Девочке, предстоящей отбыть в Дом малютки и в казённых стенах продолжить только что начавшуюся хрупкую, нежную жизнь, имя дала родная мама, назвав Надеждой. И фамилия у Надежды была настоящая, тоже доставшаяся от матери, в отличие от отказных малышей, нарекаемых персоналом госучереждения, тем самым лишающих тонюсенькой ниточки связи с людьми, произведшими их на свет.
А вот отчество у Надежды было вымышленным, в метрике по просьбе матери записали - Никитична. "Уж не в честь ли Хрущёва?" - посмеялись в роддоме, но Нюркину просьбу исполнили.
Но вот и пришёл неизбежный момент расставания. Нюрку выписывали из роддома, койка в дурдоме уже заждалась свою хозяйку. Последний раз Нюрке принесли девочку на кормление. Держа малютку на руках, мать не отрывая глаз смотрела на дитя, стараясь запомнить все чёрточки самого родного и дорогого на свете личика. Покормив и передав чадо с рук на руки санитарке, она пошла в приёмный покой, где её уже поджидали представители психоневрологического итерната. Нюрка, вопреки ожиданиям встречающих, не билась в истерике, не буйствовала, не рвалась за дочерью, а лишь горько плакала. Слёзы ручьями текли по щекам, подбородку, шее и терялись под воротом новенького, взятого на дурдомовском складе по случаю выписки, халата. Миг расставания был тяжким, но теперь у Нюрки в сердце поселились любовь, надежда и вера: любовь к дочери, надежда на встречу с ней, вера в светлое и счастливое будущее своего дитя.
Вере Тимофеевне, инспектору Дома малютки, при личном общении Нюрка показалась вполне адекватной мамашей. Она, как женщина, как мать, очень хорошо понимала состояние души бедной женщины, но более того ей было очень жаль малышку. В Доме малютки поощрялись контакты детей с родителями, если таковые имелись и если у них было желание навещать детишек хотя бы изредка. Детишки были обеспечены всем необходимым, но материнское участие, любовь заменить им никто не мог.
- "Анна Сергеевна! Мы могли бы Вам пойти навстречу и позволить иногда встречаться с дочерью. Мы даже напишем ходатайство главврачу вашего интерната. Но уж как он посмотрит на это, изыщет ли возможности отпускать Вас в район, зависит и от Вас. Мы же не будем препятствовать Вашим визитам к Надюше".
Эти слова прочно засели в Нюркиной голове. Всю дорогу она размышляла, как подступиться к начальству, как размягчить сердца тех, от кого зависела Нюркина и Надюшина судьба.
Нюрка вернулась в дурдом совершенно другим человеком и это заметили все. Она по-прежднему была необщительна, но теперь на её лице постоянно светилась улыбка, не явная, внутренняя, прозрачная, загадочная, почти, как у Джоконды. Блаженная улыбка блаженного человека. А, может быть, это была и не улыбка вовсе, а свечение души? Нюрка всё так же жила в своём мире, но очевидно, этот мир стал куда более гармоничен.
Однако, надо было решать проблему. И откуда только у неразговорчивой замкнутой в себе женщины нашлись нужные слова, одному Богу ведомо, но они нашлись. Материнское звериное чутьё заставило женщину действовать так, как и нужно было в этой ситуации: она растопила сердце главной медсестры, и та согласилась посодействовать Нюрке и её незаконнорожденному ребёнку. Татьяна Геннадиевна в добрый час подкатила к главврачу с просьбой за обеспечаемую, и тот согласился на "нарушение условий содержания психоневрологических больных".
-"Будешь дважды в месяц ездить в район на интернатской машине грузчицей продуктов для столовой. Пока шофёр будет выполнять другие разовые поручения, ты сможешь на коротенькое время забегать к дочери. Только уговор: никаких нарушений дисциплины, иначе ты лишишься этой возможности" - сообщила главная медсестра замечательную новость.
- "Обещаю, никогда не подведу!". Нюрка готова была целовать ноги своей благодетельнице.
