Глава 16 «Прекрасная тварь»
Следуя за ледоколом, без приключений прошли район плавучих льдов после пролива Вилькицкого, и вышли на чистую воду. Полученная метеосводка говорила, что южный ветер отжал льды от побережья, предоставляя возможность каравану пройти до Тикси без помех. Но и предупреждала, что с Востока к региону подходит циклон с сильным штормом. Пройти этот участок перегона предстояло на максимальной скорости. Побережье в этом районе не могло предложить каравану ни малейшего укрытия в виде бухточки, а малые глубины могли поднять большую волну. Экипажам не приходилось рассчитывать даже на малейший отдых после напряжённых четырёх дней в проливе. Аллюр три креста и только полный вперёд!
Распрощавшись с нами в эфире и дав продолжительный гудок, ледокол ушёл на север, где ближе к кромке льдов, его дожидались два моряка-сухогруза под проводку через пролив к Диксону.
Уже второй день, выжимая всё возможное из дизелей, караван шёл к порту Тикси. Наступил тот период рейса, о котором меня предупреждали моряки ещё на стоянке в Архангельске.
Середина сентября. Я, уже два месяца на судне, а остальные ещё больше. У людей накопилась усталость, прошёл пик напряжения в проливе. Замкнутое пространство, ежедневно одни и те же лица. Все надоели и обрыдли друг другу. В свободное время прочитано и перечитано всё, что только возможно. Телевизор не работает – мёртвая зона до самого порта. Вахта, еда и койка в каюте.
И всё это на фоне серого, угрюмого берега и испортившейся погоды. Низкое, тёмное небо то поливает холодным дождём, то зло бросает пригоршни снежной крупы на палубу. Холодно, неуютно. На людей накатили апатия и раздражение. Моряки стали угрюмыми, замкнутыми и не разговорчивыми. Пытавшегося хохмить, и как-то растормошить людей Саньку, одёргивали, «затыкали» рот. В итоге - замолчал и он. То тут, то там, в кают-компании за столами, или в курилке, беспричинно вспыхивали перепалки. Люди вспоминали какие-то мелочи, вспыхивали, ссорились на ровном месте. Подсознательно понимали всю ерундовость претензий, но ничего поделать с собой не могли. Этим надо просто переболеть и после первой же смены обстановки или какой-то встряски всё пройдёт, забудется. А пока – вахта, еда и койка. День за днём.
В конце обеда, начиная уже приборку в кают-компании, я стал невольным свидетелем разговора капитана и стармеха. Ароныч спросил «деда»:
- А если перекачаем топливо и балласт в кормовые танки, сможем ли мы поднять второй трюм хотя бы сантиметров на двадцать?
И услышал встречный вопрос.
Окинув капитана мрачным взглядом стармех ответил:
- Возможно, но где ты это собираешься делать? Мы же прём без остановки и ни одной спокойной щели здесь нет, ты же знаешь это. Чего тогда спрашиваешь?
- Да так, на всякий случай. Идём-то пустыми, только в балласте, а перед Тикси шторм нас думаю, прихватит. На волне трюмы гнутся, играют как меха на гармошке. Порвёт пластырь на пробоине. В хреновом месте мы дырку получили. Если затопим трюм, как на зимовку будем вставать с таким «подарком»?
Оба замолчали.
- А кто тебе разрешит встать на зимовку? Смотри, даже после Вилькицкого не дали отдышаться хотя бы денёк. Похоже, в Москве кто-то решил установить рекорд, отличиться. И мы с тобой знаем – кто. А ты говоришь, планируешь тут…
И «дед» раздражаясь, смахнул хлебную крошку со стола.
- Да я понимаю, что им видней из Москвы, они, видите ли, прогнозы погоды там изучают. А хлебать и расхлёбывать нам с тобой придётся. Ладно, пошли, - и капитан первым поднялся из-за стола.
