ОТРИЦАНИЕ ИМЕНИ.
Часть 4.
Заговорщики Текра.
Глава 6.
Снятие осады.
Мой Чудилушка органично слился с белой хламидой Сеша. Умыкнув её потихоньку, он сейчас шёл по лагерю, не вызывая подозрений – такой же, как все. Никто особо не приглядывался, не обращал внимания на носителя кисточек: было обеденное время, и верные сыны Косзы поглощали пищу. Они были так уверены в своей безопасности в этой стране, в этом мире, что не выставили караулы, не обратили внимания на всадника, прибывшего со стороны леса. Даже не поставили никакой магической защиты у себя в тылу. Петрик беспрепятственно дошёл до Ерпева шатра, и вот тут-то наткнулся на стражу. Я догнал его в тот момент, когда он на вопрос бравого вояки ответил:
- А тебе что за дело? Сказал же, мне нужен Наиглавнейший. Давай зови.
- Но я вас не знаю. Кто вы? – с удивлением в голосе спрашивал страж, проявивший бдительность. – Почему-то я вас раньше не видел. Или видел, но не помню. Простите.
Столь почтительное обращение, думаю, было вызвано количеством кисточек, положенных Сешу по должности.
Думаете, я нашёл Петрика по запаху? Или разглядел его издали? Нет, я шёл на звук этой перепалки, самый громкий в лагере, не считая мерного стука ложек о края мисок.
- Не видел? – хмыкнул Петрик. – А ну приглядись-ка, Фрат.
Я занял позицию у ног Чудилы, он даже не взглянул на меня, запыхавшегося и уставшего, как собака. В этот момент полог раздвинулся и появился… Нет, не Ерпь, а слуга с Ерпевым ночным горшком. Брр!
- Господин Наиглавнейший приказал доложить, что за шум, - высказался он и ушёл по направлению к любовно ухоженному саду. Да уж. Хозяева после снятия осады порадуются.
- Э-э-э… - промямлил Фрат. – Господин Аарн? Как же так?
- Тебе велели – вот и докладывай! – царственно рассердился Чудила. Стражник нырнул в шатёр с докладом.
- Пппроходите, - заикаясь, вякнул он, появляясь снова, и опасливо отодвинулся от лже-Аарна.
Петрик вошёл, резким движеньем откинув полог, а я, естественно, с ним.
*
Вернее, я попытался войти, но на моём пути встретился Фрат с ружьём и сапогом с уплотнённым носком. Сначала я попробовал сапога, а потом пришлось покорно сесть на пороге и уставиться на ружьё, имеющее для меня весьма расплывчатый вид. Как бы всё-таки проскользнуть? Фрату быстро надоело моё присутствие, а, может, он не выносит собачий гипнотизирующий взгляд или ему не понравился лично я. Караульный поднял орудие убийства, но я не стал ждать и предпочёл по-быстрому смыться из поля его зрения.
Это даже хорошо, потому что с другой стороны шатра, куда я переместился, до меня долетали обрывки разговора. Вряд ли я услышал бы хоть что-то, будучи человеком, а в своём собачьем виде мне удалось составить о беседе довольно связное представление.
Петрик правильно сделал, что незамеченным подобрался к шатру Ерпя, явился перед его глазами не в окружении любителей кисточек, сдавшись в плен, а свободным человеком, пришедшим добровольно.
Должно быть, Наиглавнейший подскочил на мягких подушках и подавился благодатью, увидев его. Когда я приник ухом к ткани шатра, говорил Чудилушка, и в его голосе я уловил насмешку, просто откровенное веселье. Не берусь передать точно, но суть такова. Петрик стыдил наивного Ерпя, высмеивал за то, что тот поверил какому-то пройдохе, засевшему в замке, будто бы тот Аарн Кереичиките. Может, это неучтённый волшебник, за которым гоняются по горам? Нет? А помнит ли досточтимый Ерпь, как переполошились в храме в один из первых дней пребывания там Аарна? Кто-то применил магию прямо в городе, не так далеко от обители Великого. Напал на двух граждан с дубинкой. Тогда никого не нашли, но кто знает, может, тот тип окопался в долине Лииви? Наверняка известно, что магия того, кого ищут в горах и того, кто напал с дубинкой – нечто разное. Тот, кто скрылся от правосудия в Текре поистине великий маг: так замаскироваться, так спрятаться! Миче Аги? Не знаю, сказал Петрик. Может, это тот, что называет себя Аарном, тот, что засел в замке Лииви. Волшебник хитрый, властный, корыстный.
- Утверждаешь, что Аарн – это ты? – насмешливо вопросил Ерпь. Он не думал верить на слово. – Во-первых, докажи, во вторых, ответь, зачем пришёл. Ты был против Великого, ты не желал служить мне, ты утверждал, что не помнишь, кто ты такой. И ты разрушил храм в Текре и пошатнул наш авторитет, лишь бы сбежать от нас. Чего ради теперь явился?
Очевидно, лежбище Ерпя находилось ближе ко мне, чем Петрик, слова Наиглавнейшего я слышал лучше, чем ответы Чудилки. Мой родной дружок говорил о том, что всему же есть предел, беспамятству тоже. Путешествие с Лесиком явно пошло нашему страдальцу на пользу. Чудилушка успешно доказал, что Аарн – это он, оперируя воспоминаниями, не принадлежащими Петрику Охти. Ерпь, вроде, поверил, что перед ним тот самый, единственный и неповторимый Кереичиките, а в замке – некий самозванец. Я уже имел много случаев убедиться, что безумие Петрика очень заразно, что все, кто с ним сталкиваются, начинают считать его Аарном, поэтому ничуть не удивился, что в Ерпеву голову не закрались сомнения.
Петрик по-быстрому описал свою, то есть, Аарнову тяжелую подневольную жизнь, несбывшиеся честолюбивые планы, возможности, от которых пришлось отказаться, недостижимые цели, преграды и врагов, вставших на пути… Я веселился от души, слушая этот бред параноика. Потому что я и так-то знал, что трудно найти человека более радостного, лёгкого, всем довольного, чем Аарн, а теперь, когда мне невольно удалось заглянуть в тайные уголки его помыслов, только убедился в этом. У нашего Аарна светлое сердце, он немного и смешно хвастлив, но у него нет завышенных амбиций, он принимает всё, что даёт жизнь, даже испытания, и принимает с благодарностью. Оттого-то Кереичиките и стал нашим другом, вошёл в нашу компанию: он и впрямь очень похож на Петрика.
Но Чудилушка описал сущность нашего Аарна в ужасающе тёмных оттенках. Чтобы понятней было Ерпю: для того, чем человек хуже, тем лучше. Таким образом, мой дружок логично подошёл к выводу: для него нет ничего интересней, чем сотрудничество с хорошими ребятами из храма, которые, стало быть, помогут ему в достижении его целей, а цели его грандиозны и связаны с приобщением к великим тайнам Великой Запретной Магии.
Петрик сделал удивительный, рискованный ход, он мог ошибиться, но не промахнулся, попал в точку.
