Господь дает мужчинам и женщинам только по половинке души, словно разрезав яблоко на две части, а потом эти половинки ищут друг друга на грешной земле, чтобы составить одно целое…
Зверь
Остановившись, на какой - то таёжной станции на несколько минут, поезд плавно дёрнул состав и, разгоняя свой монотонный стук на стыках рельсов, поехал дальше. Входная дверь вагонного купе, с металлическим шелестом отъехала в сторону, и в купе зашел человек. Заслонив собой коридорный свет, мужчина уже преклонных лет, крепкого телосложения, остановился, всматриваясь в полутьму вагона. Приподнявшись со своего, уже обжитого ложа, и показав ему противоположную лавку, предложил размещаться, кроме меня в купе никого не было. Он снял с себя тяжёлый брезентовый плащ с капюшоном, повесил на крючок возле двери. Положил на лавку, объёмистый вещевой мешок и сел за столик.
- Какая станция? –
– Шилка –
Хрипло ответил он и, отодвинув занавеску, стал всматриваться в тёмное, ночное окно вагона. Поезд набрал скорость, лихо, отстукивая колёсами дорожную чечётку.
- Чаю хотите? –
Он отвернулся от тёмного окна, внимательно посмотрел на меня.
– Да неудобно вроде в такое время, проводника беспокоить-
-Зачем беспокоить, у меня термос, с вечера заварен.-
Столкнув тощую казённую подушку в угол, сел на лавку, и представился своему попутчику.
- Савелий Макарыч -
Ответил он и, глядя мне в лицо, добавил.
-Не откажусь-
Мы выпили по стакану горячего чая. Этот стакан чая как то сблизил нас, заканчивая чаепитие, уже непринуждённо обсудили последние новости, поругали немного железнодорожников, за десятиминутное опоздание поезда. Спать не хотелось, я спросил у Савелия Макарыча, далеко ли он едет.
- А ты, откуда и куда едешь?-
-Понимаю вас Савелий Макарыч, вопрос не праздный, в поездах разные люди едут, кто по делам, кто для того, чтоб за поездку набить карман, обманывая попутчиков, ну а я возвращаюсь из отпуска, к тестю в гости ездил. Достал семейную фотографию, показал Савелию Макарычу.
- С какого года у тебя тесть-
-Старый, с тысяча девятьсот первого года.-
– Что й то он старый? –
Возмутился Савелий Макарыч.
-Я его на год старше, по тайге ещё хожу, молодость вспоминаю.-
- У него жизнь трудная была, сначала колхоз. Только вроде налаживаться всё стало, война началась, а он её от начала и до конца прошёл, в ваших краях заканчивал осенью 1945 года. -
-Значит, с японцами тоже повоевал?-
-Да, провезли после дня победы мимо дома, сюда, японцев добивать. За войну два раза ранили, но говорит, легко отделался. –
--В каких войсках тесть твой служил?—
-В начале войны шоферил, а после ранения в пехоту направили, всю войну с пулемётом был. У него до сих пор пальцы на правой руке скрючены.-
Я показал ему на своей правой руке слегка согнутые пальцы.
-Знакомое ранение -
Савелий Макарыч положил свою правую руку на столик ладонью к верху.
Пальцы руки были, как отполированы, а на самой ладони остался вечный отпечаток раскалённого от непрерывной стрельбы пулемётного ствола. –
Вы чем оправдаете такое ранение?-
– А тесть твой, чем оправдывал? –
- Рассказывал, что когда в пылу боя меняешь перегретый ствол, не до предосторожностей было, хотя кусок от шинели всегда рядом лежал, но когда ствол быстро менять нужно, забываешь про него, а то и просто некогда искать этот лоскут.–
- У меня такое же оправдание -
Он улыбнулся.
-Значит, вы тоже воевали? –
-Даа, пришлось, правда, я раньше начал, почитай с двадцатого года, по сорок шестой. Двадцать шесть лет в армии-
Выходит вы кадровый военный. До какого чина дослужились? –
- Начинал рядовым бойцом, потом взводным, ротным, до капитана дослужился. Дальше образование не пустило. Некогда было тогда учиться. В гражданскую партизанил, потом на границу попал, там служил, перед войной японцы зашевелились, Хасан, Халхин Гол. Вроде и войны то не было, а обстановка в то время трудная была, всё время ждали провокации. Порой неделями одетыми спали. Трудная жизнь нам досталась. Но жалости к себе не имею и ни о чём не сожалею. У каждого поколения своя жизнь, мы в своё время новое государство строили, ломая старое, вы сейчас БАМ строите, новые электростанции одну за другой, это ведь тоже своего рода подвиг. Совсем недавно керосинками избы освещали, а теперь вон, - Он показал рукой на мелькавшие в тёмном окне вагона стальные опоры, поддерживающие электрические провода железной дороги.
– А ты где трудишься? И почему без семьи едешь, один.-
Резко переходя на ты, спросил Савелий Макарыч.
-- Так получилось, мои уже дома. Ребятишкам в школу надо, я их самолётом отправил. Пока билеты купил, в кассах аэрофлота три дня жил. Мне не досталось. Да и спешить мне вроде как некуда, отпуск через месяц заканчивается. Вот на поезде до Владивостока решился проехать, но мне ещё дальше, пароходом до Петропавловска. Там живу. -
- на Камчатке не пришлось побывать, но слышал, у меня взводный был с ваших краёв, говорил, что у вас там медведи прямо по улице ходят. –
-Бывает, и ходят,-
подтвердил я.