Закончив уборку, я вышел на корму в курилку. Ветерок уже начинал посвистывать в антеннах над мостиком. Мелкая рябь то тут, то там появлялась на воде. Шторм был ещё далеко, но первые его признаки уже присутствовали. Учитывая, что мы двигались навстречу друг другу, то встречи, похоже, не миновать. Идти в опостылевшую каюту не хотелось, и я поднялся на мостик.
Санькина вахта на руле. Штурман, лёжа животом на столе, что-то замерил циркулем на карте и мечтательно протянул:
- Утром должны быть в Тикси, хоть пару бы часиков землю дали потоптать.
- Нашёл чего загадывать, - пробурчал от руля матрос.
Панорама унылая, впереди маячит корма идущего перед нами судна, справа скалистый серо-рыжий берег арктической тундры, без малейшего движения на нём. И над всем тёмно-серое одеяло неба, с которого вдалеке свисают лоскуты то ли дождя, то ли снега. Мелкие, пенные барашки на волнах. Скукотища!
Санька подался всем телом вперёд, вытянул шею, вглядываясь во что-то. И вдруг, тишину над водой разорвал протяжный, резкий, какой-то отчаянный гудок сухогруза, что шёл перед нами. А следом за ним вопль Саньки:
- Тварь! Сволочь! Чтоб тебя… На нас падла идёт!
Матрос схватил бинокль. Штурмана как ветром сдуло со стола, он тоже метнулся к биноклю. Грохнули двери в коридоре и на мостик влетели капитан с «дедом», хором вопрошая:
- Какого чёрта? Что случилось у них?
- Сова, сова сволочь к ним пристраивалась, а теперь к нам летит, - орал во всё горло Санька, тараща глаза и указывая биноклем направление.
Белую точку на фоне тёмного неба теперь разглядел и я. Схватил бинокль, навёл резкость. Вот она, как будто всего в нескольких метрах передо мной.
Ох и красивая же птица! Жёлтые глазищи, тёмный клюв и ослепительно белое оперение. Только чуть-чуть на кончиках крыльев и в перьях хвоста, есть небольшие тёмные вкрапления.
Испугавшись пароходного гудка, она заложила дугу в сторону открытого моря, а теперь, одумавшись, вновь возвращалась к берегу и летела прямо на нас, плавно маша крыльями.
А в это же время на мостике стоял ор и мат. Отняв бинокль от глаз, я обернулся и только тут заметил, что на мостик собрались все, кто только мог. Были тут и Саныч с радистом. Боцман примчался в так «любимых» Санькой голубых кальсонах с тесёмочками. На физиономии радиста отпечатались все складки от подушки. И все они орали, матерились. Я, такого мата, да ещё в хоровом исполнении никогда не слышал. И уже, думаю, больше никогда не услышу.
Дёрнув Саныча за майку, крикнул ему:
- Вы что, рехнулись разом все? Это же просто птица!
Он видно, сорвал горло в крике, потому что, пригнувшись ко мне, просипел зло в лицо:
- Салажонок, что б ты понимал! Это самая страшная примета в Арктике. Если эта тварь сядет на судно – жди беды!
А сова явно нацелилась на нашу надстройку, а возможно, на антенны над ней.
- Гудок! Гудок, мать вашу…, - рявкнул капитан.
Вахтенный метнулся. Тишина над морем вновь была вспорота сиплым, как с перепугу, гудком парохода. Птица бросилась вниз, и заполошно хлопая крыльями, пошла на бреющем полёте над трюмами в направлении прожекторной мачты на носу судна.
- Прожектор, прожектор включайте! - Как от нестерпимой зубной боли громко застонал стармех.
Его успели включить за несколько мгновений, до того, как всё же сова села. Многоголосый стон затопил весь мостик.
А ещё через пару секунд птица наклонила голову, переступила с лапы на лапу и, напружинившись, вспорхнула с прожектора. Летела в сторону берега медленно, устало.
