Грант матевосян почему пошлость завладела нашей ст

Зульфа Оганян
- Что такое провинциализм? По армянскому телевидению прозвучало: если человек говорит на русском или английском языках, то, следовательно, считает себя провинцией России или Америки. Но был ли провинциалом Сергей Параджанов? Обо мне в минувшие десятилетия первыми писали наши русскоязычные ученые дамы – Асмик Маргуни, Варвара Григорян, Елена Алексанян, неужели это провинциализм? Скорее, это осознание и отрицание провинциализма, отряхивание от него, далекое, высокое, с иными мирами соотнесенное человечески понятное желание. Как в известной драме Чехова: «В Москву, в Москву!» Если это считать провинциализмом, то как оценить в гаварстве или арцахстве своем упорствующих, себя и свое место считающих центром мироздания, хотя и в этом, несомненно, есть что-то хорошее. То же относится к моим впечатлениям от диаспоры. Там школы и больницы наших католиков в лучшем состоянии, чем в других благодаря чувству ответственности перед далеким, но ощутимым присутствием отсутствующего папы римского. Понятно я говорю? О присутствии отсутствующего? В первые дни нашей независимости Сос Саркисян позволил себе такое выражение: «Я играл для зрительного зала и Михаила Ульянова. Как я буду играть без него?» То же могу сказать и о себе. Перед большим залом, далекой Москвой, которая никогда не была моей столицей, я для себя и Армении мог извлечь больше, чем сейчас, когда стал гражданином независимой республики.
У Белинского есть фраза: «Пушкин есть отклик Петру I через сто лет.» Эти слова я приводил в отношении Ованеса Туманяна, который в прошлом своем не имел Петра I и потому не мог перекликаться с ним, но сам сотворил своего Петра из армянского языка, убогой и нищей действительности, из будущего Армении и как с реальным царем установил с ним взаимодействие. «В последний раз я видел чисто выметенный Ереван под ногами Лигачева», - писал я в одной из статей. Сможем ли мы чувствовать ответственность, как Пушкин перед Петром, как Туманян перед сотворенным им Петром, как перед папой римским? Ответ пока не внушает надежды, и продолжается победное шествие провинциализма, но куда?..
Прежний режим создавал и личностей, и дело. Потеря критерия была очевидна, и это ясно виделось и чувствовалось всеми в те далекие добрые времена. Но тогда понятие «массовая культура» таило в себе известное очарование, и мы думали: «А что плохого в том, чтобы пел, плясал, ценил, судил весь народ?» Выступать против этого казалось антинародным и, следовательно, нашествие было неотвратимым. Владимир Маканин даже закончил одну из своих повестей так: во всем виноват телевизор. Но это преодолимо. Процесс напоминает наплыв христианской веры на весь континент, однако постепенно благодаря чувству достоинства наций и времен всплыли островки различных стран, различных вероисповеданий и в конечном итоге – культур. И сегодня народы и страны, языки и времена тоже проникнуты ответственностью перед будущим, озабочены тем, чтобы не оставить после себя пустыни. И это обнадеживает. Культура – это свойство человека, нации. Хотя Борис Пастернак предлагал заменить «культуру» словом «работа». Ренессанс, Древняя Греция – это хорошая работа, говорил он, а творящий человек – это плодотворно работающий человек. Я с гордостью думаю о том, что Российская империя завоевала Кавказ с целью ассимиляции и создала здесь нового Пушкина – Туманяна. Человек даже в далеком селе Каракерт создает бога и молится ему, чтобы соотнестись с остальным миром.
Но куда девалось рыцарское благородство наших полуграмотных дедов, почему пошлость завладела нашей страной? Человек на своей земле, в своей стране, в своем доме не бывает пошлым, если является их хозяином, ибо пошлость тогда приравнивается к богохульству. Даже цыганский табор вряд ли пошл внутри себя, это было бы самоуничтожением. Однако на чужой земле это и пошло, и невыносимо. Мы пока не стали хозяевами на своей земле, мы пока не в своей стране, она не стала для нас родиной, чтобы чувствовать ответственность за нее. Тот, кто ворует, считает, что его может остановить лишь кто-то издалека. И когда этот человек при слове «столица» представит себе Ереван, при слове «солдат» - себя, при слове «царь» - не царей из сказок, а себя, то сумеет остановить паломничество к чужим цивилизациям, чужим идолам, увидит их в Араратской долине и перестанет быть пошлым и провинциальным. Когда арабские завоеватели истребили армянских князей и тем обезглавили страну, то армянский пахарь вынужден был признать себя и хозяином, и работником на этой земле, взвалив на себя эту нелегкую ответственность. Именно в земле таится это достоинство, благородство, рыцарство.
Что видел Мартирос Сарьян в 20-е годы в Армении? Завшивевших беженцев, глинобитную, нищую, голодную страну. То же и  Чаренц. Но какую родину создали и подняли они из этой страны, влюбив нас в нее? Сегодняшняя Армения все же позволяет видеть красоту перспективы. Наше положение неважное. Но все же лучше, чем во времена  Сарьяна и Чаренца. Значит, мы можем представить завтрашнему дню сегодняшнюю Армению тоже в лучшем свете. Это вопрос точки зрения, веры, наконец...

2001г.