-Там трудней корову, отбившуюся от стада на дороге увидеть, чем медведя.-
-И что, на людей не нападают?-
-Ну как не нападают, это же зверь, в нём инстинкт, он свою территорию строго охраняет, на пути у него оказался, тут же меры примет, если быстро не уйдёшь, может и придавить. –
--Надо же, как человек, человек тоже свой дом, семью, охраняет. Всё как в природе. –
-Да нет, человек, пожалуй, хуже зверя.-
Воспротивился я.
- У зверя инстинкт, у человека разум. Человек, прежде чем, что - то сделать должен подумать, но не всегда видно, что он думает. Недавно у нас один неприметный человек, совершенно нормальный, женатый, как теперь говорят с положительной характеристикой, Застрелил двух геологов, за то, что они у него рыболовную сеть в реке сняли. Это как?-
- Твоя, правда, бывают такие люди, хуже зверя, пришлось мне в молодости с таким столкнуться, он мне чуть жизнь не перевернул, ладно я тогда молодой был, силы хватило справиться с ним. Будь я слабее, ни меня, ни семьи не было. –
Савелий Макарыч замолчал, и стал смотреть в ночное окно вагона. Я разлил из термоса оставшийся чай по стаканам и предложил попутчику.
Он опять пристально посмотрел мне в глаза. Я отвел глаза от его пронизывающего взгляда.
– Ладно, если спать не хочешь, расскажу тебе эту историю из моей молодости. -
Вот так я познакомился с этим человеком, уже почти прожившим трудную, но интересную жизнь, который в течение нашего короткого совместного пути, успел рассказать мне о себе, о жизни в тех таёжных краях. Что побудило его к откровенности, не знаю. Может желание высказаться, без стеснения незнакомому человеку, а может что другое, я не психолог, но обратил внимание на его замкнутость и настороженность при встрече со мной, и как он потом, почти без остановки спешил рассказать мне эту историю.
-Произошло это в 1924 году. Японцы угомонились, Атаман Семёнов и его выкормыш барон Унгер успокоились, Унгер в могиле, а Семёнов в Китай ушёл. Надоела людям эта кровавая бойня, бабы и те одурели, без мужиков. Всем хотелось любви и семейного тепла. Тогда мы с ней и познакомились. Жили они в таёжном селе, вдалеке от людей и дорог. Село то, не большое, дворов в тридцать. Мы туда случайно забрели, спустились с перевала вдоль речушки, прямо к селу вышли. Один берег крутой, другой пологий, на пологом берегу, огородами к речке они построились. На задах у каждого баня, чуть дальше дома, село не из бедных, видать охотой да землепашеством занимались, снопы ещё в поле стояли. Гоняли мы банду по тем местам. А может наоборот, банда эта гоняла нас, боёв особых не было, то они от нас уклонялись, уходя, в самые дебри. То мы от них уклонялись, сохраняя людей и выискивая их слабые места. Проводник, судя по всему, у них из местных был, ловко уводил банду штыков в тридцать, от наших ударов. Но и у нас в отряде, почитай половина, опытные таёжники, знавшие эти места. Один только недостаток, когда много людей дорогу знает, всегда спор возникал какой идти, вот наш супротивник и пользовался этим разладом, как будто чуя, кто же сегодня победит в этом споре. И какой дорогой мы пойдём в очередной охват. Бегали мы за этой бандой больше месяца, а результата не было, осень уже взялась деревья к зиме наряжать, берёзовые прогалины золотом покрылись. А от банды этой, нам во как, надо было избавиться, -
И он резко провёл по своему горлу ребром ладони.
- Сильно уж она досаждала. Всех, без разбору грабили, видать решили подчистить у жителей самое ценное и в Китай уйти. Перед убийствами не останавливались, не смотрели, белый, красный, если узнавали, что есть ценное. Мех, панты, мускус кабарги, драгоценности, тут же расправу делали. У женщин серьги из ушей вырывали, кольца обручальные с пальцев снимали, мужиков, кто сопротивлялся, убивали, натворят дел и сразу уходят. Люди напуганы были, нам всякое содействие оказывали, и просить не надо. Встанем где на постой, только узнают кто мы, среди ночи обязательно кто - то из местных в дом, где командир остановился, идет и рассказывает, что знает про них. Порой за ночь то почитай пол деревни у командира побывает, а сами хоронятся друг друга. Не доверяют, значит. Да тут ещё слух до наших дошёл, банда эта, якобы какое то отношение имеет к пропавшему конвою с золотом. –
Я вопросительно посмотрел на него, а он продолжал. –
- Это давняя история, ещё с царских времён осталась. Тогда железной дороги ещё не было, всё намытое в приморье золото, собиралось в Хабаровске, специальный конвой из казаков, вёз его по Амуру, потом по Шилке. Каждый год, ходили до Читы. Всё вроде хорошо было, а раз, конвой в Читу не дошёл. Пропал, как сквозь землю провалился. Пропало всё, казаки, лошади навьюченные золотом, лошади под казаками. Царская охранка тогда по этому маршруту всё перерыла. Ни следов, ни людей, ни золота, ни лошадей. Приграничные районы Монголии тоже проверили, ничего не нашли. Со временем, затихло всё, а нашим в штабе, пленный показал, что эта банда знает про то золото, якобы в тайге пудов сто схоронено, они мечутся, путают след, хотят взять его и в Китай уйти. Наш отряд сборный, из добровольцев. Со всех чоновских отрядов Забайкалья собрали сорок человек, отправили выявить эту банду, совсем не добивать, а создать им условия, чтоб вывели они нас к этому золоту. По - хорошему, мы бы могли их несколько раз, всех разом прикончить, но, не моги, приказ. Командир наш строгий насчёт этого, преданный партии большевиков. Так и бегали за ними, где бегом, а где ползком. Всю тайгу в тех краях, исползали. Устали как собаки ездовые. Командир принял решение, спуститься в село, баньки изведать, отдохнуть с недельку, раненых подлечить. В перевале то, оставили секреты, чтоб знать про банду, куда она двинет.
