Это статья опубликована в Литературной России: №43. 24.10.2014 Фрагмент из большой статьи "Захар Прилепин, новый реализм и... пустота". Она опубликована в журнале "На русских просторах"№№ 3(18) 2014.
Андрей Рудалёв начинает своё грозное послание петербургскому поэту Владимиру Шемшученко («ЛР», № 42) с того, что он не хочет выступать адвокатом Захара Прилепина и тут же выступает не только адвокатом, но и биографом, напоминая о состоявшемся год назад Литературном собрании (в скобках отмечу главное – в присутствии президента), где… без Захара не обойтись! Куда ни кинь, всюду Захар. «Не нравится вам Прилепин? Так занимайте его место», – призывает Рудалёв, подчёркивающий, что Прилепин, с его «мощью», «задором» и «здравомыслием» (sic!!!) «отрабатывает за нас всех». Не буду дальше цитировать уважаемого адвоката, мы всё же не в суде, тем паче, что я не делегировала ЗП право отрабатывать за меня, а остановлюсь на своём восприятии этого «кипятильника для общества». Но несколько слов об «отработке» на примерах творчества ЗП, думаю, следует сказать.
Спивающаяся или уже спившаяся окончательно Россия… Пьют все, пьют всё от пива до «вискаря» и, вопреки правительственному курсу на здоровый образ жизни, не только пьют с удовольствием, но и гонят самогон. Свободное от морали и строгих законов советского времени с уголовной ответственностью за самогоноварение сменилось долгожданной свободой: в магазинах рыночного времени появились даже заводского изготовления перегонные аппараты. Гони, сколько твоей душеньке угодно! Не знаю, какой технологией изготовления самогона пользовался Корин, бывший преподаватель (рассказ «Лес»), был ли у него усовершенствованный перегонный аппарат или исконно русский медный змеевик для «первачка» – это Прилепин не уточняет, – но сам факт…
«– Между прочим, – рычаще говорил Корин, – не далее как позавчера я задёшево, практически за так, отдал этим археологам тридцать литров чистейшего самогона. (…)
Захар, с каким наслажденьем я выпью сейчас сто грамм! (…) Я даже не буду закусывать, Захар! Я выпью, закрою глаза и пойму что-то важное. То, что ты, Захар, уже, кажется, понял! А я ещё нет, Захар! Мне нужно всего сто грамм для полноты осознания». (Захар – это не автор рассказа, а по сюжету его отец. – Т.Л.)
Будучи реалистом, и особенно в своих воспоминаниях, Прилепин очень точно передал отношение «простых» людей к книге, – наставлению, учебнику, почти как к библии. Неграмотная крестьянка, бабушка автора, недоумевает: «Как же он так сердце своё надорвал? – говорила она удивлённо и горько. – Зачем так пил много? Он же столько книг прочёл! Разве там не учат, как надо жить? Что пить не надо, разве там не написано?». О, наивность «простых» людей, далёких от слоя творческой интеллигенции и взирающих на писателей как на мудрецов, как на божества в ожидании того, что они научат их «жить»! Может, и научат, но вопрос чему.
Пьют все, а что касается писателей, так им и сам бог велел. Правда, как отличаются порой их творения, так и манера пития, необходимого для осознания «смысла жизни». В эссе «Алкогон» с юмором, отнюдь не частым гостем в прозе Прилепина, автор сообщает для потомков о радостном явлении, когда после выхода его первого и второго романа и «тотальной распродажи» того, что написано и ещё не написано, он «…получил прекрасную возможность пить алкоголь ежедневно, какой хочу и сколько хочу». Более того, тогда к нему пришло и озарение относительно аморфности народных масс: и раньше пил бы, да вот когда на руках большая семья – мама-медсестра, куча «забубённых детей» (это правда, определение из другой «оперы»), заботы о хлебе насущном не дают не только пить, но и бороться с олигархами-кровопийцами.
