Собрание колхоза было назначено на шесть часов вечера. На повестке дня стояли два вопроса: отчет главного инженера колхоза о готовности техники к весенней пахоте и, главный вопрос, состояние дел на свиноферме.
Народу собралось много, и все с нетерпением ждали начала собрания, по окончании которого был запланирован банкет.
Старая деревянная постройка деревенского клуба была набита до предела, многие стояли в проходе, даже в сенях было полно народу. Мужики курили самокрутки, бабы судачили между собой, молодежь подтрунивала друг над другом. Парни то и дело щипали девок, девки, как и полагалось, визжали, старики цыкали на них и стыдили. Настроение присутствующих соответствовало повестке дня, было веселым и праздничным.
Собрание было ежегодным. Каждую весну, в распутицу, в последнее воскресенье марта, колхоз устраивал себе такой праздник.
Выступление главного инженера, как и всегда, было предельно кратким. Он прекрасно понимал- ему все равно никто не поверит, что техника готова к весенней пахоте, даже если это было бы действительно так. Он также понимал, что народ с нетерпением ждет второго вопроса – ключевого вопроса дня. Как и ожидалось, его доклад не вызвал какого-либо интереса у колхозников и даже прерывался выкриками из зала: «Да все ясно уже, чего одно и то же кажный год перемалывать! Верим мы тебе верим! Кончай бодягу!». Перекрикивая недовольные возгласы, он упорно перечислял какие-то цифры, важные по его мнению факты и наконец закончил доклад, быстро свернул свои бумажки и покинул сцену.
После него на трибуну уверенно поднялась заведующая свинофермой коротконогая Фроська Кулакова и, немного помолчав, завопила:
-Дорогие товарищи! Поздравляю вас с большим праздником, которого мы все так долго ждали, и который наконец-то пришел, праздником весны – Праздником Свиноматки! Сегодня одна из свиноматерей нашей фермы принесла нам семерых ребят. Ребята чувствуют себя хорошо, и мы надеемся, что их здоровье с каждым днем будет все крепче и крепче, а с каждым годом они будут приносить нам новое поколение, которое, в свою очередь, обеспечит нам прирост ихнего поголовья в соответствии с планом на текущую пятилетку. Выполним мы наказ нашей родной партии или нет – зависит от нас самих и свинопасов в первую очередь. От качества их работы зависит многое, и мы надеемся, что они достойно пронесут высоко поднятое знамя свинопаса и в следующем году. Возьмем, к примеру, свинопаса высокого класса – деда Трофима. Он, да, да, именно он виновник сегодняшнего торжества. Это его свиноматка принесла нам семерых ребят. Ребят хороших, ребят с большим будущим. Как говорится, хотя и стар, но есть еще порох в пороховницах! И мы надеемся, что дедушка Трофим еще принесет немалую пользу своим трудом и умением. Так, дедушка Трофим?
-Так-то воно так, да старуха обижается, говорит - дома не бываю, все со свиньями да со свиньями. Требует, чтобы я ушел на заслуженный отдых, - смущенно пролепетал дед Трофим.
-Твою старуху мы возьмем на себя. Поручим комсомольцам провести соответствующую работу по ликвидации пережитков капитализма у твоей бабули. И мы уверены, что благодаря этой работе, баба Анисья придет к следующему празднику с четким пониманием того, что интересы нашей родной партии, интересы коллектива дороже всяческих личных прихотей! Да, кстати о комсомольцах. Комсомольская организация колхоза мало уделяет внимания порядку на ферме и в целом не выполняет социалистических обязательств, принятых на текущий год. В ваших предпраздничных обязательствах записано: «Ни одной свиньи грязной!» А что мы видим сегодня на ферме? Страшно смотреть! Никакой гигиены труда. Даже свиноматка деда Трофима и та не блещет чистотой. А для нее ой как важна гигиена послеродового отдыха. Я понимаю, что согласно поговорке – свинья везде грязь найдет. Но это не ответ! На это нельзя ссылаться. Вы должны воспитывать в каждой свинье социалистическое отношение к труду, советской культуре. Воспитывать веру в ее светлое социалистическое будущее. Каждая свинья должна понимать, что от нее требуется и идти с высоко поднятой головой к заветной цели, сознательно претворяя в жизнь планы, поставленные перед ней товарищем Сталиным, нашей родной партией и правлением колхоза. Вот, чего вам надо было добиться, товарищи! А пока вы даже с бабкой Анисьей совладать не можете. А потому позор вам и вашему вожаку! Позор, позор и еще раз позор! Если бы не вы, наши свинки уже давно бы на доске почета в райцентре висели. Немного помолчав, Кулакова продолжала:
-Но о плохом не будем. А то, не ровен час, еще и праздник испортим. Поэтому разрешите закончить мое краткое выступление, а комсомольцам намотать на ус высказанные мной замечания.