Бабы, подхватив подолы, забегали по деревне как всполошённые куры, выпытывая наши военные тайны. А у нас какие тайны? Почти все бойцы неженатые, четверо то, вообще только от титьки, молодёжь одна, Трое раненых, правда не сильно, командир у нас строгий был, из бывших ссыльных, Нестеров Борис Андреевич, баловать не давал, дисциплину держал, может поэтому, зазря на наш отряд не нападали, потому, как ни в каком мародёрстве замешаны не были. Слух то он завсегда впереди идёт. Другие зайдут в деревню, кабанчика им давай, или телка, если кто из хозяев засопротивляется, тут же пригрозят, а то и кнутами врежут, чтоб значит, знал место. Кому понравится? Потом через пару дней, когда уйдут из села, пуля вдогон летит, попробуй, узнай, кто стрельнул, если обиженных в каждой деревне полно. А тут спустились как с неба, никто не знал нас, мы никого не знали, командир нашёл старосту, представился ему как положено, с поклоном, объяснил наше положение, показал на раненых бойцов, тот покряхтел для порядку в седую бороду, да крикнул своим бабёнкам, чтоб за дело взялись. Тут же кинулись они команду выполнять, воду в бани таскать, на уличных печах еду готовить. Бегают возле нас, платочками прикрываются, а сами глазёнками то, зырк, да зырк, на бойцов. Совсем ошалели, от такого количества молодых мужиков. Одна приглянулась мне, такая сноровистая! Мимо меня раза три, промелькнула. Я и обратил на неё внимание. Волосы чёрные, глаза чёрные, как уголья, сама смуглая, коса длинная, ниже пояса, вся из себя ладная. Впервые за эти годы задумался о семейной жизни. Война к концу подходила, а у меня хозяйки в доме нет. Пришло видать и мне, время, угол свой заводить. В селе нашлась бабка сведущая в ранах, подошла к раненым, поохала, вместе с ними, да и повела к себе в дом. Ну а мы, кто, куда пошли на постой пристраиваться. Как я оказался в её доме, сам понять не могу. Вроде не выбирал, а ноги сами пошли в нужном направлении. Зашел в дом, притулился к косяку и стою. Хозяина не было, одна старая уже жёнка, как я понял мать этой чёрненькой. Молодая то, как глянет, у меня и ноги ватные стали. Пригласили на лавку сесть, хозяйка говорит,
- Садись, в ногах то правды нет. -
Повесил я на крючок возле двери шашку свою, карабин в угол поставил, присел, а она спрашивает
- Перекусишь с дороги, али баньку подождёшь?-
- Хотел сказать погожу, а у меня слова из горла не идут, только головой мотнул как лошадь.-
-Зовут то, как тебя?-
-Савелий. -
С трудом, через перехваченное горло выдавил я.
Тогда она говорит дочери:
– Оксана, поди, одежонку то Зиновия принеси Савелию, как раз его рост, пусть после бани чистую оденет.-
Та крутнув подолом, умчалась в чулан, чуть двери с петель не снесла.
Хозяйка встала перед образом богородицы, взялась читать молитву. Что она читала, я не понял, но вроде как имя моё в молитве той помянула.
Прочитав молитву, села напротив, глянула в лицо и говорит.
– Евдокия Арсентьевна меня зовут. Дай, я в твои глаза загляну, посмотрю, с чем ты идёшь по этой грешной жизни. Какие мысли в твоей голове, много ли людей загубил, рассказывай кто таков, кто твои родители, из каких краёв к нам явился? Говори правду, врать будешь, сразу узнаю.-
А у меня кровь в голову ударила, чувствую, лицо горит, под бородой то не видно. Но всё равно, говорить не могу. Никто ещё ко мне так не обращался. Видит она, что у меня все слова в горле встали.
- Что, страх обуял? Видать много крови на тебе, что язык занемел.-
Сама сидит передо мной, руку в подбородок упёрла, глаз с меня не сводит. Лицо у неё смуглое, глаза тоже чёрные как у Оксаны и строгие, руки морщинистые, видно, что к труду крестьянскому привычные. Оксана с одежонкой вернулась, положила на стол, сама рядом с матерью села, тоже на меня стала смотреть. Перевожу взгляд, то на одну, то на другую, глаза то не отличаются и лица одинаковые, только у Оксаны совсем молодое и озорное, а у матери то уже постаревшее, жизнь повидавшее морщинки под глазами и грустное, какое - то озабоченное. Успокоился немного, вздохнул глубоко, как будто пар выпустил. Всю свою жизнь им рассказал, словно родне какой, ничего не утаивая. Про своих родителей, которые приехали ещё в молодости из пензенской губернии, как обосновались, в Сретенске отец кузницу завёл, он хорошим специалистом по железу был, лошадей ковал, телеги делал, сельхоз инвентарь для селян, его ножи охотничьи по всей округе славились. Без работы не сидел. Село то в достатке жило. Спрос на его работу хороший был. Потом железную дорогу построили, отца туда пригласили кузнецом работать. Так что трудностей в жизни особых у нас не было. Дом новый поставили, семья расти стала, кроме меня, у нас ещё четверо, две сестры да два брата я пятый. А тут революция. Похватались все за оружие друг против друга и началась бойня. А когда мне время пришло определяться в кого стрелять, долго не думал, к красным пошёл. С тех пор, воюю.