Поверьте мне, это жуткая вещь. Настолько эта магия ужасающа, что даже самые злобные, самые сильные и искусные волшебники не рискуют не то что ею пользоваться, но даже изучать её, заглянуть в древнейшие книги, если они уцелели. Первоначально Великий Запрет родился именно в их зловредной среде. Даже они были вынуждены признать, что безмерное честолюбие способно привести к непоправимому. К тому же особенности страшных обрядов вряд ли способно выдержать недостаточно мерзкое сердце. Тайны Великой Запретной магии в незапамятные времена были преданы проклятию и забвению. Причём, даже не у нас: это пришлая магия, не принадлежащая нашему миру.
Это всё, что внушили мне в университете. Я бы не вспомнил даже, если бы хитрый Петрик не сказал. Достойная цель для взаимовыгодного сотрудничества и колдовства.
Я, правда, подумал в тот момент, что Чудилка переборщил и заврался. Да и вообще, может, Ерпь не оканчивал университет, и не знает, о чём речь идёт. Я ведь тогда не знал об их с Аарном недавнем противоборстве, где и тот, и другой применяли запретные чары.
- Что? – придушенно выдавил из себя Ерпь.
Может, Петрику следовало бы выдумать другую достойную цель? А то ещё Наиглавнейший решит, что Аарн, и без того очень сильный волшебник, может составить ему конкуренцию и скорее добьётся благоволения Великого Косзы? Пока я паниковал, мой родной Чудилка ляпнул довольно громко:
- Ведь в храме особо избранные занимаются именно изучением Запретных тайн, не так ли?
- Тише! – не сдержался Ерпь. Он неспроста так испугался. Знали бы вы, как карается изучение и, тем более, применение этой науки! Говорят, есть сообщество волшебников, которое следит за соблюдением запретов, разных правил и постановлений. Особая комиссия где-то в недрах Вселенной. Но, по-моему мнению, не существует уже давно той комиссии, иначе, как Ерпю, Каизу, да и самому Аарну сходили с рук их упражнения?
- Мне довелось побеседовать с Каизом, с вашей серой мышкой, - врал мой Чудилушка. – Мы взяли его в плен. Мне он много чего интересного рассказал. – Петрик рассмеялся так, будто и впрямь что-нибудь знал. – Даже кое-чему научил. Я - Аарн Кереичиките, я могу придать старым заклинаниям новый блеск и силу. Я долго искал такую возможность. Теперь, когда вашего Каиза застрелила из обычного ружья маленькая девчонка – да-да, вы ещё услышите об этом! - вас больше некому исподволь да незаметно направлять. Каиз был стар, как история, а я молод. Я могу быть вашим Великим. Если захочешь, конечно. Если откроешь мне секрет бессмертия.
Надо же, до чего додумался наш королевич! Я бы, наверное, никогда. Но мне, всё-таки, простительно. Я не обязан в силу происхождения оттачивать остроту ума и дар красноречия. Тем временем, так же, в нескольких фразах, Петрик умудрился так извозить в грязи имена своих друзей, даже и моё имя, что я просто поразился. Если бы я был Ерпем, непременно бы поверил: Аарн Кереичиките отвратителен до полного восторга.
- На место Каиза захотел?– простонал Наиглавнейший. Кажется, он стал побаиваться моего дружка.
- На его, но не на твоё! – слишком громко воскликнул Петрик. – Ну признайся, Ерпь, нам друг без друга не обойтись.
- Ну-у-у… - признался бандит.
И тут я понял, что вот сейчас мой родной Петрик перейдёт к самому главному: к снятию осады.
Я думал сперва, что это будет условием сдачи в плен, но нет. Что-то теперь учудит мой дружок?
- Значит так, - принялся излагать Чудила свой план, - когда там нужно прочитать заклинание?
- Когда загорится движущаяся оранжевая звезда, летучий цветок, а это будет скоро. Очень скоро. Дней через семь примерно, как сказано в расчётах и предсказаниях. Мне бы хотелось сделать это сразу после того, как новые преданные сыны пополнят ряды слуг Великого.
- То есть мои ряды, - самодовольно уточнил Петрик, вызвав у меня натуральное отвращение. – А теперь снимай осаду, возвращаемся в Текр.
- Ну уж нет. Ты, Аарн, набрехал всё это для того, чтобы вызволить из беды своих друзей?
- Я-то? Я избавился от друзей в преддверии новой жизни. Больше не будет проблем со сбежавшими предсказателями, с неучтёнными волшебниками, Ерпь. Я утопил их посредством заклинания Голубого Рушника, сильно усиленного. Да и тех, кто искал по лесам неучтённого волшебника - за компанию. Знаешь, эти озабоченные русалки…
- Но откуда… - начал было Наиглавнейший.
- Из храма спёр. И тебе же рассказывали, как я быстренько мост соорудил посредством артефакта Костяной Гребень.
- Но…
- Неучтённых волшебников не будет, Ерпь. Того, что в замке – тоже. Прикажи своим балбесам отойти подальше от стен. Ты хотел эти земли – ты получишь их.
- И ты…
- Посмотришь, кто круче. Я или тот, что в замке. Я разделаюсь с ним, с бывшими хозяевами, с кем ещё? Ах да, князь Сеш… Так я и его утопил. Как кота.
И наверняка сделал что-то для того, чтобы наши с ним спутники до сих пор плутали по лесу в поисках близкой и большой долины. Иначе они уже были бы здесь. Как это я не заметил Петриковы манипуляции? Ах да, я же почти слепой.
Но Аарн?! Как же наш друг, пригрозивший при любой попытке волшебства, или чего бы то ни было, покончить с собой? А он такой. Он может. Я не в состоянии потерять Аарна, просто невозможно. Испугался я до полной потери соображения. Но ведь Петрик не навредит Аарну, правда?
А Петрик и его злобный союзник уже покинули шатёр. И, пока я в ужасе метался туда и сюда, вознося Эе молитвы сохранить хотя бы жизнь Кереичиките, направились в сторону замка Лииви.
*
Кое-как я пробирался между ног кисточконосителей, взбаламученных приказом отойти подальше. Ноги норовили меня пнуть. Наконец, оказавшись на пустом пространстве, я заметил расплывчатое мутное пятно впереди, бросился туда, осознал, что пятен два, и решил считать, что это Ерпь и Петрик. Спотыкаясь на немилосердно болевших от усталости и камней ногах… лапах, метнулся наперерез, к моему брату, напомнить, подсказать, но он уже закричал, задрав голову перед тёмной громадой стены:
- Эй, кто из вас называет себя Аарном Кереичиките?
Я не мог разглядеть тех, кто стоял на высоте, так жаль!
- Ну я называю, - с некоторым интервалом донёсся ко мне голос нашего друга. Эя, такой родной голос! – А что?
Заметили? Аарн не назвал Петрика по имени. Ни его имением не назвал, ни своим. Так-так.
- А того, что ты ноль без палочки, - по-детски сообщил наш королевич. – Ясно?
- Более или менее, - отозвался Аарн очень миролюбиво. – А что делаете вы? Я вам разве не говорил, что только вы меня и видели в живых, если…
- Знаю-знаю, - отмахнулся Чудила. – Не обращай внимания.
- Как же это, не обращать?
- Ну, просто мы знаем, кто ты.
- Нолик?
- Без палочки.
