Ничего бы этого не было, если бы не Гоша. Уговорил, настойчивая душа, поспособствовал. Целый год от него ни звонка, ни привета. Говорили, как уехал в столицу, так и пропал. А тут вдруг, на тебе, объявился.
– Ванька, ты про Ночь искусств слыхал? – Гоша тему разговора обычно не рассусоливал. Разве что слова растягивал больше обычного, но кто их знает, какой там у них в Москве нынче принят говор.
– Неа, – отмахнулся я. – Знать не знаю твоей искусственной ночи. Скажи лучше, ты к нам надолго? Встретились бы, посидели.
– Эх ты, темнота! Вот давай там и встретимся. Раз уж наша провинция решила в этом году примкнуть к всероссийской акции.
Примыкать не хотелось. По искусству я, признаться, не специалист. Черный квадрат Малевича еще узнаю, а вот всякие Шуберты и Рембрандты для меня на одну ноту. Обижать друга детства, впрочем, не хотелось.
– Недосуг мне, Гоша, ночи на баловство тратить. Освежаю в памяти научную терминологию. Собираюсь диссертацию писать, – приврал, конечно, но пусть знает, что и мы тут не лыком шиты.
– Да брось! Лучшие мозги города будут там. Ты ж хотел себе умную жену? Ну так пойдём! Будем изучать искусство маскировки под перспективного спутника жизни.
Аргумент разил наповал. Пришлось влазить в костюм с выпускного и тащиться в Картинную галерею. Хорошо, что за последний год я не растолстел. А ещё – не забыл, где находится наша единственная галерея.
Ночь искусств встретила нас полутёмным холлом и запахом пыльных полотен. На входе толпились мутные личности с запавшими глазами. Гоша улыбался им, как своим, и подволакивал правую ногу. Сказал, что позавчера упал с мотоцикла. Как это на него похоже. С детства отовсюду падает, мать вечно дома по три флакона зелёнки держала. На всякий случай.
Мероприятие выглядело скучноватым. Джазовый ансамбль играл медленно и уныло. Хриплые голоса тянули про то, что «завтра будет новый день». Руководитель мастер-класса «Поэзия пастели» не поэтично ронял мелки и развозил их ногами по паркету. Хотя, возможно, я просто не понял авторского замысла.
Умной жены на горизонте не наблюдалось. Только и радости, что таскаться следом за Гошей, которому вроде тут нравилось. Он даже будто взбодрился. Слова теперь меньше растягивал, да и хромал пошустрее. Не приходилось ждать на каждом повороте.
В полночь всех позвали в главный зал. Музыка остановилась, и распорядитель произнес: «А сегодня у нас в меню местный юрист. Крайняя степень скуки, деликатес».
Обнаруживаю себя среди толпы странных личностей. Разлагающиеся тела не могут двигаться естественно. Гоша, кажется, вставляет на место выпавшую челюсть.
«Вот и верь после этого в живительную силу искусства», – успеваю подумать я.
Потом существа сжимают круг и приступают к трапезе. Думать дальше становится решительно невозможно. Да и, по правде говоря, нечем.
***
Этой осенью Санька был одинок и подавлен. Телефонный звонок с почти забытого номера обещал если не помощь, то, по крайней мере, возможность отвлечься. Коллегу Ивана он не видел с прошлого ноября, когда тот, по слухам, переехал в столицу вслед за однокурсником. В тот же вечер парни встретились в баре, чтобы поделиться новостями.
– Ты слышал про Ночь искусств? – манерно растягивая слова, спросил Иван после того, как показал фото своей девушки, бледной серой мышки с кривыми зубами.
– Нет, мне это неинтересно, – отмахнулся Санька. – С каких пор ты так увлекаешься автозагаром? Вот Машке твоей он не помешал бы. А мужику стыдно ходить таким намазанным. Совсем с ума посходили в своей Москве.