Дверь хлопнула, в дом забежал вестовой от командира, поздоровался с хозяевами, а меня на улицу позвал.
- Ты Савелий уши держи востро, от поста посыльный пришёл, банда то никуда не ушла, в пяти верстах от села днёвку устроили. Как бы чего не удумали. Возьмут да грянут внезапно. Если что, место с твоим взводом на западной окраине, возле тропы, пока не стемнело, приглядись, тебе там с Никоном быть, вместе сходите. Командир наказал, чтоб не спали, как стемнеет, позицию занимайте. За лошадями коноводы присмотрят, они на выпасе за селом будут. Хозяевам скажешь, что я тебя на пост определил.-
Тут Оксана вышла, пошла баню проверить. Нос то задрала в небо, под ноги не смотрит, как же, два молодых мужика рядом стоят, запнулась об обронённое полено, только успел я подхватить её, тело крепкое, мускулистое прикрытое тонкой льняной рубашкой трепетнулось в моих руках, жаром меня опалило. Вырвалась она, у самой смешинки в глазах. Бегом побежала дальше.
Бани то раньше чёрные были, посредине рубленой избушки с предбанником открытый очаг, на треноге котёл с водой висел, очаг камнями обложен. В стенах под самым потолком в брёвнах дыры вырублены, чтоб дым выходил.
Очаг разжигали, горит он посредине этой небольшой избы, дыму полная баня, чуть прозевал, как начнёт шаять, тут до пожара недалеко. Вот и бегали, проверяли через короткое время. Где зашаяли брёвна, водой заливали. Пока баня натопится, весь в саже. Потом дыры мхом затыкали, давали бане выстояться, чтоб угар вышел, мыли полог веником с золой, потом только самим мыться можно было. Оксана бегала проверять, не загорелось ли где. Потому бани строили поближе к реке, и подальше от жилья. Сейчас такие не строят. –
Уточнил Савелий Макарыч и продолжил.
-Я с вестовым пошёл, надо было Никона найти. Никон, мой друг детства, мы с ним с самого начала вместе воевали, раньше на одной улице жили, в тайгу на охоту ходили, где надо спина к спине становились, чтоб от недругов отбиться. Надёжный товарищ был. В войну погиб. Никона нашёл в центре села, он в доме старосты определился. Позвал его, и говорю ему о поставленной задаче. Тот, молча, пошёл вместе со мной на западную окраину. Осмотрели местность, выбрали позицию, сказал я ему про Оксану. А он смеётся, мол, быстро ты голову потерял, подолом девчонка крутанула перед тобой и готов.
-Может ты, жениться уже собрался?-
- Не знаю, но, наверное, не откажусь. Больно уж ладная она, сразу в сердце запала. А мать то такая строгая, как глянула на меня, я ей про себя всё как на исповеди рассказал. Даже тебя помянул, что ты друг мой с детства. –
- Ладно, Савелий, потом о девицах будем думать. Пошли, а то обратит кто внимание на нас, разные люди в селе живут. Может, кто с бандой связь имеет.
Мы, прошли через село, каждый к своему дому. Тут как раз Оксана из бани вышла, видать полог мыла, увидела меня, засмущалась, обратно в баню заскочила, слышу, как засов на входной двери задвинула. Ну а мне - то вроде дела нет, прошёл мимо, в дом зашёл, Евдокия Арсеньевна с ухватом стряпню в печь направила. Оглянулась на меня.
-Оксана у меня единственная, смотри мне, ежели обидишь, бога не побоюсь.-
И ухват мне показала
- Да что вы Евдокия Арсентьевна у меня в мыслях такого нет, приглянулась мне ваша дочь, но я честное слово даю, не обижу её. –
-Ладно, собирайся в баню, чать готова уже. Одежду там оставишь, после постирает Оксана. Зиновия одёжку пока оденешь –
Зиновий то кто? – спросил я.
Да не бойся, не покойник. Три года как ушёл в Сретенск, дорогу домой найти не может. Люди видят его, то там передают, видели, то в другом месте, не знаю, что его держит в тех местах. Больно уж жадный он до денег. Не в нас пошёл, видать в отца покойного, брата моего мужа. Тот тоже жадный был, так и сгинул в тайге, лет десять уж ни слуху, ни духу. Всё золото, искал. Может он по отцовским следам золото ищет.
- Какое золото? Самородки что ли? –
- Да какие самородки? Может, слышал от стариков, лет сорок назад, конвой с золотом пропал, вот его отец от кого - то узнал, что их обвалом на берегу Шилки завалило, Шилка река коварная, дожди в горах пройдут, тут же из ручейка в бурную реку превращается. Мужики сказывали, встали казаки на ночь, возле берега, а в горах дождь прошёл, река разлилась, возле кручи они оказались, кручу эту водой подмыло, там их всех завалило обрушившимся берегом. Всех разом, вместе с конями. Павел, брат моего покойного мужа Андрея, всё разбогатеть мечтал, где то услыхал эту историю, собрал таких же оборванцев навроде себя, они, как только снег сойдёт, по берегам Шилки всё лето лазили, разыскивали это место. Лет пять кряду, люди землю пахать, рожь сеять, а они на Шилку, берега рыть. Зиновий тогда ещё малой был, да видать увлёк его покойничек своими рассказами, вот он и пошёл по следам отца, как степлится, с дружками на Шилку. В последние три года на зиму не стал возвращаться. Раньше - то приходил, сено свезёт, дров заготовит, и то помощь была. Теперь - мы с Оксаной вдвоём управляемся. Зиновию пять лет было, когда мать у него в тайге деревом придавило, не мучилась, сразу померла. Царствие ей небесное. С тех пор Зиновий с нами жил, пока отец его золото искал.