Похоже было, что Аарн озадачился. Мой королевич тоже молчал, задрав голову. Потом он извлёк из кармана нечто очень маленькое, а я стал прыгать и пытаться встать на задние лапы, чтобы рассмотреть. Чудила меня игнорировал.
Это маленькое было не больше игольницы ярко-красного цвета с жёлтым черепом на боку.
- Знаешь, что это? - излишне громко обратился Петрик к Ерпю. Нечто он держал на ладони так, чтобы сверху видели тоже.
- Зачем взял из моего кабинета? – возмутился Наиглавнейший.
- Зачем ты меня всё время сывороткой правды поил? – отбил мяч Петрик. Очень громко сказал.
Мгновение – и он сорвал крышку. Отшвырнул меня назад хорошим пинком, а ярко-красный баллончик бросил высоко куда-то в небо. А я чего-то дезориентировался, бросился назад, в сторону замка, проскочил немного вперёд, мимо Петрика…
И грянул такой взрыв, что я упал, распластавшись на пузе, и никак не мог подняться, пока содрогалась земля, пока рушился замок, все эти башни и стены, и мансардочки на крышах, и люди, что смотрели на нас с высоты, и вьющиеся растения на камнях, и деревья сада, и ворота. Пока облако тёмной каменной пыли не окутало страшное зрелище и кисточконосителей, повалившихся в по-весеннему свежую траву, пробившуюся сквозь старую, засохшую в начале осени. Пока по ним, и по садам, и по взлетевшим в ужасе птицам, не ударили мелкие камни огромного разрушившегося строения.
Я оказался на границе разрушения, на границе черноты и самой густой пыли.
Мамочка моя! Как же так?
Чудилушка что-то перечудил. Эя, беда-то какая! Прости его, светлая Эя, не нарочно он. Как-то нечаянно!!
Один Петрик устоял на ногах. Взъерошенный, нахохлившийся, словно воробей, он стоял лицом к тому, что натворил, и улыбался так, словно сидя на моём диване, узрел жену свою, Мадинку, входящую в дверь. Точно такая улыбка, глупая и счастливая, клянусь светлой Эей!
И я сказал себе: это не просто так. Это не потому, что родной мой Петрик ошибся и, от осознания того, что случайно взорвал замок со всеми людьми, сошёл с ума. Не потому, что вдруг переметнулся на сторону Ерпя в надежде приобщиться к ужасающим тайнам храма, и теперь радуется, оказав негодяю услугу. Он не такой. Он искренний и очень хороший. Он, если рискует, то просчитав все варианты. И никогда не играет чужими жизнями и судьбами. Он такой вот чудила. Он… Он… Что он сделал? Какую-то грандиозную, невероятную иллюзию? Воплотил замысел, что мог родиться только в его чуднОй голове?
И я спросил себя: а как это ему удалось? А как он ТАК ввёл всех в заблуждение? В то время, как все видели ужас, он глядел и видел Марику, наверное. Марику, однажды проделавшую такое же: взрыв высоко над площадью родной Някки, чтобы никто не пострадал. Он видел Аарна, в восторге показывающего ему, какой он молодец, потому что Аарн, конечно же, узнал его изначально. Госпожу Кис, умоляюще сложившую руки: ей хотелось, чтобы как можно скорее в долине не осталось ни одного человека в белом. Госпожу Риенн Лииви с зашедшимся в крике маленьким Налакой на руках. Удивлённо переглядывающихся защитников замка.
А я? Где видел всё это я?
А я, ничего не понимая, пополз было не знаю куда сквозь этот кошмар, но мой собачий нос уткнулся вдруг в круглое и холодное зеркало. То самое, что мы с ним разломили на две части. Чудилкина половинка. Часть хитро задуманного, виртуозно исполненного колдовства ради спасения тех, кто в замке, и тех, кто в лесу. Незаметно брошенное в траву зеркальце должно было показать создателю иллюзии, что происходит на самом деле. Петрик заранее, наверное, рассчитывал на помощь Аарна, оттого и завёл с ним ничего не значащие речи. Предупредить хотел, что он друг, что надо верить, что он поможет.
И я, в абсолютном шоке, лежал там, когда мой бесценный Чудилушка оторвал взгляд от зеркала, повернулся к слегка контуженному Ерпю и сказал:
- Ну, вы хотели землю Сеша – вот и получили её. Хватит отвлекаться, пошли домой.
- Нмн… Мффф! Ик! – мякнул Наиглавнейший. А Петрик уже насмехался над его вояками, и тормошил их, и напоминал, что вот, мол, пора в Текр, а земля всё ещё подрагивала под их ногами.
В полном обалдении Ерпь таращился на гору крупнокалиберного мусора, ещё недавно бывшего невероятной красоты замком. Для него и его волшебников картина выглядела именно так.
Он встал кое-как, с большим трудом, и заковылял за Петриком:
- Но люди! Людей-то зачем? – застонал Ерпь ему в ухо.
- Кис-Кис? Я думал, вы её и так казнить хотите. Опять же, волшебник неучтённый. Я оказал тебе услугу, Наиглавнейший.
- Лю-ди!!! - заорал расстроенный Ерпь. – Работники! Кто работать на земле станет?
- Ну-у-у! – протянул Чудила. – Во-первых, ты меня не предупредил, что хочешь землю с людьми. Во-вторых - подумаешь! Работники всегда найдутся. После встречи Трёх Сестёр люди останутся без жилья и безработными. Да отбоя не будет от рабочей силы. В-третьих, если мы остаёмся в долине Лииви, я спать пойду, устал. В-четвёртых, сейчас окажется, что под руинами полно раненых. Будут стонать и так далее. Вели балбесам их вытащить да полечить, пока вы тут – вот и работники.
- В Текр!!! – завопил Ерпь, огорчённый последними фразами Петрика, оказавшегося не менее злобным и равнодушным, чем он. Оказывать помощь, да ещё, не дай-то Великий, женщинам – это не для красавчика. Он лучше в Текр, а раненые как хотят.
- Сворачивайте лагерь, живо, живо! – раскомандовался Наиглавнейший, обзывая по-всякому младших и подбадривая тех, кто имел в храме авторитет. – Земли Лииви наши, самозванец мёртв, саботажники тоже, нас ждут насущные дела. Текр требует нашего присутствия! Мы будем там уже завтра. Надо разобраться с мятежниками. С нами Аарн Кереичиките!
Петрик добыл в шатре Ерпя сыр, колбасу, хлеб и котелок с водой, сел на брёвнышко и протянул угощение мне, потрясённому до глубины души всем, что произошло. Я ласкался к брату, а он смотрел на дело своих рук, счастливо улыбался и тихо говорил:
- Ну вот, Белый Пёсик! Сейчас в Текр, а там посмотрим. Может, удастся сбежать. Да. Я же не пленник. Я сотрудник. Видишь, как всё удачно! Ты хоть понимаешь, что я сделал? Колдовство, достойное не знаю даже кого. Косзы отдыхают. Только сердце болит из-за Миче. Ну почему он не видит?!
Без комментариев.
Петрик запил ужин водой и беззаботно потянулся среди суеты.
