Мне опять наступили на голову… И наступила такая же толстая громадная баба, как и тогда, тридцать лет назад. Прошаркала своими столбами – ножищами, содрала кожу с моего затылка и тоже не заметила этого… Туша без мозгов. Все такая же толстая и жирная, только еще более противная. Ширк, ширк. Ширк, ширк, пошла-а, переваливаясь с боку на бок, как старая кривоногая утка. Ширк, ширк. Ширк, ширк, только и думает, наверное, о своих столбах – ножищах, какую очередной раз переставлять.
Хотя нет. Если бы она думала о них. Она бы, наверное, на них смотрела. А если бы она на них смотрела, то наверняка бы заметила мою голову на асфальте и вряд ли бы на нее наступила… Но ведь наступила же! Да еще как! Размазала по асфальту и даже не споткнулась при этом… Либо она последняя гадина, которой доставляет удовольствие причинять страдания другим, либо у нее действительно нет мозгов… или они просто заплыли жиром, превратившись в круглое гадкое месиво.
Почему она так поступила и почему она не заметила этого, или только сделала вид, что не заметила, а может быть ей это доставило огромное удовольствие? Рассуждения на эту тему бессмысленны. Факт на лицо: кожа с затылка содрана и размазана по асфальту. Наказание неотвратимо. Никакие защитники ей не помогут. Пустая трата времени и средств. Судья один, без обвинителя и адвоката. Спаситель… Так должно быть.
Прощение возможно только после покаяния. Но как она покается, если у нее нет мозгов? Так неужели ей это простится, как существу неразумному, совершившему зло не по своему разумению, но по непониманию, неспособности разделить добро и зло, черное от белого. Возможно ли прощение лишь потому, что она не знает заповедей Божьих, и не в состоянии следовать им? Господи! Ведь незнание законов не освобождает от ответственности. Неужели Ты ей это простишь?
Тогда, тридцать лет назад, я просил Тебя, Господи, простить их всех: и ту громадную толстую бабу, которая первой содрала кожу с моего затылка; и ту девушку на каблучках-шпильках, которая продырявила мою израненную голову; и того старичка, который может быть и случайно, но переступил, не наступил на меня… но не остановил других, которые смеялись, объединившись толпой, и наступали, наступали, наступали… Я просил Тебя, Господи, простить их, ибо не ведают, что творят. Так почему же сейчас я прошу Тебя о наказании? Что изменилось? Ведь вокруг все та же толпа, только еще более циничная, только еще более безучастная, озабоченная только своими мирскими делами и мыслишками, с той лишь разницей, что все они теперь с крестами и крестиками на цепях и цепочках. Господи, так неужели Ты простишь преступника лишь за то, что у него крест на его поганой груди, а после совершения злодеяния он принесет тебе свое лицемерное покаяние? Ты же должен все это видеть, Господи. Ты же должен читать мысли каждого живого существа, если только оно способно к мышлению. Именно в такого я в Тебя верю и надеюсь на Тебя, Господи… Так почему же Ты допускаешь злодеяния, а не пресекаешь их? Неужели это не в Твоих силах? Или Ты считаешь, что страдания человеческие есть путь к духовному очищению... Через страдания, через осознание своей ничтожности, Ты ведешь нас к пониманию истины и смысла жизни? К осознанному исполнению каждым из нас заповедей Твоих? А через это и к всеобщему примирению? Так не слишком ли тернист и долгий этот путь? И придет ли к пониманию этого пути та толстая громадная баба, если у нее нет мозгов? Конечно нет… Так значит, неосознанное зло не устранимо? Потому, что не наказуемо… Но ведь Ты, Господи, знаешь истинную причину, побудившую его совершение. Ты, Господи видишь, что действия защитников-адвокатов становятся все более изощренными при доказательстве господам мирским судьям невменяемости своих подзащитных, когда жестокий убийца представляется кроткой овечкой, которую направляют на принудительное лечение, вместо осуждения и справедливого наказания.
Зло живет и торжествует, цинично смеясь над Тобой, радуясь своей безнаказанности. Так почему же Ты, Господи, дожидаешься смерти живого и лишь потом решаешь, чего он достоин?
Мне больно, Господи, я плачу. Не столько потому, что мне наступили на голову, но больше оттого, что Ты не можешь мне помочь прямо сейчас, немедленно, не дожидаясь моей смерти…
Август, 2001 г.