После этого, при гробовом молчании настороженного зала Фроська слезла с трибуны. Но, пройдя шагов пять, вдруг резко повернулась и вновь вбежала по ступенькам на сцену.
-Ура товарищи!!! – выкрикнула она. Она кричала что-то еще, выбрасывая вперед, сжатую в кулак правую руку. Но все ее слова тонули в бурной овации аплодисментов и восторженных выкриков.
На этом собрание было закрыто, и вся толпа ринулась в колхозную столовую, дабы принять участие в банкете, посвященном долгожданному празднику.
В ночь после собрания секретарь комсомольской организации колхоза Николай Свистунов не спал. Уж очень задели его слова Ефросинии Кулаковой.
Лежа в постели, со слезами на глазах, он бормотал вслух, продумывая повестку дня очередного комсомольского собрания: «Воспитание социалистического отношения к труду у свиноматок колхоза… Свинья и будущность наций… Свинья – как личность при социализме… - и вновь - воспитание социалистического отношения к труду…»
Напуганная бредовым состоянием своего сына, мать Николая кружилась около его кровати, то и дело прикладывая ко лбу сына полотенце, смоченное холодной водой.
-Плюнь ты на них, сынок. Они ведь свиньи. Какая же для них будущность наций… Год, два и под нож. Не стоют они твоего внимания. Зачем же ты так распереживался?
-Да полно вам, матушка! Может быть для них этот год, как для крестьянина пятьдесят.… Да я ведь не за них, за себя волнуюсь, комсомольский вожак все-таки… Ты что думаешь, Фроська просто так в мой огород камень бросила?! Копает под меня, гадина. Того и гляди, не сегодня-завтра воронок приедет. А там поди, доказывай, почему я не сумел до этих свиней вразумительно донести линию нашей родной партии.… И ведь правы будут. Так вроде со стороны поглядишь – свиньи, да и свиньи. Все как одна, на одно лицо. А поближе присмотришься, не-е-т, тоже различия имеются. Даже хрюкают по-разному. И начальники – командиры среди них есть, да и не удивлюсь, если и кабы политработники наверняка имеются.… Но ведь большая часть – все равно быдло, которое только и могут, что жрать, срать, да спать, где насрут. Что им до линии партии? Насрать да и только! А ты поди докажи, что это правда. Тебя сразу поправят: «Нет, дорогой товарищ. Ты такое же быдло, коль не можешь правильно донести и вразумительно разъяснить своим подопечным то, что требуют от тебя старшие товарищи-партийцы. А посему, мы вынуждены тебя, дурака, учить, поправлять всеми имеющимися на то у партии методами и средствами. Не можешь – научим! Не хочешь – заставим! А ежели шибко непонятливый будешь, - прямиком на Колыму. А там хрюкай в общем стаде, да и то только по команде!» - Вот какие у меня перспективы, матушка. Как ты говоришь: год, два, и под нож.
-Да что ты такое говоришь, сынок. Ты же на хорошем счету. Какой- никакой, а начальник. Тебя ведь тоже народ побаивается.… А что Фроська, как ты говоришь, в твой огород камни бросает, так это она на тебя глаз положила. Поверь мне, не ровен час, сама приклеится. Девка-то она видная, породистая. Все при ней, и зад и перед… Ты лучше приглядись к ней. А там глядишь и понравится.
-Да что вы, мама! Я же при должности. Сами говорите, какой-никакой, а начальник. Не на девок я смотреть должен, а на своих подопечных ! Не о себе думать, а о том, как действительно ситуацию выправить… Как эту скотину заставить идти по правильному пути. Хоть и под нож, но ведь все равно должны идти твердо, с сознанием того, что они за светлое дело жизнь свою отдают, что они тоже вроде как строители социалистического общества. А про Фроську забудьте. У нее на уме одни показатели. Только приплодом голова и забита. И это правильно. Не до личной жизни сейчас… Мы строить должны: коммуны, новое общество. Нам в нем жить.… Там даже дети будут общие. Бабы - не знаю, а дети точно общие будут, специальными воспитателями воспитанные.