Отцы-командиры молча разошлись по каютам. За ними следом и остальные. Топот ног по коридору и матюги витали в воздухе ещё несколько минут. Слегка ошарашенный произошедшим, я тоже спустился в каюту. Завалился в кровать, но долго не мог уснуть, прокручивал и прокручивал в голове всё, чему стал свидетелем на мостике. Это плохо укладывалось в сознании.
Оставалось только ждать подтверждения или опровержения очередной приметы арктических моряков.
И оно не очень задержалось с ответом.
Проснулся от непонятного ощущения. Что-то было не так. Слегка увеличившаяся качка в расчёт не шла. А вот вибрация судна была еле ощутима. Отдёрнул шторку на иллюминаторе.
Низкое, серое небо, волны с кучерявыми гребешками и сильно упавшая скорость судна. Гнали несколько дней полным ходом и вдруг резко сбавили. Оделся и вышел в пустой коридор. Двери всех кают закрыты, стучаться и спрашивать кого-то не хотелось, решил подняться на мостик.
Уже на трапе столкнулся с Санычем. Боцман сбегал по ступеням вниз. Загораживая мне проход, зло зашипел:
- Куда ты лезешь? Там сейчас такое! Мастер злой как пират. Вставил «пистоны» всем, включая флагмана. Хочешь под раздачу попасть?
- Да нет, просто хотел узнать, почему плетёмся?
- А что, сам не понимаешь, не слышишь, не доходит? – спросил, ехидно прижмурив один глаз.
И не дожидаясь моего ответа пояснил:
- На одном дизеле идём, а второй, похоже, накрылся. И сколько так будем чапать, ещё не понятно, а шторм на подходе. Вот так, - он развёл руки в сторону и повернулся боком ко мне, как бы пропуская меня, добавил:
- Хочешь попасть под горячую руку Ароныча, можешь подниматься, но я не советую.
- Оно мне надо? – и я повернул назад.
Достал из кармана сигареты протянул открытую пачку боцману.
- Нет, хватит с меня, только что покурил, – и Саныч шагнул в сторону кают-компании.
Дверь уже закрывалась за ним, когда, придержав её рукой, он выглянул и крикнул мне:
- Ну что, и теперь не веришь в наши приметы?
Толком, не очухавшийся после сна, сладко затягиваясь дымком сигареты, я в тот момент совершенно не думал про белоснежную птицу. И уж тем более не мог связать её появление с поломкой дизеля. В ответ только растерянно улыбнулся боцману.
Приготовив ужин, решил перекурить и всё же подняться на мостик.
Прошло всего часа полтора, а море за это время преобразилось. Стало ещё более неприветливым, мрачным. Порывистый ветер зло срывал с волн пенистые гребешки. Кажется, что небо опустилось ниже и давит на море и корабль. Качка увеличилась.
Вернувшись на камбуз, я намочил и отжал над раковиной две простыни. Застелил ими два стола в кают-компании. Тарелки расставил небольшими стопками. До ужина оставалось минут двадцать. Теперь можно сбегать и на мостик.
Поднялся по трапу и остановился перед стеклянной дверью рубки, не решаясь войти. Навалившись животом на стол, капитан навис над картой. Впервые я увидел на Ароныче очки. Беззвучно шевеля губами, он вглядывался в карту, потянулся за логарифмической линейкой, задвигал рамкой на ней и записал что-то в блокнот лежавший рядом. Штурман застыл в правом углу мостика напротив экрана локатора. Рулевой на своём месте и перед ним вся панорама моря. Море и горизонт, чистые. Ни единой точки. Только через несколько мгновений до меня дошло, что я не вижу всегда маячившую перед нами корму сухогруза. Нет и всей цепочки каравана. Ушли. Мы остались одни.
Почувствовал напряжение, царившее на мостике, да и у самого что-то засосало под ложечкой. Уже собрался незаметно отступить, вернуться вниз, как бросив быстрый взгляд в мою сторону, капитан кивком пригласил войти.
- Что у тебя сегодня на ужин, - спросил, когда я остановился на пороге.
- Плов и кисель клюквенный.
