Я с мамой пришёл в школу первого сентября. Школа это деревянное одноэтажное здание с большими окнами и высоким входным крыльцом. Первоклассников набралось три класса по сорок два человека, и наш класс «Б».
Радость, веселье, улыбки, цветы, но один маленький, с ярким румянцем на щеках, мальчик плакал - его не брали в школу по причине малого возраста. Не хватало ему нескольких месяцев. После первого урока мы высыпали на крыльцо, нас ждали мамы и плачущий мальчик. Все дружно начали просить родителей заступиться за ребенка.
Мамы собрались и пошли в учительскую, и мы повалили за ними, но нас остановили. Через какое-то время вопрос решился, и румяный мальчик пошел на урок в наш класс. Занятия закончились, и по дороге домой, мама сказала, что родители уговорили директора школы разрешить посидеть сегодня мальчику на уроках, чтобы тот не плакал.
Но Витя Кочетков и завтра посидел, и послезавтра посидел и проучился в этом классе восемь лет, затем техникум, институт, на производстве стал, последнее, что я о нем слышал, заместителем начальника цеха. Учился Витя очень хорошо.
Моя первая учительница Зинаида Александровна худощавая, строгая, женщина и было ей наверно около сорока лет. Я несколько раз ошибался, называл её мамой как впрочем, и другие дети. В классе три ряда парт. Были две парты на три посадочных места они стояли последними, на эти парты ставилось по две чернильницы. За ними сидели второгодники и третьегодники.
Мы учились писать палочки и крючки карандашом. Все старались, потому что знали, кто будет красиво выводить карандашом, тому разрешат писать чернилами.
После школы нам с Витей идти одной дорогой, а поскольку предстояло ещё и уроки учить, прежде чем гулять отпустят, то я предложил уроки сделать прямо тут по пути. Мы зашли в питомник для молодых деревьев, положили портфели на желтую листву, тетрадки на портфели и так быстренько нарисовали палочки и крючки в тетради, что мне очень понравилось. Я предложил «Давай всегда так делать уроки», но Витя был как-то не в восторге и предполагал, что нам попадет. И точно мама сильно ругалась, и писать пришлось ещё раз, а гулять, совсем не пустили. В кустах мы больше уроки не делали, Кочеткову тоже дома попало.
В числе далеко не первых я, наконец, получил право пользоваться фиолетовыми чернилами и пером «Звёздочка». Но для меня это была катастрофа. Я испачкивал в чернилах руки, лицо, мою серую школьную форменку, рубашку. Самая большое несчастье состояло в том, что чтобы я не написал, всё смазывалось. Я научился доносить чернила на пере до бумаги, писать цифры и буквы, любовался, как переливаются оттенками чернила в буквах, но как только я прислонял промакашку к написанному, то всё смазывалось. И как бы я аккуратно не гладил промакашку, как бы осторожно не отрывал её от бумаги, смазывалось.
Предмет чистописание, как будто есть грязнописание, для меня был полной бессмыслицей, проще назвать его бумагомазание. Но однажды случилось чудо, Зинаида Александровна по арифметике за домашнее задание поставила мне пятерку, несмотря на то, что чернила были как всегда смазаны. Радость этой пятёрке была безмерна.
Следующее домашнее задание по арифметике промакать не стал, а положил сушиться под настольную лампу, ничего не смазалось, и я ждал отличной оценки. Когда же увидел четверку, то сильно возмутился, правда Зинаида Александровна поправила внизу хвостик у девятки красными чернилами. Я продолжал высушивать домашние задания и с той поры по арифметике, а далее по математике были высокие оценки.
Пришла зима, в классе с печным отоплением, стало холодно, и нам разрешили сидеть на уроках в пальто. На переменах мы, накинув на плечи пальто, не всовывая руки в рукава, бегали, представляясь «Чапаевыми». В классе «В» учительница была молодая, красивая, но очень злая. Мальчики из её класса организованно втроем или вчетвером нападали на наших «Чапаевых» , уволакивали их в свой класс, где и ставили в угол.