-Дурак ты, сынок, прости, Господи. У Фроськи голова приплодом и забита, потому, что зрелая она уже. Того и гляди перестоит, ежели мужика не попробует.… А там пиши – пропало. Враз с лица сойдет, да и хворая станет. Потому-то она так на тебя и бесится. Мужики-то у нас все спитые. От них проку нет. Вот на тебя все девки и зыркают. А ты, дурак, в мерины решил записаться… Фроська тебе этого никак не простит, да и не допустит… силком к себе затащит. Так что, подумай лучше, присмотрись к ней. Девка-то она видная. Ублажишь ее - другой жизнью заживешь. Вот увидишь.… И никакой воронок за тобой не приедет.… А сейчас давай спи. К утру, дай бог, поумнеешь. Она заботливо сняла со лба сына уже чуть подсохшее полотенце и, ласково погладив его по голове, притушила стоящую на столе керосиновую лампу.
Слова матери совсем запутали Николая.
-Неужели все бабы только и думают, как приглянувшегося им мужика в постель затащить? А как же девки – комсомолки? Они же клятву давали! Продолжение дела Ленина превыше всего. До полной победы мировой революции! Для личной жизни нет времени и не должно быть места. Так постоянно твердил он себе и своим комсомольцам. Но если мать права, то грош ему цена, как комсомольскому вожаку. Получается, что он не только свиней уму – разуму научить не может, но и своих ребят комсомольцев! А это – конец. За такое точно могут дело пришить. Саботирую, мол, дело партии и точка….
-Так что же мне делать, матушка - пробормотал Николай.
-Спать, сынок, спать…. Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди. Светлая. Без этих свиней. Жизнь всегда на верную дорожку выведет, ты только не противься. А там глядишь, либо твои свиньи уму-разуму наберутся, либо линия твоей партии изменится…. Спи, не переживай. Утро вечера мудренее….
Николай уже возвращался домой, как вдруг, когда он проходил мимо правления колхоза, его окликнула высунувшаяся из окна Кулакова:
-Эй, свистун, зайди ко мне в кабинет, поговорить надо !... Да не бойся ты, здесь уже никого нет!
Николай остановился и, от неожиданности немного потоптавшись на месте, нерешительно вошел в дом. Когда он переступил порог ее кабинета, Фрося, не предложив ему сесть, облокотилась на невысокий, но большой письменный стол, покрытый зеленым сукном. Глядя ему прямо в глаза, она тихо спросила:
-Ну что, страшно было вчера на собрании?
Николай, сразу же потупив взгляд и понуро опустив голову, молчал.
-Что молчишь? Осознал свои ошибки? Или у тебя другая позиция?.. Может тебе не по пути с нами и с нашей партией?.. Что молчишь, как в рот воды набрал. Отвечай за свои недоработки!
Николай дрожал, как осиновый лист, не в силах произнести ни слова.
-Ладно, вижу, что осознал. Да ты не бойся меня. Хочешь, чтобы я тебе помогала?
-Ну, да - чуть дыша, пробормотал Николай.
-Но тогда нам с тобой любить друг друга надо. Согласен со мной?
-Ну, да, только в каком смысле?
-В прямом. Держись за меня, и у тебя ни с твоими свиньями, ни с твоими комсомольцами никаких проблем не будет. Всегда помогу. Передовиком станешь!
Не сводя с Николая глаз, Кулакова, приподнявшись на руках, легко присела на стол и уже в следующее мгновение прилегла на нем на спине, опершись локтями на широкую, покрытую зеленым сукном столешницу.
-Ну, что стоишь? Иди ко мне. Загоняй своего козла в огород. Ворота-то тебе эвон как открыты. - При этом она широко развела согнутые в коленях крепкие, довольно короткие ноги. – Ну, иди ко мне, дурачок. Не бойся, там у меня зубов нету.
Стремительный круговорот обрывочных мыслей мгновенно заполнил и без того затуманенную голову Николая. Свиньи, вчерашнее собрание, комсомол, старшие товарищи-партийцы и опять свиньи все это с бешеной скоростью кружилось в его голове, и только испуганный взгляд был прочно прикован туда, куда Ефросиния Кулакова так настойчиво приглашала его скакуна.
Голова кружилась, щеки покрылись ярким пурпурным румянцем. Он хотел было закрыть ладонью глаза, но руки его не слушались. Они потянулись вперед, по направлению к лежащей на столе Кулаковой.
-Ну, скорее же, а то я замерзну - прошипела она, тоже протягивая вперед жаждущие с ним встречи руки.
