Взглянув на свою старую продавленную постель с буграми торчащих пружин вокруг впадины, мягкими линиями описывающей контур его тощего тела, Феликс тяжко вздохнул.
Неожиданно на него напал прилив творческой энергии: ему захотелось все, ну, просто все переделать в этой комнате, во всей квартире, в собственной жизни, в конце концов.
Ему вспомнилось, как она, его муза, касалась кончиками утонченных палцев в серебряных кольцах, медленно передвигалась по его холостяцкой обители, захламленной кучей каких-то пыльных папок и листов бумаги, стопок с нотами, пюпитрами, чехлами от инструментов, несметным количеством книг, книжиц, брошюр, анонсов концертов и концертных программок давным-давно отзвучавших звуков.
Он проглотил скупую слюну и понял, как ее не хватает, этой стройной березки с перламутровым, насмешливым взглядом широко раскрытых глаз, ее тихого голоса с хрипотцой....
Он уже и думать не думал на подобную тему. Да вот, поди ж ты, в последнее время о ней только и думает, что бы ни делал, куда бы ни шел....
И вот эта дурацкая старая «лира», диван, если не «времен Очакова и покоренья Крыма», то уж точно строительства Байкало-Амурской магистрали, эта жуткая продавленная постель вернула его в реальный мир.
Нельзя сказать, что этот диван был свидетелем неистовых сексуальных побед или бурных оргий хозяина. Но кое-что на ней все-таки происходило. Однако так редко и обыденно, как-то буднично, механически, что и вспомнить особенно не о чем было. До того момента, пока не вошла она, как лучик солнца в серый пыльный мир одинокого мужчины сквозь тяжелые с кистями бурого цвета, пыльные, бесцветные от возраста портьеры на двери. Мир засветился, заваленный газетными вырезками, старыми толстыми журналами, пластиковыми кульками всех размеров и цветов с непонятным содержанием, которое постоянно высыпалось на пол, стол и прочие поверхности.
В углу струнами подрагивало старое пианино, рядом на подставке лежало несколько скрипичных футляров с содержимым, которое периодически исчезало и вновь появлялось, то ли видоизмененным после очередного «ремонта», то ли обменянным на другие экземпляры, порой, лучшего качества и более старые.
Эта страсть к инструментам была основной, всепоглощающей. Профессионализм профессионализмом, но охота пуще неволи. Погоня, погоня, погоня, погоня... и обладание были в крови с детства. Неяркого, запомнившегося оладушками и паровыми котлетками мамы и сухим педантизмом отца.
Ребенок рос хилым, но обладал хорошим слухом, что его и погубило ... как ребенка. Непрерывные экзерсисы на музыкальных инструментах сделали его бледным, малообщительным. Верней, не столько малообщительным, сколько сторонящимся кампаний, сперва – мальчишеских, затем и девичьих. Несколько случаев отрицательного опыта последнего общения среди его друзей, «с последствиями» в виде посещения кабинетов венеролога, сделали его окончательно нелюдимым, сторонящимся женского общества ипохондриком....
Нет, не то, что он совсем не смотрел в сторону женщин. Отнюдь. Он порой с тоской вспоминал «упущенные возможности» в виде одной южной красавицы, но уже побывавшей замужем и отягощенной отпрыском мужеского пола, коего он пару раз пытался воспитывать по своему усмотрению. Или другой скромной, хорошо сбитой лошадки с голосом, полным сочувствия, с мужем алконавтом и сыном, дающим основания видеть в нем прямого наследника грубияна и матерщинника отца....
Но ОНА, чьи руки так умело взялись за дело, она все перевернула в его жизни – у него в душе и уме, сухом как ветка за пыльным окном. И он решил, что настало время выбросить этот старый дурацкий диван и купить что-то новое, удобное, на двоих, вымыть окна, немытые лет десять или более, снять гардины, которые последний раз стирались ... никогда, перебрать весь этот бумажный хлам и выбросить многое за ненадобностью в век Интернета, помыть полы, купить стиральную машину, микроволновку и прочую хозяйскую утварь. Короче, стать хозяйственным, домовитым мужчиной....
Он отыскал рекламку фирмы, где можно было заказать спальное место по современным стандартам удобное, и помчался на другой конец города, чтобы выбрать модель. Потом пришли замерщики,.. сняли размеры и... долго не звонили. А когда позвонили, чтобы сказать, что заказ готов, он уже и забыл, о чем идет речь – его опять унесла куда-то музыкальная стихия. А старая «лира» стояла на прежнем месте как бельмо на глазу. Пришлось срочно ее разбирать и выносить по частям во двор, а заодно и пристраивать старые тюфяки и одеяла, что лежали в поддоне. Пристроить, правда, это тряпье так и не удалось – кому оно сегодня нужно? – и пришлось эти «драгоценные семейные реликвии» выбросить на мусорник на радость бомжам....
Кровать с матрасом привезли и ... она с трудом втиснулась в отведенное ей место. Пришлось спровадить ее в комнату племянника, долговязого «отрока», сироты, разменявшего четвертый десяток. И вновь ожидать прибытия нового спального места,.. на двоих, но по размеру отведенного пространства.
Желание обустроить «гнездышко» было столь велико, что был запущен механизм так называемого евроремонта, правда, пока только в кухне и удобствах. Кафель был закуплен, старт был дан, но что-то там застопорилось с мастерами и... ремонт застыл на точке замерзания....
Вожделенная красавица еще несколько раз появлялась, однажды даже съездили вместе к морю, дней на десять. И там что-то не заладилось. Нет, супы она иногда варила – не ходить же в столовку при наличии женщины под боком? Но она все чаще исчезала из дому в то время, как он сидел там один и читал....
Домой возвращались какие-то нервные. Чуть не опоздали на свой рейс. В поезде он все время что-то ронял с верхней полки и ночью шелестел бумагами, как старуха.
Вернулись домой, и каждый окунулся в свои дела. Еще несколько раз встретились, но на улице или в кафе. И все. А вскоре она укатила к каким-то мифическим друзьям в Испанию....
Квартира вновь приобрела свой привычный унылый запущенный вид, усугубленный развороченными стенами с ободранным кафелем в удобствах....
На него продолжала плотоядно коситься и «случайно» касаться руки тетка, торговавшая булочками и пирожками на троллейбусной остановке....