Как-то и мне пришлось отстоять некторое время в чужом классе. Часто мы начинали урок не в полном составе, равно как и класс «А», где учительствовала заслуженная - перезаслуженная Фелисада Васильевна. Многие папы и мамы считали большой удачей определить своих детей в класс « А» или «Б». Наши учительницы никогда не кричали и не дрались. После зимних каникул в классе «В» появилась новая учительница.
Второгодник Петя Конев приходил утром в класс и деловито спрашивал у нас: «У кого есть «Север»? Что нет? Ну, может «Звездочка» или «Прибой»? Нет? Придётся опять курить махру». Сворачивал козью ножку и уходил из класса. Во время урока мы наблюдали, как Петя ходил по сугробу около окна, курил и строил нам рожи. На вопрос, почему он не учиться вместе со всеми, он отвечал: « Я всё это раньше учил». Петя этот год с нами не доучился, и девочка третьегодница тоже.
Получив домашнее задание: « описать дорогу из школы домой». Я, решив, что просто текста не хватит для хорошей отметки, нарисовал карту со всеми дорогами, зданиями и другими объектами. На карте изобразил школу, железнодорожный вокзал, стадион, завод под именем «Почтовый ящик», смущавший меня столь странным названием, но я решил, что там делают конверты для всей страны, коттеджи каких-то военпредов, бараки, свой дом, другие дома.
Я ждал, по крайней мере, четверку, а лучше пятёрку, уж больно они мне нравились. Но вышло что-то совершенно другое, маму вызвали в школу. В учительской с ней побеседовали, затем велели зайти мне, на столе лежала моя карта. В присутствии Зинаиды Александровны дяденька тихим ласковым голосом спросил: «Скажи, пожалуйста, кто тебя попросил нарисовать карту? «Никто я сам чтобы пятёрку получить» «Мальчик, ты ничего не бойся, может к тебе на вокзале кто-то подошёл и попросил нарисовать карту?». « Никто меня не просил я сам»- настаивал на своём.
Но дяденька продолжал спрашивать: «Почему у тебя одни дороги красным карандашом нарисованы, а подъезды к заводу синим?» - Я ответил - «Две дороги, по которым хожу домой красные, а на завод не хожу вот они и синие». - «Вот у тебя между железнодорожной станцией и заводом синяя линия и ней написано «короткая дорога» почему?» поинтересовался мой собеседник. « И зачем ты обозначил на карте железнодорожную станцию, она же в противоположном направление от твоего дома».
Пришлось объяснить, что станцию нарисовал, чтоб пустого места не было на листе, а дорогу подписал, потому что она у меня получилась очень длинная, хотя это не так. Дяденька на прощание попросил меня карт больше не рисовать и мы с мамой пошли домой. Отец, приехавший к нам на выходной, из далекой деревни Севастьяново» , в коей он работал, по призыву партии председателем колхоза, сказал: «Ну, нашли шпиона», и что партийная линия его по этому поводу не доставала.
Во всей этой истории мне было не понятно, как этот дяденька узнал про мою карту, я же её сдал вместе с тетрадкой учительнице, какое-то всевидящее око.
Мне было девять лет, и мои родители решили съездить в город Николаев, где остались жить, после службы в морфлоте, два папиных брата. Путь лежал через Москву, и мы попали в ГУМ. Меня там поразило всё: мосты внутри здания, фонтаны, яркие краски, объявления по радио, много магазинов в одном месте, много людей, какой-то захватывающий, обвораживающий шум. Я был страшно горд за свою могучую, великую, красивую страну и готов был её защищать даже ценой собственной жизни.
Представил себе, что там внизу бегают немцы-фашисты, а тут на третьем ярусе я красный партизан. Подошёл к перилам, огляделся, мысленно взял в руку противотанковую гранату, выдернул чеку и метнул её вниз, получайте гады фашисты. И тут же красный партизан был схвачен. Парень лет двадцати держал меня за руку. «Мальчик ты, что сейчас бросил вниз?» спросил он меня, но я же красный партизан: «Ничего». Подошли еще два дяденьки, тоже спросили - чего я кидал, но ответ был тот же: «Ничего». Красные партизаны не сдаются.