- А муж ваш где? –
На охоте пропал, семь лет как нету, у нас в тайге зимовье есть, вёрст пятнадцать от села, ушёл туда, двух собак взял, припасу до рождества, к рождеству не вернулся. Ходили мужики, я вместе с ними ходила. Пришли, припас не распакован, всё в избушке возле двери лежит, ружьё на штыре висит, ан ни собак, ни самого. Вокруг чистый снег, даже следов не было. По весне ещё раз ходили, никаких следов не нашли. Так и остались одни, я с Оксаной да Зиновий. Зиновий как подрос, тоже ушёл, всё хотел это золото найти, обещался нас богатыми сделать.
-Да ты не сиди, -
Напустилась она на меня,
- Выпытывает он наши семейные тайны, вот родственник нашёлся, а я дура старая, разболталась. Бери одежонку, иди в баню, стопилась уже, ножницы тебе приготовила, бороду то подровняй, а то на разбойника похож. Оксане скажешь, пусть воды прихватит, чтоб самовар заправить. Я поднялся с лавки, взял карабин, одежонку, ножницы, к двери пошёл. Евдокия Арсеньевна мне в след
- Ружьё то оставь, у нас воров нет-
Я обернулся и говорю,
- Вы меня извините, Евдокия Арсеньевна, это не ружьё, а моё личное оружие, оставлять мне его никак нельзя. –
- Что же ты, спать с ним будешь? –
Спрашивает она, а у самой смешинки в глазах, как у Оксаны.
- Так надо будет и спать лягу, служба у нас такая.-
- Ну ладно, иди, воин. Не забудь Оксане про воду сказать. –
- Вот так я познакомился со своей будущей тёщей. Понравилась она мне. Строгая, но видно, что не суровая, похожая на мою мать. Несмотря на её видимою строгость, добрая и заботливая. Ножницы с зеркальцем мне приготовила, сам то - я не догадался бы попросить. –
Савелий Макарович прервал свой рассказ, стал смотреть в темное окно вагона, как бы собираясь с мыслями.
- Может, чайку заварим? –
Предложил я.
-Заваривай, а то язык во рту присыхает, давно я так много не говорил.-
Я взял термос, сходил к титану, и заварил свежий чай.
- Минут десять пусть постоит. Кипяток не сильно крутой. –
- Мне утром выходить, зятя с дочерью собрался проведать, год скоро глаз не кажут. Где едем? Проводник то спит, как бы ни проехать станцию. –
Я уточнил название станции, сходил в тамбур, посмотрел расписание, поезд должен там быть к восьми утра. Снял свои видавшие виды наручные часы, положил на столик.
Налил свежезаваренный чай в стаканы. А попутчик мой продолжал.
-Вышел из дому, навстречу Оксана с бадейкой воды. Я ей двери придержал, хотел помочь воду занести, так она ни в какую, сама! Баня выстоялась, угару не было, я с таким удовольствием себя отхлестал, вроде как заново народился, привёл себя в порядок в дом пошёл. Не выходило у меня из головы, сказанное Евдокией про золото и про Зиновия, как он золото искал. Решил к командиру сходить посоветоваться. Да как тут в исподнем идти, после бани. А Оксана в баню убежала, взялась за стирку. Евдокия на стол пирог рыбный, да квас поставила, предложила отужинать. Сама сидит напротив, и всё смотрит на меня. Мне как то неудобно стало, говорю ей.
- Надо мне к командиру сходить, в караул меня ставит, а время не сказал. –
-Куда ж ты в исподнем после бани пойдешь, шубейку надень, да штаны мужнины, на дворе то прохладно уже. –
Занесла из чулана, одела меня и говорит, - ну вот и ладно, иди с богом.-
Как своего проводила.
Командир как раз шёл к дому, откуда - то с окраины. Я его остановил, и рассказал, что мне Евдокия поведала про золото да Зиновия. Он задумался на минуту, а потом говорит, - Может этот Зиновий проводник у них? Тогда понятно, почему они так ловко уходили от нас, он же вырос здесь, местность хорошо знает. В селе укроемся, иди к коноводам, скажи, как смеркаться начнёт, с конями версты три с шумом пусть проскачут по дороге, а потом тайгой незаметно вернутся. Коней в сараи пусть загонят. У них разведка тоже работает. Должны лошадей услышать. В банде подумают, что ушли мы. Я пойду ребят на другие позиции переведу. Надо их в село заманить, потом разом ударим, им деваться не куда будет, как через реку бежать, берег то крутой на той стороне. Луна после полуночи выйдет, облаков нет, попадутся они.-
-Что ты так одетый, маскируешься что ли? –
-Нет, хозяйка всю мою одежонку в стирку взяла, мне вот мужнино дала одеть. –
-Смотри, какая заботливая, видать дочка есть? –
я промолчал, а он добавил.
- Стрельба начнётся, пусть на пол ложатся. Пойду, надо предупредить часовых, чтоб из села никто не смог выйти. Кто его знает, твоего Зиновия, может у него здесь сообщник есть.-
Я сходил на выпас за село, передал приказ командира и вернулся в дом Евдокии. Старинный тульский самовар стоял в середине стола, поблёскивая своими округлыми боками. Рыбный пирог, мёд в туеске, и мои любимые шаньги. Я как домой попал, а Евдокия показывает мне хозяйское место в торце стола под образом богородицы.
– Садись Савелий, не побрезгуй нашего угощения, чем богаты, тем и рады. Давно на этом месте никто не сидел, как Андрей пропал, с того времени пустовало оно. Меня в жар ударило, на хозяйское место садит, хотел сначала отказаться, но глянул на Оксану, язык к горлу прилип, молча сел во главе стола. Евдокия прочитала Отче наш. Широко, по мужски, перекрестилась, налила в чашки кипяток из самовара и заварку.