Фрат, что подошёл недавно и стоял чуть поодаль, сделал молниеносное движение – и на запястьях моего Чудилушки защёлкнулись металлические браслеты. Из тех, что соединены друг с другом прочной цепью. Что сделаны из пресекающего волшебство металла лиура. Я узнал его по синеватому отливу. Я помнил, как по милости наших с Чудилушкой родителей (государи которые) нам пришлось носить такие же несколько недель. Правда, без цепи.
- За что? – наивно спросил Петрик приблизившегося Ерпя.
- За то, что мне конкуренты не нужны, - прошипел ему в лицо красавчик Наиглавнейший. - Единственное, что мне нужно от тебя – заклинание. Потрудись не забыть.
Ну, я же говорил!
*
Доисторический Каиз был умнее моего королевича. Что и понятно: опыт. Он сидел в храме, особо не высовываясь и не шурша. С таких и спроса никакого. Вроде умный и многое знает, и многого добился в деле колдовства, но не конкурент. Не подсидит, не сместит, не отравит незаметно. Зачем ему, древнему доходяге? Он старается за приют. Он никому не скажет, чему потихоньку учит Ерпя, никому, кроме избранных, не известно, кто такой Каиз, кто в действительности Великий. Вот он и впрямь ценный сотрудник. Иногда карает обидчиков, но это не беда, пока обидчик не ты.
Каиз - не то что выпендрившийся у всех на глазах молодой и сильный, и очень беспринципный тщеславный Аарн. Соперник в борьбе за власть.
Но цель была достигнута, а только это и нужно было Чудилушке.
Люди в белом сворачивали лагерь, снимали осаду не существующего теперь, по их мнению, замка.
Оттого Петрик не расстраивался. Он смирился с тем, что может произойти с ним самим, ещё тогда, когда задумывал свой удивительный план. Это я расстраивался по поводу дальнейшей Чудилкиной судьбы. Как теперь мы сбежим? Хотя ведь с самого начала надежда была очень слабой, она встрепенулась во мне от слов Петрика про побег.
«Ничего, дружочек, - сказал я ему по-собачьи, - выкрутимся. Где наша не пропадала! Я буду с тобой. Я помогу тебе».
А Чудилка - он не понимал собачий язык.
Был в замечательном плане изъян: наши друзья в лесу. Если Петрик сам лично заставил их кружить по окрестностям, то они могут прямо сейчас выскочить из кустов: металл лиур прерывает колдовство. Но, думал я, Чудилка снова воспользовался чем-то, похищенным из старого храмового сундука. Судя по тому, что наших спутников всё не было в поле зрения, так оно и было. Таблички с рунами Аюна подходят для подобного фокуса. То есть для сбивания с пути. Сам я никогда не видел этой волшебной колоды даже на картинке, но слышал, что подобное чудо существует. Самое сильное, долгосрочное средство. Петрик ничуть не волновался за наших ребят, и я решил, что что-то похожее и впрямь имелось в его арсенале.
И вот нас, вернее Петрика, повели по направлению к Малому перевалу, прочь из долины, к реке. Я семенил рядом, больше всего опасаясь отстать. Между тем я устал так, что каждый шаг стоил мне больших усилий. Петрику тоже: вы припомните только, в каком напряжении мы провели последние несколько суток.
Я оглядывался, но ничего не видел. Вернее, сначала вдали маячила расплывчатая груда обломков, потом я замечал только траву, да ноги, что топтали её, да просветы между тёмными стволами диких и садовых деревьев. В одном месте я задремал на ходу и врезался в колодец. Петрик взял меня на руки. Смешно. На самом деле, я такого же роста и веса, как и он.
Лошадей было немного, только для командиров, да ещё у тех, кто до этого носился по лесам, горя желанием прикончить госпожу Кис и поймать Рики. Войско магов, само по себе небольшое, но грозное и практически непобедимое, двигалось к реке за несущественной и невысокой горной грядой. Я бы даже сказал, холмистой грядой, потому что то, что ограничивало долину Лииви с востока, стыдно назвать горами. А Малый перевал оказался настолько малым, что голубь с перебитым крылом перевалил бы через него пешком за полчаса. Просто бугорок на пути. Где-то у пристани ждали корабли, и пройдёт меньше суток, как они уже прибудут в Текр, двигаясь вниз по течению.
В сумерках мой Петрик то и дело спотыкался, но из рук меня не выпускал. Вы знаете, после истории с ядовитыми светильниками, у него тоже зрение не ахти. Примерно как у меня до истории. В ту пору я испытывал некоторые трудности, но очки почти не носил. Держал их в кармане на случай рассмотреть что-нибудь. Петрик оказался на Навине без этого полезного изобретения человечества, и теперь у него тоже были трудности.
Ерпь ехал рядом и изводил пленника разговорами о том, что он, Ерпь, умнее – вон как попался жутко заносчивый выскочка Аарн. Знаете, есть такие люди, у которых любая фраза, даже любое слово звучат как оскорбление, выворачивающее душу. Наиглавнейший как раз из таких. Уж так он мотал Петрику нервы, так обзывался и восхвалял сам себя, что я его чуть не искусал. Но мой брат держал меня крепко. На Ерпя он старался не реагировать, а если отвечал, то насмешливо и не менее оскорбительно.
При подъёме на перевал Чудилушка упал и никак не мог подняться, и это очень понятно – знали бы вы, насколько он устал! Я вывернулся из его рук, чтобы он не вздумал больше тащить меня на себе.
- Эх, - сказал оказавшийся поблизости Фрат, помогая Чудилке встать, - беда прямо с вами, господин Аарн. То не помните ничего, то скопытиться изволите. Обопритесь-ка на меня.
Но гордость ему не позволила, он так и шёл, пошатываясь и спотыкаясь, и напустив на себя вид независимый и беспечный. Да ещё находил в себе силы огрызаться Ерпю время от времени.
К пристаням вышли, когда отгорал закат, погрузились почти в темноте, очень быстро. Ни одного человека из тех, что обычно обитают вблизи пристаней и кормятся перевозом, извозом да рыбной ловлей, не было видно. Все они затаились в замке Лииви. И правильно сделали. Напоследок доблестные сыны Косзы решили порезвиться. В долине им запрещал Ерпь, самозваный наследник имущества Сеша, а здесь – пожалуйста. Мигом запылали избушки, лавчонки, склады, ресторанчик на холме и две харчевни для путешествующих по воде. Мне, как купцу, видеть гибель чужого добра было невыносимо. Надеюсь, Сеш как-то поможет своим подданным отстроиться и встать на ноги.
- Кыш! - снова призвал меня к порядку Петрик, тоже отводящий взгляд от пожара. – Лёка, где Лёка? Где Рики? Ищи! Уходи, Белый Пёсик.
Я, как вы понимаете, уходить не собирался. Наоборот, я сделал всё, чтобы оказаться на судне с моим Петриком. Ладно, пусть даже на любом судне, лишь бы попасть в Текр, в храм, куда угодно, но только поближе к Чудиле. Я рассказывал: я отпустил его, да, но не собирался бросать его, я был бы с ним, что бы ни случилось. Но меня на суда не пустили.
Тревожно оглядывающегося Петрика увели с берега уже в конце, а я пошёл за ним.
- Прогоните вшивую шавку, - велел Наиглавнейший.