Тот, что постарше послал второго осмотреть ниже находящиеся этажи на предмет листовок. Подошли мои родители и стали яростно за меня заступаться. «Что за ерунда»- говорил мой папа «Мы проездом, это глупый ребёнок, а вы к нему пристали» И еще что-то говорила мама и еще папа.
Тем временем вернулся с осмотра нижних этажей посланный человек и доложил: «Ничего не обнаружено». Те двое стали убеждать парня, державшего меня за руку, что он ошибся. Теперь пришел его черед оправдываться, хотя он стоял на своём, но факты были против него. Меня отпустили.
Мы уже почти разошлись, но парень вернулся и попросил разрешения у моих родителей поговорить со мной один на один. « Мальчик, я попал в очень затруднительное положение, у нас практические занятия, мне поставят двойку, скажи правду, что это было». Про двойку я понимал и спросил его: «А ты за кого за немцев или за русских?» - « За русских и учусь, чтоб охранять государство от врагов». Мне жалко стало парня, потому что свой он, и я ему рассказал про красного партизана. Он выслушал меня очень внимательно и спросил - «А вот тем двоим, сможешь это всё повторить, не бойся, тебе за это ничего не будет». Я рассказал и тем. Больше всего было жалко папу и маму у них были неповторимые лица. Так я повстречался во второй раз с всевидящим оком.
В Николаеве я познакомился со своим двоюродным пятилетним братом Серёжей. Брат был шустрым ребёнком, припрятанный под кроватью до поры до времени торт, он нашёл и так сильно покусал, что его отдали ему доедать. Нас отправили гулять.
Встретили во дворе мальчишек, те предложили играть в войну, сражаться на саблях, оказывается здесь, как и у нас в Нерехте, тоже сражаются. Наверно, наши деды, прадеды также всё детство сражались, что бы потом попасть в ополчение какого-нибудь князя.
Бился в одной из команд довольно-таки успешно, заслужил обвинение в нечестном ведение боя. Назначили мне дуэль с двенадцатилетним мальчиком, я её выиграл.
Тогда проигравший сказал мне: «У нас всех русских называют «кацапами» и ты кацап». Я спросил «А почему кацап?». - «Потому что руками цап».- Я не понял: « Чего цап?». Пацан засмеялся и сказал: « Тебя за чёлку цап». У меня действительно была стрижка под чёлку. « Ну а ты хохол» - ответил я: «Потому что у ваших предков была бритая голова с хохлом» .
Пацан не сдавался: « Нет, я украинец, а ты москаль». Тут я удивился: « Почему москаль я Москву то один раз и видел». – «Потому что все русские москали» - это был железный аргумент. Но у меня возник вопрос: « А вот Сережа он кто? Его папа Толя брат моего папы, а мама местная, он русский или украинец?». В этом месте мнение толпы разделилось, и решили идти раскатывать монеты под трамваем.
У нас трамваев не было, а в Николаеве были. Раскатали три копейки, здорово получилось, хотелось еще, но денег больше не у кого не было. Я предложил раскатать шарик от подшипника, как раз в кармане завалялся. Появились сомнения: одни говорили, что не раскатается, другие, что трамвай с рельсов сойдет, решили попробовать.
Долго не получалось установить шарик на рельс, скатывался, потом приспособили в стыке между рельсами. Схоронились в канаве и стали ждать трамвая. И когда он наехал на шарик, раздался страшный грохот. Трамвай остановился, вышел мужик, осмотрел колеса, стал размахивать руками, грозить кулаком, а ругался он не совсем так, как наши мужики, половина слов была местная, но интересно. Потом сел в трамвай и уехал. Мы полежали в канаве подольше, а затем пошли за результатом. Шарика как не искали не нашли, а вот на рельсах в стыке появились две глубокие вмятины, значит шарик тверже рельс и его трамваем не раскатаешь.