- Я сегодня ужинать буду здесь, пожалуйста, принеси сюда, киселя можно пару стаканов.
- Сейчас или…
- Давай сейчас, пока не болтает, поем спокойно.
Я был уже на камбузе, когда по внутренней трансляции раздалось: «Боцмана к капитану».
Минут через пять, держа в одной руке поднос с тарелкой и тремя неполными стаканами с киселём и балансируя при помощи другой, поднялся на вторую палубу. Навстречу боцман. Спросил его:
- Что? Зачем вызывал?
- В трюм идём с ребятами. Проверить крепёж пластыря надо, подпорки дополнительные поставить.
- А ужин?
- Если задержимся, оставь всё на плите. Сами разберёмся.
Поднос с ужином поставил на тумбочку рядом с капитанским диваном. Отложив в сторону блокнот и ручку, Ароныч выпрямился и, растирая затёкшую поясницу, бросил мне:
- Спасибо, - и направился к дивану, а я отошёл к рулевому.
Низкие набухшие влагой облака, подгоняемые ветром, летели навстречу. То тут, то там отрывался серый лоскут и таял, устремляясь к морю. Капли мороси хлестнули, сливаясь в причудливые струйки, побежали по стёклам рубки.
- А чёрт! Только этого нам ещё не хватало, - зло процедил рулевой и включил огромные «дворники».
Внизу по палубе к распахнутому зеву трюма бежали три моряка в брезентовых плащах.
Динамик зашипел, что-то в нём щёлкнуло и сквозь шорохи помех донеслось:
- Ароныч, приём. Что там у тебя, почему молчишь?
Скривившись, как от зубной боли, не спеша, сделав очередной глоток, капитан громко выдал в эфир хорошо знакомую мне с детства поговорку:
- Когда я ем, я глух и нем!
Давно, в детстве, когда я начинал болтать за столом, мама точно так же поучала и меня. А из динамика через короткую паузу послышалось с удивлённо-завистливыми нотками в голосе:
- Ну, ты даёшь, ещё десять минут до ужина, а ты уже…
Капитан не дал ему закончить реплику.
- А я кто, по-твоему, капитан, или хрен моржовый! Подумаешь, десять минут. Дай спокойно поесть, после ужина доложусь.
Послышалось шипение, тихое бормотание, но всё же донеслось:
- Счастливые вы, хоть пожрать можете спокойно, а нас уже треплет так, что кусок в горло не полезет.
Опять щелчок и тишина.
- Тебе бы наше счастье… у нас его полные штаны, так и прёт из всех щелей, можем и поделиться, - раздражённо процедил Ароныч вставая с дивана.
Рулевой сделал вид, что закашлялся и для убедительности даже стукнул кулаком себя в грудь.
- Забери вниз, а то побьётся здесь, - кивнув в сторону дивана, сказал мне капитан.
Наступало время ужина и надо возвращаться к себе на камбуз.
За столом только трое: радист, старпом и свободный от вахты штурман. Ели молча, даже, словом не перекинулись. Боцманская команда ещё в трюме, из машинного отделения тоже никого нет. И только минут через десять дверь открылась, впуская в кают-компанию стармеха и его ребят.
Дед в таком же, как и у всех засаленном комбинезоне, лоб и щека измазаны. У остальных вид не лучше.
- Шеф, ты уж извини, времени на переодевание нет. Мы осторожненько, ничего тебе не испачкаем, - прямо с порога заявил стармех, указывая своим на отдельный стол.
Ели торопливо, запивая киселём. Встали из-за стола одновременно, кто благодарил, другие мычали набитыми ртами, кивали. Гурьбой двинулись к выходу. Оставив ужин для ребят боцмана на тёплой плите, я быстро убрал грязную посуду в посудомойку и, накинув на плечи телогрейку, выскочил на корму. Прикурил сигарету, и после пары-тройки затяжек выбросил её. Торопился на мостик. Очень хотелось услышать переговоры капитана с флагманом.
И всё же я немного опоздал к началу.
