Памяти Аракела Аракеляна

Юбилеи всегда наводят грусть. К месту и не к месту высказанные выспренние банальности, неискренние славословия, трескучие фразы. Все это при жизни человека и художника. Но когда его уже более 15 лет нет с нами, то дань памяти отдают немногие. Пелена забвения окутывает и образ, и поступки, и слова. Но вот парадокс: вокруг того или иного деятеля возникают мифы. И они, эти мифы, легенды, плод симбиоза реальности и фантазии, оказываются жизненнее и долговечнее похвал и высоких оценок, и, пережив человека, передаются потомкам и истории. «Писать, играть и жить – взаимозаменяемые реальности» - это слова мексиканского писателя Октавио Паса можно использовать как эпиграф к жизни и творчеству живописца, заслуженного художника Армении Аракела Седраковича Аракеляна. Напомним, что скончался он в 1991-м, прожив неполных 64 года, а нынче, в 2007-м, ему бы исполнилось 80 лет. Посмертный юбилей – явление безрадостное, но память воскрешает именно все светлое, мажорное, и потому невольно вспоминаются строки Поля Элюара:
Прощай же, грусть
и здравствуй, грусть.

Отец Аракела Аракеляна, признанный классик армянской живописи ХХ века, еще при жизни сына был увековечен в барельефе на стене дома, где ныне проживают вдова и сын А.А. Художник потерял отца в 14-летнем возрасте, но передал семье и друзьям мифы о Седраке Аракеляне. Человек скромный и сдержанный, С.А. тем не менее был наделен исключительной романтичностью натуры, что и привело его от подручного портного в Тифлисе к искусству. Ну, а в жизни он воспылал неземной, чисто платонической любовью к какой-то баронессе и дарил ей охапки белых роз, даже не рассчитывая на взаимность. Но вот он переехал в Ереван, где в более чем зрелом возрасте нашел наконец свою избранницу и, пригласив ее в кафе, признался в любви в коротеньком письме на спичечном коробке. Сын вспоминал, как во время недолгих разлук посылал жене трогательные письма и вместе с ним разрисовывал поздравительную газету к 8 марта.
А.Аракелян, потеряв отца в 14 лет и став фактически главой семьи, не впал в депрессию, не ныл и не жаловался. Присущий ему оптимизм и юмор помогли пережить тяжелую утрату, завести множество друзей и в кружке авивамоделистов, и в художественном училище имени Терлемезяна, и художественно-театральном институте. Шутил и острил А.А. всегда. Шутил в школьные годы, назвав тупой (µ;;;) угол углом-пальцем, а «Отелло» Шекспира рассказав так: «жил-был один очень черный человек». Шутил в студенческие годы и на всевозможных сборищах и вечеринках, поскольку был душой общества и сочинял веселые песни-импровизации, аккомпанируя себе на гитаре, неизменно сопровождавшей его в жизни.
В институте он учился у Ованнеса Зардаряна, Арпеник Налбандян, Бабкена Колозяна. В «Автопортрете», созданном им в студенческие годы, предстает облик черноволосого юноши в белой рубашке, с черными усами. Но всем знаком другой облик А.А.: длинные седые кудри обрамляют худое горбоносое лицо с седыми висячими усами. Ов.Зардарян писал с него портрет Уильяма Сарояна, его сравнивали внешне с Ханзадяном и даже Эйнштейном, приглашали сниматься в кино. А на бензоколонках обслуживали в первую очередь – впечатляющая внешность приковывала к себе внимание и была частью его художественного и человеческого имиджа. А вот в «Портрете Аракела», написанном собратом по кисти Э.Арцруняном в 1986 году, за пять лет до смерти А.А., видим больше печали и безнадежности, будто автор увидел того старше и изможденнее его реального облика, хотя налицо все атрибуты, постоянно окружавшие героя в мастерской – джезве с остатками кофе, кофейная чашка, карты, поскольку любил раскладывать пасьянсы, и неизменная гитара в руках!
Хотя А.Аракелян принимал участие в выставках с 1952 года, однако в 1955 году своей дипломной работой «По ту сторону Аракса» (руководитель Ов.Зардарян) заявил о себе столь впечатляюще, что о полотне писали в газетах и журнале «Советакаг Арвест». Композиция изображает троих невеселых людей – сидящего на земле босоногого старика, женщину в платочке, расчищающую землю от камней, и юношу, облокотившегося на ярмо, снятое с усталого быка, с тоской глядящего в другую (советскую) сторону Аракса. Впечатляли и полные невеселых дум герои картины, и каменистая земля и горы, и серебристо-синий колорит, и небо с разорванными облаками.Удивительно, что в дальнейшем А.А. не так часто писал портреты и композиции (разве что в графических работах-шаржах), почти целиком сосредоточившись на пейзажах.
Домочадцы вспоминают, что писал художник легко и быстро, лишь не любил, когда надо было успеть сдать работу к определенному сроку. Из всех времен года любил позднюю осень и раннюю зиму, загодя готовился к выезду на плэнер, даже приобрел унты, чтобы ноги не мерзли. Дитя природы, он любил охоту и рыболовство.