Поначалу он просто не мог двинуться с места. Ноги налились непосильной тяжестью, но уже через секунду, они, совершенно самостоятельно, как громоздкие неуклюжие ходули, двинулись по направлению к бездне. Да, да, именно бесконечно глубокой пропастью представлял себе Николай то, что находилось за теми самыми широко распахнутыми воротами, которые с таким вожделением ожидали его. Он понимал, что как только он войдет туда, волчий капкан моментально захлопнется, и он сразу окажется в беспредельной власти того самого человека, которого он так боялся до этого. И полетит вся его карьера, а вместе с ней и жизнь, под откос, в страшную, страшную пропасть. И наступит крах его светлой мечты и всех его представлений о всеобщем райском благоденствии всего живого на нашей планете.
Как безвольный, загипнотизированный удавом кролик, Николай, точнее его тело, сопротивляясь его разуму, упорно передвигалось вперед, в нужном только ему направлении. А тот самый козел, которого так ждала до предела напряженная Фрося, уже вскочил на дыбы, готовый пробить своей головой даже закрытые на засов ворота.
В следующее мгновение Николай ощутил, как сильные, но судорожные пальцы Кулаковой нетерпеливо пытаются расстегнуть ремень на его галифе. Наконец, справившись с этой, казалось, непосильной задачей, выпустив из заточения бившего копытами козла, она обхватила голый зад Николая своими цепкими пальцами и с силой притянула к себе….
Глубокий вздох облегчения вырвался из ее груди, и счастливая Фрося начала довольно спокойно и уверенно управлять инстинктивным подергиванием тазобедренной части тела Николая, превращая его в ритмичное возвратно-поступательное движение.
Не осознавая происходящего, Николай все быстрее и быстрее гнал своего скакуна, усиленно стараясь продвинуть его как можно глубже, вперед за ворота. И когда это ему удавалось, там, в темноте, кто-то ласково целовал его в голову, вызывая неудержимую дрожь и возбуждение, которое завершилось импульсивным бурным потоком «козлиного молока».
Неведомое доселе наслаждение испытал Николай. От переполнивших его чувств и неописуемого удовольствия, он стал отчаянно целовать Ефросинию в губы, лоб, шею и упругие возбужденные груди, соски на которых, сами напряженно тянулись к его губам, сгорая от нетерпения вновь получить поцелуи и ласку.
-Ну, вот, а ты боялся - вдруг тихо заговорила Фрося,- будешь меня любить, я тебя до секретаря райкома доведу. Быстро вырастешь…. А там, глядишь, и до ЦК дошагаем. Я девка сильная, всегда своего добьюсь. Ведь через это дело у какого нужно начальника можно благости добиться. А ежели несговорчивый будет, так и под расстрел подвести можно, как насильника. Тоже дорожка расчистится….
Николай приподнял голову и неожиданно встретился с озабоченным взглядом вождя мирового пролетариата, смотревшего все это время на них со стены.
-Хорошо, что у тебя здесь портрета товарища Сталина не висит - поежившись, пробормотал Николай и, тяжело вздохнув, вновь погнал своего уже окрепшего козла в огород Ефросинии Кулаковой.
Время от времени козел выдыхался. Казалось, он уже совсем испускал дух, но всякий раз, после небольшой передышки, вновь вскакивал на ноги и с еще большей прытью врывался в распахнутые для него большие ворота, получая снова и снова желанные поцелуи в его вытянутую вперед голову.
Этот неистовый бег прервал грубый стук в дверь и грохочущий голос: «Свистунов, открой, не дури, не то ломать будем!»
Николай сразу открыл глаза, вскочил с кровати, бросился к окну, еще не понимая, где он и почему один. Увидев во дворе черный «опель» с притушенными фарами и незнакомых ему людей в черных кожаных пальто, которые толпились на крыльце его дома, он, наконец, понял, что все это значит.
-Мама, мама! Я все понял, я согласен! Я просто не успел! – кричал он, и слезы ручьем катились по его молодым невинным щекам – Скажи им, скажи, я ведь старался, я же сегодня хотел с ней встретиться!
Он кричал что-то еще, но этот отчаянный крик уже заглушали настойчивые непрекращающиеся удары в хлипкую входную дверь его дома.
-Господи, помоги! Спаси и сохрани – теперь уже шептал он, глядя на портрет, с которого с отеческой заботой смотрел на него товарищ Сталин – великий вождь всех племен и народов…
2002 г.