Отец мою учебу контролировал наездами из колхоза. Брал мой дневник, который я в начале по наивности сам же ему и вручал, листал его, оценки были там разные и начинались ко мне репрессии. Также говорил про себя, что он в школе был самый лучший ученик, что ему по окончании каждого учебного года вручали подарки за отличные знания и что я против него ну как бы четвертого или пятого сорта, становилось понятно, что меня нашли даже не в капусте.
Надо было вырваться из комнаты от отца, пока он с меня шкуру не спустил, я начинал хныкать, жаловаться, что мне надо срочно в туалет, меня отпускали. Через пару часов отец засыпал, я находил свой растерзанный дневник под кроватью, или под столом, собирал тетрадки по углам и утром потихонечку уходил в школу. В следующие наезды говорил, что дневник отобрали на проверку ну, а изгрязнённые после проверки тетради заменял новыми.
Не знаю, дарили в нашей школе подарки или нет, ни одного начального класса я не доучивался, как только начинался сезон, оказывался в деревне и шел в лес драть корьё. Я любил своего отца, мне очень хотелось быть похожим на него и быть таким же умным и сильным, но не получалось.
Когда удавалось, шёл гулять туда, где интересней. Стройка всегда привлекала мальчишек, там мы нашли какой-то механизм - попробовали включить, не включился, тогда стали сами его раскручивать и совать ему в спицы металлические прутья, чтобы их гнуть. Нас было человек восемь, все дружно кричали: «Ура! Давай!» наваливались со всех сил на барабан и прутья арматуры гнулись.
Я отвлекся, и каким-то образом моя нога попалась в барабан вместо прута, все дружно кричали: «Давай! Ура!». Я орал от страшной боли: « А! А! А!» После нескольких попыток кто-то увидел , что не гнётся не прут, а моя нога и компания разбежалась кроме одного моего одноклассника Славы Морозова. Тот помог мне добраться до дома.
Мама вызвала доктора, он осмотрел мою ногу - она была чёрная от колена до паха, и сказал: « Ну что перелома нет, недельки две или три придётся полежать, а вам мама надо смотреть за ребёнком, а то вы его потеряете». Это он пошутил, что я три копейки, чтоб меня терять.
Время было такое, что все строились и мои родители начали строить свой дом на окраине города примерно в двух километрах от нас. Я тоже принимал посильное участие. Однажды мне пришлось на велосипеде везти на стройку два мешка цемента, один под рамой другой на раме. Когда нагружали велосипед, мама еще посомневалась, доеду я или нет, но решив, что все будет хорошо, меня отправили в путь.
Я вел велосипед осторожно, но верхний мешок всё время норовил, куда- то направить велосипед. Под дорогой проходила толстая бетонная труба и надо же такому случиться меня помотнуло и я упал с дороги в канаву и велосипед с мешками на меня свалился. Было совершенно, не больно, хотя и слетел с высоты поболе метра.
Через трубу вода не текла, с этим повезло, но выбраться из под мешков я не мог и стал кричать: «Помогите! Спасите!». Взрослые люди вытащили из канавы и меня, и велосипед, и мой груз, обругали моих родителей, затем поставили велосипед, нагрузили его мешками, взяли с меня обещание, что больше не упаду, и я двинулся дальше, впереди канав не было, и благополучно добрался до стройки.
В этом доме, где моим родителям дали квартиру после барака, была лестница из бетонных маршей с первого этажа на второй. Перила устроены таким образом, что с наружной стороны оставалась часть ступеней, и дети с первого этажа на второй добирались именно по этим маленьким площадкам, далее перелезали через перила и всё вот он второй этаж.
Мне это быстро наскучило, и я усовершенствовал игру. Стал спрыгивать с этих маленьких кусочков ступенек, что за перилами, вниз. Начинал всегда с одной, затем со второй, потом с третьей и так далее. Было интересно себя преодолевать. За несколько лет я дошёл до высоты порядка двух метров, далее лестница делала последний поворот под прямым углом, под ней была входная дверь в дом. Вот оттуда никак не мог заставить себя прыгнуть то-ли пустого пространства боялся под лестницей, то-ли неровного пола внизу, а может, просто высоко было.