- …Вон ребята уже возвращаются из трюма, - докладывал Ароныч.
Действительно, крышка трюма медленно наползала, закрывая тёмный прямоугольник в центре сухогруза. Широко ставя ноги, слегка сгибая их в коленях, как бы приседая немного, когда очередная волна проходила под днищем судна, матросы пробирались вдоль трюмов к судовой надстройке.
Прошло совсем немного времени, как я ушёл с мостика, но этого хватило, чтобы всё резко изменилось за переборками рубки. Казалось, что небо просто опустилось на судно. Нос сухогруза ещё просматривался. Луч носового прожектора метался то вверх, то вниз выхватывая то ли обрывки облаков, то ли лоскуты тумана. Подсвечивал струи дождя, и они, как трассирующие пули летели нам в лоб, выбивали мощную дробь на стёклах рубки. «Дворники» еле справлялись с потоками воды. Изначально скромное посвистывание порывов ветра превратилось в уверенную, мощную песнь в оснастке судна. Гребни волн ещё не могли перепрыгнуть через нос сухогруза и, врезаясь в него огромными веерами, распадались влево и вправо.
Рулевой изредка тихо матерился и протирал глаза левой рукой. Накапливалась усталость от мельтешения дворников и дроби капель по стеклу.
- Когда запустите дизель? – донеслось из динамика.
- Стармех просил часа четыре, но мне надо через три с половиной, это кровь из носа, он обещал успеть. Полный ход мне нужен только в последний момент, в точке поворота, - добавил капитан.
В эфире повисла пауза. На всех ходовых мостиках каравана моряки вслушивались в этот разговор. В отличие от меня люди понимали, в каком положении мы оказались.
- Рассказывай, что придумал, - тихо с хрипотцой в голосе задал следующий вопрос флагман.
- Идём бухту, - и капитан назвал трудно произносимое название.
Повисла ещё более продолжительная пауза. Флагман у себя на столе изучал карту побережья. Наш старпом, маячивший до этого за спиной рулевого, шагнул к столу. Я не удержался и тоже подошёл, заглядывая через его плечо. Карандашная линия курса под острым углом была прочерчена к маленькому углублению в береговом контуре.
- Слушай, Валя, ты охренел что ли? – впервые я услышал, как флагман по-приятельски назвал Ароныча.
- А ты что, можешь предложить что-то иное? У меня есть варианты? – с вызовом спросил наш.
- Но там же кругом рифы, а по центру…
Он не дал ему договорить.
- Две скалы, как ворота, но глубина там позволяет.
- Это же, как ниткой попасть в иголочное ушко. Нам ходу осталось до Тикси меньше часа, а треплет уже основательно, баллов шесть точно есть. Час, полтора и эта хрень накроет вас.
- Есть варианты? Говори, выслушаю, ты у нас флагман.
- Да ладно тебе, пиписьками будем меряться позже - в бане.
Из динамика донеслись приглушённые еле различимые смешки и тут же стихли.
И уже более спокойным голосом флагман продолжил.
- Ты в этой бухте был?
- Года три тому назад, на танкере заходили по тихой воде за икрой. Там речушка впадает, а в это время рыба прёт на нерест как чумовая.
- Так-то ж по тихой воде! Твою ж Христофора Колумба зеркало мать! Тоже мне ещё, нашёлся любитель икры. Смотри, чтобы свою икру не размазал по тем скалам.
И запустил в эфир матюг.
- Будем стараться не размазать, а в Тикси я тебе икорки отсыплю, но губу не раскатывай, много не дам, - ухмыляясь, ответил капитан и, заметив на пороге рубки боцмана, поспешил закончить разговор.
- Ладно, ты мне мозги не конопать, мне их сейчас надо в кучку собрать, подумать ещё. Подойдём ближе к точке, сам выйду на связь.
- Договорились, выходи и не отключай громкую, я должен всё слышать.
И на мостике стало тихо, только ветер завывал на все лады, где-то выше над рубкой, там, где антенны и локатор.