Кто-то чем-то ударил меня, я молча отлетел в сторону, свалился в воду и вновь устремился за Петриком. Меня ударили опять, перехватило дыхание, потемнело в глазах и, может, я даже потерял сознание от боли. Когда оно ко мне вернулось, я сообразил, что лежу на конце пристани прямо под ногами Ерпя, а Петрик выговаривает ему:
- Ну к собаке-то ты чего привязался? Не бей её.
- Ладно, - усмехнулся Ерпь. – Собаку не буду. Зато тебя могу побить, как собаку. Ты был рабом у Корков, Аарн, но тебя вдруг гордыня обуяла, и ты решил получить с нашей помощью привольную и замечательную жизнь. Но ты так и останешься рабом. Не прыгнуть тебе выше головы. Смотрите все. Аарн Кереичиките хорошо выступил, разрушив замок Лииви, но он всего лишь наш раб, он будет служить нам. А уж возомнил-то!
- Я оказал тебе услугу, - напомнил Петрик.
- И дальше будешь оказывать. В качестве невольника храма. Усёк?
- Да.
А что мой брат ещё мог ответить? Ему было теперь всё равно – он выполнил то, что должен был, и хотел одного, чтобы корабли поскорей покинули этот берег, пока настоящий Аарн или еле живой Сеш не примчались на помощь, от большого ума обрекая на гибель спасённых Петриком людей.
- Вот также и отвечай впредь, - посоветовал чёртов Ерпь. Он размахнулся и со всей силы ударил Петрика хлыстом, каким злые люди погоняют лошадь. Хотел по лицу, но Чудилка увернулся. На шее и рубахе показалась кровь.
Я вскочил и кусил скотину за ногу что есть сил, но он ударил снова упавшего на пристань Петрика. А потом ещё раз. А потом меня. И, вырвав у одного из кисточконосителей горящую лампу, швырнул её в меня. Не попал потому только, что я догадался отцепиться от Ерпя и отскочить. Искры так и брызнули вокруг. Наиглавнейший развернул в мою сторону ладонь – и доски вспыхнули крУгом, я оказался в тесном кольце огня, и огонь бушевал на берегу.
Наиглавнейший рывком поднял Петрика и толкнул его к сходням. Там Чудилушку подхватили и мигом уволокли во внутренность судна.
Страх прижал меня к горячим доскам, расширив глаза, я смотрел на пламя, не оставившее мне места на свете, и на ноги, обходящие полыхающий круг. Сослепу я не видел выхода, а чутьём волшебника понимал, что мне, ныне простой собаке, не выбраться, собаки боятся огня. А как человек, как Миче Аги, я готовился к прыжку к моему Петрику – и будь что будет.
Одна из последних ног вдруг отшвырнула в реку лампу, частицу огненного кольца – и, не задумываясь, я ринулся в эту сторону, в воду, но не потому, что испугался пожара на своей спине, я не успел осознать, что на мне загорелась шерсть, хотя почувствовал боль. Просто не понял, куда прыгаю, не разглядел. О, где же Петрик, мой Петрик?
Эя, благослови добрую душу Косзина сына, пожалевшего белого пёсика!
*
Я вынырнул среди чёрно-ало-оранжевой воды, среди потрясающе красивых переливов отражения огня. Они привели бы Малька, художника нашего, в восторг – не каждый день такое увидишь! А я глядел и не понимал: где корабли храма? Они отошли от пристани, они уже на середине широкой реки. Я не столь хорошо видел это, сколько обонял собачьим чутьём.
Я стоял в воде по брюхо, а бросился на глубину, вплавь, отчаянно и непривычно орудуя лапами, а течение почему-то прибивало меня к берегу, в вымытую водой бухточку.
Что за жизнь собачья! Человеком я уже догонял бы корабли, я отлично плаваю, мне просто нет в этом деле равных. Множество раз я защищал честь Някки на соревнованиях, у меня полно наград. Среди любителей я ни разу не приходил вторым. С профессиональными спортсменами до сих пор не спорил, зачем мне это. Но чемпион Тассы, Кит Тап, с которым в первом классе мы с Мальком сидели за одним столом на кружке по рисованию, недавно прислал мне телеграмму с вызовом. Он-де летом посетит места детства и хочет провести время с пользой. Да пожалуйста, я всегда готов организовать другу приятный досуг. Я как раз перед этими событиями ответил Киту, что приму вызов, а заодно и его самого в своём доме. И вот, пожалуйста…
О чём это я? Ах да, о собачьей жизни.
Дурацкое течение сносило меня, а я бил лапами по воде, пытаясь вспомнить, каким стилем плавают собаки. Приспособиться было не так-то просто. Всё-таки я освоился в конце концов, пробежал противную бухточку по мелководью и тогда уже поплыл за судами.
А они ушли далеко, и, даже если представить, что я их догоню, как попасть на борт? Тем не менее я работал конечностями изо всех сил, правда, без особого результата. Течение было сильным у противоположного, высокого берега, здесь же почти мне не помогало, я просто плыл поперёк реки, неудобно, по-человечески, выворачивая лапы и катастрофически медленно.
Силы мои кончились как-то внезапно. То ли я осознал, что Петрика не догнать, и на меня навалилось отчаяние, подобное кирпичу, то ли сказались весь ужас этих дней, усталость и боль побоев и ожогов – я не знаю. Я раньше думал, что умру от чего угодно, только не утону. Нельзя быть ни в чём уверенным. Задыхаясь, хватая ртом воду вместо воздуха, выныривая всё реже и погружаясь всё глубже, я всё-таки плыл за кораблями, развернувшими паруса, в ненормальной надежде догнать и быть рядом с Петриком. И понимал, что не догоню и не вернусь на берег. Никогда.
Но чья-то рука обхватила меня, причинив страшную боль, кто-то вскинул меня на спину так, чтобы лапы свисали с плеч, ухватил меня за одну и повлёк за собой… поплыл… Куда? Я не понимал. Перед и без того мало что видящими глазами плясал огонь на пристани и в посёлке, но он то тускнел, то пропадал совсем, пропадало всё, я кашлял и не имел сил шевелиться.
Кто-то плыл навстречу, ругаясь на чём свет стоит:
- Рики, чёртов мальчишка, ты с ума сошёл? На дворе осень!
Малёчек! Эя, как хорошо!
- Но Белый Пёсик же! – оправдывался Рики. Мой родной ребёнок, это он меня спас! Бросился в воду… В холодную, ужас!!! Как бы не простудился.
В другое время Малёк сказал бы ему: «Миче в обморок упадёт, если узнает!» Сейчас же он промолчал. Нет в живых Миче, некому падать в обморок, незачем мучить ребёнка, напоминая, так думал мой друг. Тяжело произнести это имя. Лёка молча поплыл рядом с Рики к берегу. Время от времени я, собравшись с силами, лизал моё сокровище в макушку. Рики, родной, как я люблю тебя!
Но едва он поставил меня на лапы у самого берега на мелководье, я сделал попытку снова плыть за ушедшими в темноту, в даль, судами. За нашим с Рики Петриком. Кое-как побрёл на глубину, смутно узнавая голоса только что подбежавших к месту события друзей.
- С ума сошёл Белый Пёсик, - прокомментировал моё поведение Лесик.
