Кормили плохо. Болезни пробуждались, приходили и оставались. Видимо навсегда. Человек, живущий на свободе, и работающий в самой скверной, по его мнению, конторе ничего не знает о том, что такое серые будни. Даже представить себе не может как могут быть безобразны праздники. Новый год, День России, День Полиции. Улыбки беззубых ртов и пустых глаз. Артистизм из кунц-камеры. А у погоды в этом месте было всего два настроения: душно и холодно, холодно или душно. Однако чаще эти настроения присутствовали одновременно. Было совершенно не чем дышать и было чудовищно холодно. Замедленная жизнь, в которой любое событие является событием. Это исключение. А в остальном всё идет так: триста шестьдесят пять, триста шестьдесят пять, триста шестьдесят пять, триста шестьдесят шесть...
Правда, возможностей для медитаций было значительно больше. Где еще можно уткнуться взглядом в штукатурку стены без осуждения и непонимания социума? Уткнуться, отстранится и при этом быть бдительным, ибо уровень опасности от собратьев по несчастью всегда превышал опасности от угнетателей. У первых была злоба на мир, а у вторых скука. Злоба страшна в массах, а скука в изощренных умах. Здесь такие умы почти не встречались. Возможности для дзен-практики были. Дзен на хорошо охраняемой, плохо проветриваемой, хорошо очерченной и плохо прогретой территории.
Уткнувшись в стену он не мечтал о женщинах или о еде. Первый пункт был опошлен до неузнаваемости звуками ночного барака, а в еде он привык к чудовищной нестабильности. Еды не было, еду можно достать, еду можно получить, еду могут отнять. Или могут отнять тебя у еды, посадив в карцер через 20 минут после получения посылки с воли. Он мечтал об ощущении. Возможно странном. Поэтому и не делился этой мечтой ни с кем, кроме серой штукатурки. Ведь мечтал он тоже именно об этом цвете. О соприкосновении с серым. Мечтал о касании серого из своих серых будней, глядя в серую штукатурку. Ему нужно было всего несколько минут этого касания и еле слышный звук, который сложно описать словами...
Как все здесь он мечтал о том дне. Собственно, это самый страшный день в жизни обитателей серых будней, потому что именно в этот день каждый из них потеряет самое главное - надежду. Однако мечтают не об этом. Мечтают о деталях. Как оденешься? Куда пойдешь сначала? Что выпьешь? Чем закусишь? Что скажешь? Он опускал подробности. Всё неважно. В чем буду одет, как доеду, кто встретит или кто не встретит. Неважно. Даже не важно кто откроет дверь. Важно осуществить мечту сразу переступив порог.
После восьмикратного озвучания мантры: триста шестьдесят пять - он вышел из метро на своей станции. Она была не своей. Ландшафт был перестроен, перекроен, перекрашен...Времени на глубокий вдох не было, денег на телефоне, чтобы предупредить тех кто ждал - тоже. Это было странно. Вчера было всё: и время и деньги...И надежда. Он торопливо шагал по улице, почти не поднимая головы. Всё вокруг было не серым, но не было важным. Триста шагов, двести, сто, десять. Звонок в дверь...
Дверь открыла та, которая родила, любила, кормила, пыталась понять, помогала, посылала деньги и посылки. Седая, уставшая, взволнованная. Но на ней была вина, которую нельзя искупить и загладить. Она было той, у которой он просил. Просил и клянчил. Это не прощают. Он сделал шаг вперед и улыбнулся как мог. Не получалось. Она смотрела ему в глаза и в тысячный раз не понимала. Его глаза бегали, он вернулся не к ней. Он посмотрел вниз, потом заглянул в комнату, потом нервно прошел на кухню. На кухне он остановился смотря на пол, в десяти сантиметрах от плинтуса. Она пришаркала за ним из прихожей, плача и не понимая. Обошла его справа и посмотрела в точку его взгляда. На мгновение ей стало легче, потому что она ощутила, что поняла его хоть в чем-то. Он опустился по стене на пол и заплакал. Слезы текли по уставшему лицу и недолетали до того места по полу в кухне, где он так хотел увидеть символ осуществления своей мечты. Своей прекрасной и теплой серой мечты. Мечта его не дождалась.
Мама закурила и произнесла:
- Он умер год назад, я не решилась тебе написать. Вроде не болел, ничего не просил. Просто умер вот здесь у батареи. Очень старый ведь был. А его миски вот только вчера смогла выкинуть.
За окном кухни была еще серая весна. Он сидел на полу и улыбался сквозь слезы. Как же он хотел обнять этот теплый комочек серый шерсти. Услышать его урчание. Запустить руку в его шерсть на брюхе. Кот Серый не дождался всего триста шестьдесят пять дней. Самое дорогое существо этого серого мира, у которого он ничего, никогда не просил. Безгрешное и теплое. Серый кот. Кот Серый...