– Чай то у нас капорский, не побрезгуешь? –
- Зачем брезговать? Привычный к нему.-
Принял от неё чашку с чаем. Мы, молча, почаёвничали, на улице стемнело, я стал собираться на пост. Осмотрел карабин, сунул наган в карман полушубка, прицепил саблю и говорю.
- Не знаю, что будет, но похоже банда эта не хочет успокаиваться, так что вы Евдокия Арсентьевна и ты Оксана, ежели стрельбу услышите, к окнам не подходите, а лучше всего, сразу ложитесь спать на пол, вон там за печкой, -
И указал им укрытое от окон место.
- Тогда мне спокойней будет, и вам безопасней,-
Евдокия перекрестила меня, и спрашивает,
- Не уж то война будет?-
- Будет, не будет, но готовым быть надо, прощевайте коли что-
Бойцы отряда без суеты занимали назначенные позиции, пулемёт командир приказал поднять на чердак дома на окраине села, я со своим взводом пошёл к другому краю деревни, откуда ожидали подход банды. Наша задача была поднять стрельбу в их тылу, после того, как они войдут в село. Все разместились по своим местам, деревня затихла в ожидании. Банда появилась под утро,
Из рощицы, по одному, пригибаясь к коням, разведка скорой рысью, заскочила в село, а тут тишина, это их сбило с толку, они думали, их огнём встретят, часовые шум поднимут, а никого не видно. Погарцевав в центре, двое разведчиков поскакали обратно к роще, позвали остальных. Тут вся банда мимо нас проскакала, когда все втянулись в село, мы им в спину ударили из всех стволов. От домов остальные бойцы поддержали нас, кинулись они к реке, за банями укрылись. А там, с нашей стороны ещё бойцы были, с тыла атаковали, они к тому краю села, где пулемёт стоял. Луна, видно как на ладони, у них не было шансов спастись. Как пулемёт заработал, они, видать, поняли, что попали в западню, некоторые сразу подняли руки, в них не стреляли. Остальных всех положили. Четверо пленных, пятеро раненых, одиннадцать убитых, вот такой результат. С нашей стороны даже раненых не было. Собрали оружие, снесли убитых к окраине, положили в ряд, чтоб опознать можно было, пленных в амбар старосты закрыли, часового приставили. Командир приказал раненых пленных перевязать. К этому времени рассвело, селяне сначала по одному, потом всеми семьями, начали выглядывать из своих домов, поражаясь скоротечности боя и внезапно наступившей тишине. Из дома, вышел заместитель командира, построил всех бойцов, похвалил за удачную операцию, приказал всех взрослых селян привести на опознание убитых бандитов и пленных. После опознания всем отдыхать, кроме часовых. Я пришёл в дом Евдокии, говорю ей.
- Там, на околице убитые из банды лежат, командир приказал всем селянам посмотреть, может знакомый окажется среди них, или родственник, бояться не надо, никаких репрессий не будет. Родственников схоронить, а остальных в общую могилу зароем. Пойдёмте Евдокия Арсентьевна посмотрим, может там и Зиновий ваш окажется. Евдокия охнула, но тут же скоренько собралась, и говорит,
- Веди, коли надо.-
Оксана тоже засобиралась, но я остановил её, не пустил.
Мы с Евдокией прошли на окраину, где селяне медленно проходя мимо лежащих на пожухлой траве бандитам, внимательно всматривались в их лица. Проходя эту шеренгу убитых, я наблюдал за её лицом. Ни один мускул не дрогнул, прошла спокойно, и говорит,
- Нет здесь Зиновия. Не время ему ещё помирать. –
У меня непроизвольно вздох облегчения вырвался. Боялся, что Зиновий в этой шеренге окажется, не хотелось мне быть участником его гибели.
Среди бандитов никто из селян не опознал ни знакомых, ни родственников. Пленные показали, что часть банды в засаде была, как стрельба началась, да пулемёт заработал, они бросили своих друзей. Человек десять не принимая боя, ушли в тайгу. Тут же взвод бойцов в погоню послали, на второй день в распадке их подкараулили, мало, кто ушёл, троих пленных привели. Остальных искать не стали, можно было считать, что с бандой этой покончено. Лошадей у них всех отбили, во вьюках пушнина, да награбленное, а у кажного, на шее мешочек кожаный висел, в нём золотые изделия, кольца, серьги, ложки серебряные. Выходит они обычными мародёрами были. Про командира своего, куда он делся, никто не показал, считали убитым. Он со второй группой в село зашёл. Видать во время боя ускользнул, да так, что его никто не видел.
Вернувшись с Евдокией в дом, мы почаёвничали вчерашними шаньгами, я поблагодарил хозяев за хлеб, соль и упал на указанную Евдокией койку. Впервые за много лет, спал как младенец, как в партизаны ушёл из дома, с тех пор не спалось так. Всё на стороже был, и карабин под боком. После обеда только проснулся. Оксана взяла медный кувшин, полила мне, старые раны мои осмотрела, правда ничего не сказала. Пока я спал, Евдокия суп из курицы приготовила. Видать, меня ждали, когда проснусь, обедать вместе сели. Почувствовал, что свой я здесь, вроде как членом семьи стал. Евдокия взялась Оксану наставлять, надо, мол, груздей собрать на зиму, больно уж урожай в этом году хороший. Я тут вспомнил, когда мы вдоль речки к селу шли, груздями усеяно было, под копытами лошадей хруст постоянный слышался и предложил показать это место, от села совсем близко.