- Но не сбесился. Водобоязни нет, - сказал Васятка.
- Хоть это хорошо, - откликнулся кто-то. Всё равно, кто. Мне вдруг стало холодно, всего затрясло, спина, бока и живот, и даже зажившая лапа откликнулись болью немыслимой, я приостановился, отдышался и снова пошёл. С безразличием я вспомнил о блохах, поселившихся в шкуре и о том, что я, наверное, понацеплял на себя клещей, продираясь по зарослям, и об укушенном муравьём носе. И о вредном Мальке, прикарманившем мои очки. И о том, что ведь нету сил, а жизнь собачья. И снова приготовился плыть.
И меня окликнули с берега:
- Иди ко мне.
Обернуться я был не в состоянии. Но и противиться было невозможно.
- Иди сюда, - повторил дрогнувшим голосом князь Сеш Лииви. И что-то было в этом голосе, что я посмотрел всё-таки в темноту, в ту сторону, и увидел его глаза.
А со зрением у меня плохо, вы помните, да ещё ведь и ночь. Но именно так: я увидел. И пошёл из воды навстречу.
Надежда, это знаете, что такое? Это такое сильное, нереальное, эфемерное. Это когда ты выходишь на берег, и смотришь Сешу в глаза, а он не говорит то, чего ты ждёшь больше всего, но произносит снова:
- Иди за мной. – И остальным повелительно: - Не надо орать. Мы сейчас. Вон, идите встречайте, из замка скачут.
- Но Сеш… Но Белый Пёсик…
Но он уже шёл к зарослям. Неуверенно, нетвёрдо, постанывая и страшно сутулясь. С головушкой плохо у Сеша, особенно после того, как он полдня носился по лесам в поисках дороги к собственному дому.
Под топот и дикие вопли у реки: «Вы живы? Ты жив! Ты жива?!» - мы брели прочь от места знаменательной встречи.
Следом за князем, на подгибающихся лапах, я завернул за кусты и камни, почти ничего не замечая вокруг – и тут он резко повернулся ко мне:
- МИЧЕ?
Моё имя, обращённое ко мне!!! Вот счастье, вот оправдание надежд!
- Миче Аги, ты жив! Это ты! Только ты, ну конечно! О Миче, кто это сделал с тобой? Наи, терпеливая Наи, благослови этого Миче, благослови того, кто сделал такое. Счастлив ты, Миче, счастлив и светел, имея такую защиту, такую любовь!
И ему приспичило обнять меня. Лучше бы он этого не делал. Весь мой замученный организм пискнул от боли, и я перестал различать, где тут лицо дурачка Сеша, озарённое пожаром, а где дорогая моему сердцу, родная планета Винэя в ночном небе. Всё вокруг превратилось в сплошную темноту.
*
Тёплое солнце светило прямо в закрытые глаза. Как дома, в Някке, если я позабуду задвинуть шторы. Сейчас я слышал бы крики морских птиц, вдыхал бы морской воздух, такой вкусный, такой родной. В мои уши вливались бы, словно музыка, звуки Верхнезадвиженской улицы, ясные, вечные, как лучи. Стук колёс, детский смех, перекличка соседок. У нас, наверное, начало лета, и Ната в саду ворковала бы с Розочкой, показывая ей цветы: наша доченька ещё не видела таких никогда. Это первая весна в её жизни, первое лето. Мы так мечтали, что будем собираться все вместе на пляже или в чьём-нибудь саду, выезжать за город с детьми, с их бабушками и дедушками, с Рики…
Переодели вчера ребёнка или нет? Завернули во что-нибудь? Хотя в жизни моего мальчика столько всего было, что вряд ли ему повредит купание в речке в по-летнему тёплый вечер. Просто в памяти засело: сейчас начало зимы, это и заставляет меня трепыхаться. Мой Рики становится взрослым, и с этим ничего не поделаешь. Я уже ловлю себя на мысли, что отношусь к нему, как к равному, как к одному из своих друзей, моих ровесников. Я стал меньше бояться за него – он умеет за себя постоять. Он часто даёт дельные советы, на него можно положиться. Я доверил бы ему даже оберегать Розочку, моё солнышко, мою радость. А доченька, дай-то Эя, скоро станет такой же, как он. А Петрик этого может не увидеть. Как быть, куда бросаться? Как невыносимо больно в груди!
Я знаю, что компания сделает всё, чтобы выручить его, и не только его. В Текре, если вы забыли, полно людей, которых уже сегодня помчатся спасать. Фако и его братья, семья Лаян, Блот Корк… Зря я порывался вчера в одиночестве плыть за Петриком, но всё же…
Я поплыву сейчас. На какой-нибудь досочке, в плошечке: по реке, по течению гораздо быстрее. На реке я не собьюсь сослепу с пути, там вряд ли встретятся люди, горящие желанием пнуть или застрелить подвернувшегося белого пёсика. Я меньше устану, не пораню лапы. Плыть по реке… На маленьком судёнышке… Подставляя лицо утреннему солнцу… С Натой… Вот счастье.
Я открыл глаза. Такое простое действие далось мне с трудом. Веки опухли, пересохли губы. Лапы отказывались шевелиться, а спина отозвалась болью, едва я принял решение встать.
Вчера я окончательно очнулся уже в замке. Охая и причитая, Тимка-балбес густо обмазывал меня страшно лечебной мазью, найденной в химических залежах Сеша. Да-да, он так и сказал: «Страшно лечебная мазь, ожоги лечит очень здорово». Тимка был нереально доволен жизнью: он суетился вокруг меня, а вокруг него суетилось его семейство, отбросившее мысли о том, что любимый сын и брат негодяй и злостный служитель Косзы. Знаете, какую умную мысль выдвинул любитель животных?
- Мне жутко повезло, - сказал, - я попал прямо в перемены. А если бы я родился раньше? Лет за сто до перемен? Ничего не поделаешь, пришлось бы штурмовать собственный замок. Приказ Великого – это не хухры-мухры. Прикиньте, сколько людей погибли или совсем озверели, пережив такой ужас!
Он упорно называл замок Сеша своим, но тот не протестовал, понимая, что парень имеет в виду: всего лишь родные места.
Тимка переживал, что у меня обожжена спина, но я не огорчился. Шрамом больше, шрамом меньше – как-то уже не важно, а Ната говорит, что ей тоже плевать. Ни к чему горевать о том, что случилось и чего не исправить. Это всего лишь внешность, я всё равно вот уже два года ношу рубашки только с длинными рукавами, не расстёгиваю ворот и не раздеваюсь без крайней нужды при ком бы то ни было, но тут уж ничего не поделаешь. Я горевал о Петрике, до всего прочего мне не было дела. Ожоги беспокоили меня только потому, что путь до Текра мог превратиться в мучение.
Насколько я понял, в тот момент, когда занимались мной, всех прочих устраивали на ночлег. Новости были рассказаны, кто-то перекусил, кто-то так спать отправился. Чтобы посидеть за общим столом не было ни сил, ни настроения. Меня взяли на руки и отнесли в комнату, где тускло горел ночничок и горько плакал Рики о несчастной судьбе любимого Миче. Рядом пластом лежала и заливалась слезами маленькая Лаян, отложившая, помнится, процедуру оплакивания меня как раз на этот момент. Удивительная сила духа и точный расчёт!
