в её квартире, запросто мог решить, что по ошибке зашёл в библиотеку, так как уже в прихожей натыкался на огромный — во всю стену — стеллаж, в два ряда заставленный книгами. В гостиной стоял шкаф, за стеклянными дверцами которого теснились энциклопедии и словари. На досуге я с удовольствием рылась во всём этом богатстве. Некоторые книги были значительно старше меня и годились мне даже не в бабушки, а в прабабушки.
Гостиную, из-за её размеров, мы называли Большой комнатой. Помимо шкафа, там стояли ещё два кресла и письменный стол, над которым на стене висели одинаково оформленные портреты: в центре Есенин, справа Маяковский с выражением лица «я волком бы выгрыз бюрократизм», а слева Лермонтов в красивом мундире. Рамок не было, а глянцевое покрытие и спокойные коричневато-серые тона придавали портретам сходство с фотографиями.
Однажды к нам заглянула соседка — очень пожилая, скромная, малограмотная женщина. Нашего внушительного стеллажа она побаивалась и потому всегда общалась с нами в дверях, либо торопливо, бочком, видимо опасаясь, что книги лавиной обрушатся с полок и погребут её заживо, проскальзывала на кухню.
В тот же раз соседке понадобилось заполнить какие-то бланки. Сама она не могла с этим справиться. Мы провели её в Большую комнату и усадили в кресло напротив портретов.
Пока бабушка заполняла бумаги за столом, соседка рассматривала её и портрет Лермонтова над ней, что-то обдумывала, прикидывала в уме и наконец робким извиняющимся тоном человека, который сознаёт, что лезет в не в своё дело, спросила:
— Елена Ивановна, ваш муж был военным? Это его перед войной фотографировали?
Наивная женщина приняла Лермонтова за моего дедушку! Признаться, я выросла в собственных глазах.
Но, как оказалось, тема знаменитых родственников в нашей семье была ещё не исчерпана.
Несколько лет спустя, когда я училась в восьмом классе, мне поручили написать доклад о ком-нибудь из европейских поэтов-романтиков. На выбор было несколько англичан и немцев.
До Википедии мир ещё не дожил, и написание подобного доклада по сложности не уступало созданию маленькой повести. Материалы приходилось искать в бумажных источниках, просиживая часами в библиотеке. Естественно, я не стала усложнять себе жизнь и взяла тему о Байроне. В Советском Союзе скандальный лорд пользовался популярностью из-за своих революционных взглядов, так что найти информацию о нём было легко.
Вернувшись из школы, я достала весь арсенал словарей и вузовских учебников, постепенно переселившихся в мой шкаф после выхода бабушки на пенсию, и «засела» за доклад. Беру слово «засела» в кавычки, так как лично для меня оно означало не совсем то, что для всех нормальных учеников, претендующих на высший балл по любимому предмету. Усидчивостью я не отличалась. После десяти минут, проведённых за письменным столом, меня словно невидимой пружиной выбрасывало из удобного кресла. Причина находилась всегда, причём вполне уважительная: срочно пришить отлетевшую давным-давно пуговицу, полить цветы, которые вполне могли подождать до вечера, посмотреть жизненно важную передачу о ядовитых растениях Южной Америки…
Я расхаживала по комнате из угла в угол, танцевала под музыку, доносящуюся от соседей, вытирала пыль, наглаживала свои школьные блузки и юбки, мимоходом записывая очередную сформулированную в уме фразу. Так и работала.
Даже сейчас, тридцать с лишним лет спустя, я пишу об этом, одновременно моя посуду. А тогда…
Доклад был длинный и сложный. В моей комнате на столе и кровати лежали раскрытые книги и пособия, на ковре — тетрадь и ручка. В квартире этажом ниже сосед играл на аккордеоне. За окном на весеннем солнце шелестели первыми листочками тополя. Весело чирикали воробьи. Я занималась гимнастикой, стараясь не наступить на недописанный доклад, ведь хорошая фигура к началу лета важна не меньше, чем пятёрка по литературе.
И тут — о радость! — пришла моя школьная подруга. Писать доклады ей не поручали. Пределом её мечтаний были твёрдые тройки по всем предметам, но ведь дружат с человеком не за хорошие оценки! Довольная необходимостью сделать законный перерыв, я пошла ставить чайник. Пошарив на столе в моей комнате, подруга возникла на пороге кухни с чёрно-белой репродукцией портрета Байрона в руках.
—Ленчик, эт чо, твой брат что ли? Познакомишь?