Так и повелось: за редким исключением дважды в месяц Нюрка, загрузив в машину коробки с консервами и маргарином, мешки с мукой, сахаром, крупами и макаронами, бежала к своей доченьке. Когда часок выпадал на встречу, когда 15 минут, но это были мгновения острого, несколько болезненного счастья на двоих. И хотя встречи были коротки, Надюша всегда узнавала свою мамочку и тянула к ней тоненькие ручонки. Нюрка и плакала, и смеялась, обнимая и нянча свою кроху. Девочка подрастала. Вот она уже на своих окрепших ножках выбегает встречать свою маму. Она уже осознаёт, что у других деток мамы нет, а у неё есть своя собственная, которая и пожалеет, и приголубит, и конфетами, набранными за две недели в столовке, набьёт карманы при встрече.
- "Надюша, доченька моя, как я по тебе соскучилась! Как ты подросла, моя родная, здорова ли, не обижают тебя?"
- "Мамочка, я тебя очень-очень люблю - шептала Надя маме на ухо, прижимаясь всем тельцем. - Мама, меня опять Верванна в угол ставила, за то, что я на кровать днём села и покрывало измяла. А в столовке Петька у меня пирожок отобрал. Мамулечка, забери меня отсюда, я хочу жить с тобой!"
- "Не могу, родная, некуда мне тебя забрать. У нас нет своего домика, где бы мы могли жить вместе. Но ты знай, что я всегда с тобой, даже когда далеко от тебя. Ты представляй, что я рядом, мысленно обращайся ко мне и услышишь: "Я люблю тебя, Надюшенька! Потерпи! Держись, моя девочка, и всё будет хорошо!"
- "Мамулечка, я вырасту и помогу тебе построить домик. У нас с тобой будет самый красивый на свете домик. Ведь правда, мамулечка?".
-"Хорошо, хорошо, моя родная, так и будет".
- "Мамочка, а почему ребята надо мной смеются, говорят, что ты дурочка? Я сказала Женьке, что он сам дурак, а он стукнул меня в живот. Было очень больно. Я плакала."
- "Бедненькая моя, не обращай внимания на такие слова. - улыбаясь, но сокрушаясь в душе, что не может защитить своего ребёнка, утешить в нужный момент, говорила Нюра. - Это он от зависти, ведь к нему, бедному, никто не приезжает вовсе. А если даже твоя мама и дурочка - что ж такого? Дураки - тоже люди".
- "Мама, а почему люди дураками становятся?"
- "Да кто ж знает, детка? На всё воля Божия. Если Бог хочет наказать, то прежде отнимет разум".
Нюрка бралась за любую работу: летом на поле, зимой на ферме. Каждую заработанную копеечку берегла, ничего на себя не тратила. Зато она могла иногда побаловать доченьку: в кафе сводить, если времени было достаточно, угостить мороженым, сахарной ватой, на карусели покатать в городском парке. Игрушки и одежду покупать не было смысла - отобрали бы более сильные и наглые дети, но даже эти маленькие радости, даруемые Наде матерью, для многих деток были недоступны и вызывали зависть. Нюрка завела сберкнижку и часть заработка откладывала на будущее дочери.
Быстро время летит! Вот уже девочка пошла в первый класс. Теперь она жила в детдоме. Надюша оказалась прилежной, способной и смышлёной ученицей, первую четверть окончила на одни пятёрки.
Однажды, приехав в очередной раз в район, Нюра взяла из детдома дочь, и повела её в город. Они шли по улицам, крепко сцепив пальцы: девочка, одетая для выхода в лучшую, но всё же унылую бесформенную детдомовскую одежду, и странная сухая женщина в старомодном платье и ботинках: обе, вырвашиеся на коротенький срок на волю, обе никого, кроме друг друга во всём мире не имевшие - мать и дочь, счастливые и несчастные одновременно. Майский день был ласково-тёплым. Вдоль дороги на тополях распускались клейкие желтовато-зеленоватые листочки, смолисто-пахнущие, обещающие со временем стать полноценно зелёными листьями. А на душе мамы и дочери было радостно и тревожно одновременно.