Я разозлился - меня прямо преследуют бесконечные рыдания обо мне же! Забыл я: то ли хотел подползти и лизнуть Рики, то ли удрать и спать в коридоре. Я моментально заснул, едва меня опустили на что-то мягкое.
А попозже проснулся от тихих слов.
- Мальчик тебя никогда не простит, Элайн, - шептал князь о Рики. – Зачем ты давила на меня? Он и меня не простит. Совсем не хотел со мной разговаривать.
- Нечего было болтать, не подумавши, о моей ошибке. Ты теперь разлюбил меня, Сеш? Знаешь, я ненавижу себя за это. Если разлюбил – я пойму.
- Мы уже говорили об этом. Что казалось правильным раньше, теперь представляется безумием. Но мы уже не можем ничего изменить.
И они принялись целоваться, чёрт возьми!
- Ужасно то, что Миче всё равно погиб. Даже прощенья не у кого попросить, - заплакала Кис-Кис. И так, и этак ей не угодить. Всё равно рыдает!
- Видишь ли, - сказал князь, - Миче очень великодушен. Он всё понял, и велел нам не ссориться из-за него.
Ну и что мне дало знание Сеша о моей сущности? Он никому не сказал, что я жив, даже Рики.
Он наклонился надо мной, когда Элайн в слезах выскочила за дверь.
- Не спишь? – спросил. – Плохо совсем? Хочешь, дам снотворное? Лёгкое, но ты не будешь просыпаться без конца.
Я слабо вильнул хвостом, выражая согласие. Потому что, если Рики опять примется горевать, я не то, что проснусь – я с ума сойду.
- Слушай, - опять заговорил со мной Сеш, не давая спать, - я никому пока не раскрыл, кто ты. Подумай и скажи мне утром, только хорошо подумай. Хотел бы ты к себе повышенного внимания, пока в таком виде? Тебя же затискают. Но если ты готов выносить все сюси-пуси, которые на тебя обрушатся, я утром объявлю, что ты жив. Угу?
«Не-а», - хотел ответить я, но заснул и действительно спал, не просыпаясь. И, наверное, должен был бы выспаться.
Я и теперь был уверен, что сюси-пуси мне не выдержать. Опять начнутся рыдания, ахи и охи, кормление с ложечки, усаживание на подушечку, поцелуи в нос, отвратительные сантименты, и уж точно мне не дадут сбежать в Текр. Нет уж. Так говорил я себе, изнемогая от жалости к моему Рики, к Мальку, Аарну и Лале. Но своего решения не изменил. Я сбегу – а там Сеш пусть рассказывает, конечно. И чем скорее – тем лучше.
Я полежал ещё, собираясь с силами, потом кое-как сгрёб лапы в кучку, встал со второй попытки, подкрался к спящему Рики и нежно и осторожно лизнул его в щёку. Моё сокровище поймёт, почему я не с ним, всё поймёт, кроме одного: как я мог бросить Петрика, поддавшись слабости, усталости и боли. Я не брошу. До свидания, Рики, родной мой.
Я свободно проник в коридор через неплотно прикрытую заботливым Сешем дверь. Спустился по широкой лестнице, оказался на крыльце – и вот он, Сеш, собственной персоной. Я вильнул хвостом, увидев на ступеньке мраморно-полосатого и чрезвычайно усатого кота. Интересно, если князь сбреет растительность на лице, уменьшатся ли усы его животной сущности?
- Жду тебя, - сказал кот Сешевым голосом. – Так и знал, что пустишься в бега в жуткую рань, не поев, не получив медицинской помощи. Почему ты не говоришь, Миче?
Не ко мне вопрос. Понятия не имею. Лииви продолжил:
- Я всё понимаю. Не стану задерживать тебя, права не имею.
Это он верно подметил.
- Но ты, Миче, не откажешься от помощи, правда?
Наверное, не откажусь.
- Странно и смешно, - рассуждал, теряя время, князь, - я искупаю вину перед твоим младшим братом. Как так вышло, понять невозможно. Элайн – всего лишь женщина, умная, конечно, но я никогда не шёл у неё на поводу. Даже порой дело обстояло наоборот, всё-таки, я мужчина. Она на меня раньше никогда не давила, мы уважали мнение друг друга. Мы оба добрые люди. Отчего она так озверела, что велела тебя убить? Отчего я послушался?.. Ах, да. Синие бусы… Сказали мне, что Марика подслушала наш с Элайн разговор в театре и предупредила Рики, что тебе опасность грозит. Ты только не говори, Миче, что твоя мама, одна или другая, защитили тебя этим анчутским заклинанием. Когда сына обходит опасность, а беда оборачивается пользой.
Нет, согласился я по-собачьи. Каждая из моих мам также далека от любого из заклинаний, как я, находящийся в этом коридоре, от солнца.
- Рики? Не может быть. Петрик Охти? Ну да, конечно. Решил немного побыть твоей мамочкой. Спрошу его, как это в голову ему пришло. Не слыхивал о подобном. И о самой защите только смутное что-то слышал. Это женское заклинание, не так ли?
Я показал, что даже представить себе не могу, женское оно или не женское, это древнейшее заклинание защиты. Петрик знает. И Аарн, без сомнения, ведь это он научил Чудилку. Присутствующий при обряде Рики тоже имеет теперь представление. И Лала, потому что Лала присутствует везде и имеет представление обо всём. Раз у Петрика получилось так удивительно меня защитить, то значит, заклинание с его лёгкой руки навсегда перестало быть только женским и только материнским, если таковым являлось изначально. А моё превращение в собаку, как я тогда искренне считал, результат эксперимента.
Сеш повёл меня на кухню. Он бодро перебирал полосатыми лапами, не шатался, как вчера, и не хватался за голову. Хотя, чем бы он схватился? Ушами? То ли в виде кота ему было лучше, то ли над ним уже потрудился Аарн, имеющий, согласно шкале Моркля, уровень способностей к исцелению чрезвычайно высокий. У дверей кухни Сеш стал нормальным Сешем, велел накормить меня и проследил, чтобы еда была человеческой и положенной в чистую миску. Не было у меня аппетита, но я наедался впрок.
- Больно ободранный пёсик какой-то, - шептались повара. – Смотреть страшно.
И это точно. Чуть позже я едва не завизжал от ужаса, увидев в зеркале в комнате Сеша мелкое тощее чудище, грязно-белое снизу и ярко-красное, с жуткими болячками, сверху. Сзади торчал облезлый прут с позорными клочками шерсти, наверное, хвост. Глаза горели так, словно чудище только-только сбежало из сумасшедшего дома для безумных инопланетян. Это я??? Лучше бы не смотрел.
В дверь постучали, и вошёл Малёчек.
- О! – обрадовался он. – Вот Белый Пёсик. Мне сказали, он ходит с тобой, Сеш. У меня идея. Ты не пробовал подобрать ему очки?
- Пробовал, - сбрехал князь. – Ни одни не подходят. У Пёсика со зрением худо совсем. Отдай ему Мичины, а? Миче был бы рад помочь животному.
- В общем-то, с этим я и шёл, - потупился мой Лёка. – Но ведь могут тоже не подойти. Если Белый Пёсик совсем плохо видит.