- Ну вот, сходите вместе, коробушку наберёте, нам хватит на зиму. Я всё опасаюсь, банды этой, вдруг кто остался в тайге, одной опасно сейчас. У самой - то ноги уж не те, трудно ходить, -
Одёжку мою продуло на ветру. Одев привычную уже форму, положил в карман наган, карабин не стал брать, сунул за голенище свой охотничий нож, подумал, банду то разбили, вряд ли кто к селу близко подойдёт, убежали, далеко уже. Взял у Оксаны коробушку из ивовых прутьев, с лямками, чтоб за плечами носить, и пошли мы с ней в тайгу. Сначала шли, молча, за селом часовой из кустов нас окликнул, посмеялся над нами, мол, куда это вы вдвоём то, кабы чего не вышло. Я его отругал, что он маскировку нарушает. Идём мы с ней по тропе, Оксана спрашивает,
- В Сретенске, то есть у тебя девица, аль нет? –
- Какая девица, меня, как возраст пришёл, вместе с Никоном в казаки мобилизовали, у них почти год, казацкую науку проходил, насмотрелся, как они расстреливали простых людей, как издевались над захваченными в плен партизанами. Подумали мы с Никоном, да и ушли в тайгу, к партизанам. Так что, три с лишним года дома не был. Сначала партизанил, в регулярных войсках два года. В частях особого назначения служил, расформировали недавно, нас пока, бросили банду эту ловить. Теперь не знаю, войне то, как видно конец приходит, может по домам распустят, может служить оставят. Не решил ещё, куда податься. Дом есть, сестра старшая присматривает, сама - то замуж вышла, с мужем живёт на соседней улице. Родителей похоронили, брат старший, где то во Владивостоке, давно не видел. Младшая сестра своей семьёй, переехала к мужу, он железнодорожник у неё. В Чите живут. С войной то всё перепуталось, от другого брата давно вестей не было. –
Под ногами, стали появляться бугорки с груздями, мы с Оксаной шли рядом, едва успевали подрезать потные груздочки. С полной коробушкой вышли к берегу реки. Оксана, выдернув клок мха, взялась тут же их промывать в проточной воде. Чтоб зря мусор домой не нести. Присев рядом на поваленную лесину, смотрел, как она ловко управляется с груздями. Спросил у неё,
-У тебя то, есть жених?-
- В нашем селе нет женихов, у нас почти всё село староверы, мы с мамой, да ещё шесть семей новой веры. Староверы нас не сторонятся, как своих приняли. Мой дед, село это основал, первый дом поставил, у нас здесь зимовье было, потом уж они приехали, подальше от железной дороги. Место им приглянулось, рядом строиться начали. Всё к своей вере склоняли, сначала отца, потом меня с мамой. Но мы твёрдо решили. Нас же в храме крестили, потому веру не стали менять. Так и живём с ними. Вроде разницы нет, Бог то один, люди разные, у каждого свой Бог. Хватит сидеть, пока домываю грузди, пойди, набери ещё лукошко, чтоб коробушка полной была. Видишь, сколько негодных выбросила? Добавить надо.-
Какой - то внутренний голос мне говорит. – Не ходи! Останься!- не послушал его, взял лукошко и пошёл к той поляне, где груздей много. Рядом же, всего - то шагов сто. Набрал, полное, только присел за последним, слышится мне приглушённый крик, как из - под земли, тревожно имя моё, зовёт кто – то. Выбежал к берегу, а там Оксана в разорванном сарафане, на ней мужик лежит, руку ей держит и рот зажимает. Я лукошко бросил, к ней, наган выхватил, стрельнуть, побоялся в Оксану попасть, рукоятью в голову этому зверю метил, да он, видать, почуял мои шаги, откинулся в сторону. Ножом мне в левый бок угодил, чувствую, опалило, встать на ноги пытается, два раза успел выстрелить, опрокинулся он через голову и под берег скатился. Я к Оксане, а у неё левый бок в крови, лежит, не шевелится. Разорвал свою рубаху, перевязал её, тут только у меня поплыло перед глазами, перетянул себе бок, подхватил её и бегом в деревню. Чувствую, сил не хватит, ладно часовой выстрелы услышал, тревогу поднял. Встретили наши бойцы на конях, Никон с ними прискакал, спрашивает.
-Кто?-
Я только место указал. Подхватили Оксану и меня, Никон и ещё один боец, поскакали к речке, где произошло это. Нас в деревню привезли, перевязали, говорят крови много ушло, а так вроде ничего, заживёт. Вот так мы с ней оказались оба раненые, да ещё почти в одно место. Меня хотели к бабке той определить, где все раненые лежали, Евдокия ни в какую не пустила, говорит пусть дома лежит, сама вылечу. Оксана то, глаза открыла, молчит, а с краешков глаз слёзы текут без остановки. Командир зашёл проведать наш лазарет, спросил у Оксаны, может, узнала кто это, та лежит на койке, молчит, только слёзы текут. Подумал от боли это. Меня давай стыдить.
- Как же ты Савелий, столько лет воюешь, с одним бандитом не смог справиться.-
Я тоже, лежу на койке, молчу. Расслабился, решил, что войне конец, и врагов больше нет. Это и подвело меня. Самому обидно, Оксану не уберёг, больно ей, плачет без остановки. Тут как раз Никон зашёл. Вернулись они с поиска. Говорит.
- Убитый твой противник, хорошо ты в него попал, он до реки дополз, видать хотел водицей жар от раны остудить, как лицом в воду сунулся, встать то силы уже не хватило, так и умер лицом в воде. Привезли мы его в деревню, селяне пошли смотреть, может, опознают. Грузди ваши забрали. Не пропадать же добру. –
Мне нож охотничий показывает.