Но я приобрел привычку спрыгивать с разных предметов. Как-то раз отправился убивать время на улицу. Зашел в столярные мастерские, посмотрел, как работают мужики, им было не до меня, вышел, от скуки забрался на складированные у забора дрова. Метровые поленья дров заполняли пространство образованное общежитием и забором. Дрова были аккуратно уложены вровень с забором.
Забор сплошной внахлестку, одна доска с плоской вершиной, другая обработанная на остриё. Походил по дровам, не интересно подошел к забору, там внизу ровная лужайка. Я прыгнул вниз, но зацепился подолом пальто за острый выступ забора и повис.
Пальто начало меня душить, попытался пуговицы расстегнуть не смог, руки подмышками подхватило. Пальто новое не разорваться ему, только что сшили у частника, увидел под ногой вколоченный в забор гвоздь, мне бы до него дотянуться и вступить на его, но каждая попытка вступить на гвоздь только ещё больше перехватывала мне дыхание. Стал кричать: «Помогите! Спасите!». Последнее что я увидел это двух тётенек машущих руками, что - то кричащих и бегущих ко мне, перед этим я ещё раз дёрнулся, чтобы наступить на гвоздь.
Следующий кадр, я лежу на земле, и тетенька мне руки разводит в стороны и складывает на груди, она меня оживляла. Обычно в этом месте люди редко ходят, мне повезло. Кто-то сказал: «Второй раз родился». Впоследствии я не раз приходил на место своего второго рождения, во мне возникало какое- то светлое чувство радости
А ещё была девочка Таня, её семья жила над нами на втором этаже. Танина мама работала с моей мамой в ЖКО, что находился в нашем доме, а папа в военкомате, после приезда из Германии. Иногда наши родители затевали совместные праздники. В нашем малосемейном доме это была единственная семья, в которой постоянно жил отец.
Танина мама рассказала, как они в Германии с подругой в магазине купили красивые платья, и пошли в них гулять по улицам города, присели на скамейку отдохнуть. К ним подошла немецкая фрау и словами и жестами объяснила, что это не платья, а ночные сорочки и танина мама с подругой очень быстро бежали домой.
Тогда же я впервые услышал, что жевать пищу надо с закрытым ртом. Семья отличалась ото всех остальных, она была культурная что ли. Таня старше меня на год, всегда опрятная, много знала и красивая. Мы с ней сдружились. Проводили время на улице, исследуя окружающий мир, мечтали о будущем. Иногда, я её просил помочь мне сделать по русскому домашнее упражнение.
На какой-то праздник она написала поздравительную открытку с такими хорошими словами, что я читал её и перечитывал. Во время застолья отец заметил открытку у меня и потребовал отдать ему, я очень боялся свое отца, но отдать открытку не мог. Отец бы сначала прочитал её всем сидящим за столом, затем поиздевался надо мной, но самое страшное, он с этой открыткой пошел бы к Таниным родителями, а это с моей стороны предательство. И я не отдавал открытку, во время попыток отца отнять её у меня силой, сумел пропихнуть в щель между спинкой дивана и сиденьем.
И тут меня защитила какая-то гостья, сказав: «Борис, отстань от ребёнка смотри, он побледнел как мел, ещё случиться что». Ту открытку я уничтожил. Мы с Таней несколько раз ходили смотреть наш строящийся дом, и каждый раз становилось грустно, впереди было расставание. Так и осталась Таня в моей памяти светлым ангелом.
Закончилась начальная школа, нас переводили в первую среднюю школу города Нерехты, где и сформируют наш новый класс. Моя первая учительница Зинаида Александровна погибла тем же летом, вечером шла из бани и наступила на оголённый электрический провод, лежавший на земле. Меня вызвали в школу, дали несколько адресов, и я бегал, собирал деньги на похороны. Прежняя жизнь заканчивалась. Тем же летом мы переехали в новый дом, отец ушёл из председателей колхоза, будет снова работать на заводе и жить с нами, моё уличное окружение будет новое. Менялось всё, впереди новая жизнь.
1.марта 2013года. Кубышкин Л. Б.