Ему не очень хотелось отдавать в руки Сеша вещь, оставленную, как память о друге.
- Хуже Миче никто не видит, - в запальчивости в настоящем времени ответил Лииви. – Давай попробуем.
Малёк сделал над собой усилие, полез в карман, и извлёк – хвала светлой Эе! – мои собственные очки. Сеш мигом прикрутил проволочки, чтобы закрепить их на собачьей голове, наверное, держал наготове, я подставил морду… И со стоном облегчения брякнулся на пол. Счастье невероятное: мир стал прежним, чётким и ярким. Спасибо, спасибо, Малёчек!
Каким-то он непонятным был в это утро. Тихим. И голосом говорил странным, и смотрел странно, и рука Лёки дрожала, когда он гладил меня по морде. Закусил губу, совсем, как Петрик. Убедившись, что очки подошли Белому Пёсику, и что он теперь отлично видит, мой друг бочком покинул комнату.
От радости, что мои очки вернулись ко мне, я почувствовал себя гораздо лучше. Стал бегать по помещению и рассматривать обстановку, пока Сеш нравоучал меня на тему бережного отношения к своему здоровью. Он называл адреса и рассказывал, где можно найти его в славном городе Текре, и чтобы я непременно разыскал его, а уж он продолжит свои лечебные процедуры.
- И, пожалуйста, ни к кому, кроме меня, не подходи, - вещал Лииви. – Такую кошмарную собаку пристрелит первый же встречный. Подумает, что заразная.
Утешил. Спасибо.
- Повязку тебе наложу, горе моё, чтоб был на домашнее животное похож. Иди сюда и стой смирно.
Я подошёл и встал. Я безропотно слушался Сеша, искупающего вину перед Рики. Стоял и пялился на красивые картины.
Их было несколько, развешанных тут и там, но две висели над кроватью Сеша. Портрет его мамы и весенний пейзаж, от которого глаз нельзя было оторвать. Я даже испугался, что мог совсем не разглядеть его без очков. Таким был он нежным, тихим, утренним, но полным жизни, только-только начинающей пробуждаться, тянущейся к солнцу, к свету, к радости сквозь густые холодные тени! И я подумал: вот то знамя, что нёс в своём сердце Сеш, добряк и заговорщик.
- Идём, Миче, - сказал он мне. – Идём, если хочешь. Но подумай, может, тебе всё-таки лучше с нами, мы отправимся очень скоро, сегодня же. Пока в Текре не поняли, что зАмок стоит, как стоял, и все живы. Не суетись.
Но я дал понять, что как раз намерен суетиться.
Сеш перехватил мой взгляд.
- Нравится? Инопланетная живопись. Отец собирал коллекцию. Купил за полгода до смерти за большие деньги. Ещё одна такая покупка – и мы бы по миру пошли. Картина современного художника с Иллена. Большой силы вещь.
Да, бывает же! Я прямо чувствовал прилив этих самых сил, покидая комнату Сеша и зАмок. Удивительный талант, этот художник! Я бы тоже расстался с большой, но всё-таки разумной суммой, предложи мне кто-нибудь такое полотно. И Нате бы его подарил. Но Сеш продолжил:
- Отец купить-то купил, но не смог смотреть на картину. Через два дня снял со стены и убрал в чулан. Это я достал потом. А до того тайком рассматривал, когда плохо было.
Он не сказал, что повесил извлечённое из чулана сокровище вместо отцовского портрета, парного изображению матери. Я понял это сам. Пейзаж был чуть меньше полотна, что раньше висело на этом месте и оставило после себя светлый прямоугольник на стене. Его края выглядывали из-под новой картины.
Портрет отца снял со стены Сеш и унёс его в чулан, а на освободившееся место поместил воплощение света и радости, пробившихся сквозь холод и мрак.
Да уж. Не всё гладко в семьях служителей Косзы.
*
Сеш не мог меня расколдовать, об этом он сообщил мне, пока мы ехали в маленькой таратайке к реке. Я уж и сам догадался. Мало того. Аарн тоже не мог этого сделать. У меня в этом не было сомнений. Если Чудила что-нибудь начудит, кроме него никому не разгрести.
Но дело не только в этом. С Аарном что-то случилось после того, как ему сообщили, что я погиб. Столбняк напал, сказал Сеш. Аарн ходил, и говорил, и что-то делал, вот, князю моему головушку вылечил, но был сам не свой. Словно неживой. Не реагировал на общие разговоры, не кидался к Лесику с воплем узнавания, плохо соображал, когда к нему обращались, и ни к кому не обращался сам. Сказал только в самом начале: «Но я ведь видел Миче здесь. Здесь, под стеной. Когда всё стало темно и пыльно, а Чудилка вышел за круг иллюзии. Ничего не видел, Миче только». Марика, стоявшая на стене ближе всех к Кереичиките, тоже, вроде бы, видела Миче. Но, может быть, это был королевич? Они похожи. Сначала вышел из круга иллюзии, потом зашёл. Вот после этих-то её слов Аарна и перемкнуло. Так он горевал обо мне.
Заметьте, наваждение продолжалось, но приняло другую форму. Никто больше не называл Петрика Аарном. Все хорошо понимали: в Текр увезён именно Чудила, а не кто-то другой. Интересно, как они будут разбираться, когда начнутся более подробные рассказы, а настоящий Аарн выйдет из ступора и станет отрицать, что ехал с нашей компанией из Текра, и будет настаивать, что всё время был в замке? По мнению моих спутников, это Петрик вместе с Аарном устроили иллюзию взрыва. Они ведь вдвоём ушли в долину, перекрыв для них путь рунами Аюна. Теперь Чудилка снова пленник храма, а Кереичиките – пожалуйста, вот он. Никто не замечал никаких нестыковок.
Но мне уже было не до таких мелочей. Сеш положил на дно лодки раскрытый для собачьего удобства мешок с припасами на дорогу, ещё раз спросил, не хочу ли я совершить этот путь со всеми чуть попозже, дал кучу бесполезных наставлений и расстелил, как коврик, карту подземных переходов под храмом, чтобы я изучал её в пути.
- Миче, - вздохнул он, - ты поступаешь неразумно. Я отпускаю тебя потому, что наслышан о твоих делах. Ты не ошибаешься в своих предвидениях, и если суетишься и рвешься к своему королевичу – это неспроста. Давай, помоги ему, но береги себя. Ладно? Помни о Фако и Посвящении, раз ты всё равно собираешься храм посетить.
Он назвал тарабарские числа местного календаря и загрустил. В эти дни, по старинным расчётам, мимо Навины должна была пролетать шустрая и быстрая комета, небесный цветок. Князю хотелось бы понаблюдать и подивиться, а тут такие ужасы: бунты и катаклизмы.
Я помню. Папа король тоже всё говорил о небесном явлении, и у них с мамой королевой стоял наготове телескоп. Может, как раз сейчас они наблюдают в него Навину, но не знают, что их сыновья здесь.
Телескоп – он гораздо лучше, чем катаклизм.
Сеш разулся, вывел лодку на середину реки, попрощался, и, прыгнув в воду, поплыл к берегу. Течение понесло меня к Текру.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2014/11/10/1597