– Знакомая штучка? На месте вашей битвы нашёл. –
Я сразу узнал, его отец делал, когда ещё живой был. Он долго в доме хранился, когда в казаках служил, у меня сослуживец нож выпросил.
Говорю Никону.
- У меня этот нож Игнат Зуев выпросил, ты же знаешь его.-
- Знаю, это он и есть.-
Тут Оксана голос подала.
- не Игнат это, Зиновий это.-
Евдокия охнула, и опустилась на лавку.
- Это как же? Зверь! На сестру покусился!
Может ты обозналась дочка?-
- Нет, мама, Зиновий это, я с ним разговаривала, когда Савелий ушёл, он из под берега вышел, палец к губам приложил, поговорить надо, я думала он поговорит, да уйдёт, а он мне давай золото показывать, в мешочке у него, на шее привязано. –
- Обещал вас сделать богатыми, вот, смотри, собирайся, со мной поедешь, уедем, где нас не знают, там вместе жить будем. Нам этого на всю жизнь хватит.-
Я давай смеяться над ним,
- Это как же мы с тобой вместе жить будем? Ты же двоюродный брат мне. Грех это. –
А он злиться начал.
- Сама не пойдёшь, силой уведу, люди подумают солдат этот, тебя сгубил, все видели, что ты с ним пошла.-
Тогда я его гнать стала, говорю ему.
- Иди, пока Савелия не позвала, жених он мне.-
Как сказала, что жених, он побледнел весь.
- Я с отрядом в село за тобой пришёл, хотел забрать вас с Евдокией, ближе к Хабаровску уйти, там обосноваться. Из - за тебя отряд загубил, для кого золото это добывал? Сказал же вам, что богатые будете! Два года по тайге за ним бегал, по крупице для тебя собирал. А ты жениха нашла?-
- Вижу, какое это золото, из женских ушей вырвано, уходи!-
Вытащил он нож, и говорит.
-Ты мне жизнь сломала, я тебя с самого детства люблю, дня не мог прожить, не видя тебя, ночами снилась. Сплю в тайге, ты всегда рядом была, обниму тебя и сплю. А ты мне жениха? Так знай, ежели ты не со мной, значит ни с кем. –
-Кинулся ко мне, успела Савелия позвать, а дальше не помню.-
Оксана замолчала, и закрыла глаза.
Евдокия накинула платок. – Пойду, посмотрю на него, может, обозналась.-
В ней ещё теплилась надежда, не Зиновий это, обозналась дочь, не мог он после стольких лет совместной жизни, наброситься на сестру и вонзить ей нож под сердце.
Подойдя к убитому, она внимательно посмотрела на него, сказала лишь одно слово.
– Зверь!-
Опустила плечи, и неуверенной походкой пошла к дому. Показали убитого пленным. Те в один голос признали в нём своего командира Игната Зуева. Получалось, что Зиновий лет пять назад, взял у какого - то Зуева документ, по этому документу призван был в казаки, где мы с ним служили вместе. После от казаков ушёл, собрал банду, и взялся собирать золото для Оксаны. Недели две, мы с Оксаной залечивали раны, она немного успокоилась, стала иногда улыбаться, но нет - нет, слёзы у неё из глаз. Но это были слёзы не жалости к Зиновию, а нанесённой ей обиды близким человеком. Отряд через неделю ушёл, с нами оставили двоих выздоравливающих, для охраны. Ещё через неделю, мы с Евдокией погрузили весь, скарб на подводу, забили досками окна и двери в доме. Незаметно от Евдокии вывалил грузди собранные мной и Оксаной. Чтоб не напоминали они нам о том день. Евдокию и Оксану на подводу посадил, сам с бойцами верхом поехали. Через четыре дня в Сретенск пришли. Никон растрезвонил, на весь посёлок, что я невесту себе из тайги везу, меня там сестра с мужем и товарищи ждали. Через неделю обвенчал нас батюшка, стали мужем и женой. С тех пор живём вместе, Евдокия с нами жила, в пятидесятых годах похоронили. Меня после этого рейда, направили служить на границу, Оксану с собой взял, Евдокия Арсентьевна в доме осталась. В 1932 году, неспокойно стало на границе, да и Оксана забеременела, к маме её отправил, сына родила. Служил то я не далеко от дома, часто наведывался. Потом война, до конца войны один был, В 1946 году служба моя закончилась. Вернулся в Сретенск, ещё дочку родили. Видишь, как в жизни бывает, брат сестру полюбил, выходит любя хотел убить. Его не жалею, Оксану и Евдокию жалко, часто его поминали, как он мальчонкой жил с ними. Как они не заметили его страсть к золоту, и как эта страсть перешла в лютую ненависть к людям и сестре. -
Савелий Макарыч посмотрел на часы, и засобирался к выходу.
- Скоро подъедем, телеграмму не давал. Хочу внезапно наведаться. Гостинцев везу зятю с дочерью-
Он похлопал ладонью по увесистому рюкзаку. Поезд затрясло на рельсовых переходах, он начал сбавлять скорость. В посветлевшем окне вагона замелькали пристанционные постройки. Савелий Макарыч пожелал мне счастливого пути, направился к выходу. Проводив своего попутчика, и вернувшись в купе, лёг на свою измятую казённую постель. Долго ещё не мог уснуть, прислушиваясь к монотонному перестуку колёс. Откуда в людях это? Там из за рыбацкой сети. Тут из за потерянной любви. В другом месте за бутылку водки. Может это болезнь? Или так проявляется звериный облик человека, не способного обуздать свои инстинкты.