Уже в 1956 году в дни декады армянского искусства в Москве были экспонированы три его работы – «Пейзаж», «Пасмурный день» и «Зима». С 1958 года А.А. член СХ Армении.
Затем были выставки в Ереване – тематические, одной работы, юбилейные. Кстати, на выставке одной работы в 1978 году А.А. получил приз – медаль за лучшую картину. Участвовал в выставках в Германии, Франции, Бейруте, ряде закавказских выставок, и в активе художника всегда были хвалебные отзывы.
Что бы ни изображал художник – водную гладь Севана, горы и церковные комплексы, голое чахлое деревце со срубленными сучьями – символ одиночества, стирающего пот со лба усталого пахаря, многоступенчатые пейзажные композиции, шоколадную принцессу из Камбоджи, прекрасную обнаженную девушку, знаменующую собой день победы над фашизмом, «Скорбь» к годовщине геноцида (весьма характерный портрет Р.Адаляна), своего маленькогго сына в красной рубашке – везде чувствуется лишь ему присущий почерк.. И манера его узнаваема настолько, что его многочисленные изображения Арарата легко распознаются среди прочих, и украшают госучреждения и частные коллекции во многих странах мира.
А.А. и в жизни, и в творчестве не стрался выделиться чем-тто особенным, поразить оригинальностью и неординарностью. Это получалось само собой и было одной из тех тайн, которые потом и формируют в памяти облик человека, способствуют созданию мифов о нем. И неудивительно, что именно А.А, тронутый поддержкой Шарля Азнавура в дни трагического землетрясения в Армении, идет к нему в гостиницу – подарить одно из изображений Арарата. Жить ему оставалось меньше трех лет, но думал больной художник не о себе – о помощи Азнавура Армении, которая была сродни подвигу. Великий певец долго благодарно смотрел на работу, потом сказал: «Вижу теперь, что должен сделать свой дом армянским».
А какой разной и неповторимой была седая вершина библейской горы в работах художника – освещением, очертаниями, цветовой гаммой, однако схожей своей мощью, уникальностью и той тайной, которая наличествует в вечно действенном и активном символе. И природа согрета теплом тонкой, трепетно раскрытой навстречу жизни души художника. Горы с монастырскими комплексами, виды Ехегнадзора, водная гладь Севана с камнями и чахлой растительностью на берегу, сочетание цветущих деревьев с убогими домишками, интенсивных красок с пастельными – все разнообразно, один пейзаж нисколько не сливается с другим. Само пещерное село Хндзореск давно опустело, но сохранится надолго красочное полотно кисти А.А.
Во время поездки по Армении живописец увидел в Гетапе трогательную картину: потерявший подругу аист остался зимовать, не улетел, как обычно, в теплые края. Тема аистов в гнезде, на каких-то каркасах часто варьировалась в творчестве художника, но «Пейзаж с аистом» с одинокой, как бы осиротевшей птицей стоит особняком.
Нам, живым, тяжело обращаться к последним месяцам жизни художника, проведенным в больнице, в тисках тревоги и боли, но нельзя обойти вниманием его «Больничный дневник». Уже на смертном одре он бросил вызов той, с косой, которая подкрадывалась все ближе и дышала в лицо своим страшным дыханием. Мастер решил не сдаваться. Попросил жену, неотлучно находящуюся при нем, принести фломастер и картон и стал создавать свои автопортреты. Вот он в образе распятого Христа («чтоб мои подкашивались ноги под тяжелым бременем креста»), вот в доспехах Дон-Кихота. И огромный шприц, и пальцы ног, что по-одному отсекались из-за начавшейся гангрены, и его неповторимое лицо.
... лицо
куда непостижимей и надежней
души, которая за ним живет.
(Х.Борхес)
В Антарктике, на склоне горы стоит крест памяти погибшего здесь великого исследователя капитана Роберта Фалькона Скотта с надписью из шотландской поэзии XVIII века: «Бороться и искать, не найти и не сдаваться». Нет света в конце тоннеля, все застилает мрак, но надо держаться до конца – ради живых, их светлых снов и воспоминаний.
Говорят, кораллы умираю бледными, но творец становится все выше и значительней – природа не допускает умаления добра, она компенсирует смерть памятью реальных ли, мифологизированных ли событий. Ну а творчество – оно само по себе времени не подвластно.
Из области преданий, но достоверных, и посещение Владимиром Высоцким в бытность в Армении мастерской А.А. Известность последнего как барда выходила далеко за пределы Армении. И если Высоцкий кричал на весь мир о боли за человека, взахлеб делил его страдания, то исполнения А.А. всегда были проникнуты улыбкой – озорной ли, печальной ли, с налетом всепрощающего снисхождения к человеческой природе.И было таинственное притяжение друг к другу двух мастеров, душ «бродяг и артистов», с их неподдельным участием ко всем в этом мире.
Мифы искусственно можно создать лишь на время. И кроме того, «...в гамме мировых мер есть такая точка... точка искусства» (В.Набоков). Она определяет начало отсчета в истории. И высшее милосердие в том, что конец никому не известен.