Да уж, похоже с марксистко-ленинским учением о классовой борьбе у филологов Нижегородского университета и слушателей Литинститута слабовато. Но вернёмся к историко-биографическим подробностям писателя: «Первое время я не пил до двух часов дня и только потом начинал. Потом решил, что ждать до двух – это несколько утомительно, и перенёс «час икс» на 12. Каждый полдень я выпивал свои первые 50 грамм водки и бокал пива. Подсчётом того, что там накопилось к вечеру, я никогда не занимался. Много пили. Гости у меня были если не каждый вечер, то дня четыре в неделю – это точно». Читатель с несомненным интересом и восхищённым уважением узнаёт о том, что новый реалист Прилепин выступал на телевидении, как правило, «датый» и не только в ста городах России, но и в десятке европейских. Дескать, знай наших рязанско-нижегородских! Есенин, вон, тоже пил, да по кабакам безобразничал…
Но особую его гордость, заслужила похвала Венедиктова («Эхо Москвы»). Полагаю, что такое счастье пришлось испытать далеко не каждому русскому писателю, тем паче нацболу. «…сидим мы с моим другом, писателем и журналистом Сергеем Шаргуновым, на Новом Арбате, выпиваем, скажем, бутылку водки, опустошаем бесчисленные бокалы с пивом, я оставляю его на час, иду в соседнее здание на «Эхо Москвы» – там прямой эфир, где я один должен оппонировать шести собеседникам сразу, и я оппонирую, и Венедиктов говорит мне по итогам программы: «Отлично, отлично!» И я обратно иду к Шаргунову, очень довольный собой». Так и хочется скандировать, как на стадионе после забитой шайбы: «За-хар! За-хар!!!».
И если «за семь минувших лет не набралось бы и семи полных дней, когда я (Прилепин. – Т.Л.) был трезв с утра до вечера», а к этому добавить постулат, что «жизнь без алкоголя гораздо неприятней», то вдвойне Захар Прилепин заслуживает респекта за добровольный и мужественный (!!!) отказ от преклонения перед «зелёным змием» и никотиновой отравой и перехода к культурному застолью только при посещении его гостями. Единственный, наверное, в России адепт правительственного курса на здоровый образ жизни! «Юноше, обдумывающему житьё», теперь есть, с кого «делать жизнь». Браво, Захар! И особенно глубокомысленен в связи с этим сформулированный им афоризм: «Самый большой человеческий дар: уметь расставаться с тем, что дорого».
Не без самопиара, конечно! А если к этому само-пиару добавить и само-критичность, то нужно удвоить аплодисменты. Так, он честно признаётся, что не все темы ему равно доступны, не хватает, так сказать общественно-политического окоёма: «…программа была весьма сомнительных свойств – меня там спрашивали про еврейских олигархов, Суркова и гомофобию – я и в трезвом виде на эти темы не очень точно выражаюсь, что уж говорить об иных состояниях рассудка». Нужно согласиться с писателем – тема еврейских олигархов, разворовавших страну и правящих ей, – это явно не его тема. Не берусь судить о гомофобии в его творчестве. Но что касается Суркова, то здесь он явно скромничает. Сурков не только послужил прообразом Шарова из «Чёрной обезьяны», как мне представляется, но его музыкально-поэтическому творчеству З.Прилепин посвятил и критически-публицистический текст «Преодоление декаданса».
Покопавшись в биографических данных четвёртого человека в государстве – Суркова, который и в Литературном институте пробовал учиться, и литературным обработчиком перебивался, и стихи писал, и ещё неизвестно чем занимался – Прилепин приходит к выводу, что, независимо от того, достоверны или нет биографические сведения, «…сам Владислав Сурков – несомненно родом из декаданса. (…) Владислав Юрьевич у нас поёт и сочиняет, если кто не знал (…) Что-то такое, почти невыносимое, вечно раскалывает этот тип людей: с одной стороны, они всегда презирают всевозможную богему, вялых поэтов со слабым рукопожатьем, томления их поэтические и рефлексии; с другой – их мучительно тянет в сообщество людей культуры, привлекает их терпкий вкус тления, сладостное, и столь точно формулируемое – хоть в музыке, хоть в поэзии – ощущение распада». Ну, прямо-таки пахнуло почти «Распадом атома» Георгия Иванова!
«От него исходит ощущение и некоего странного надлома и – одновременно – стремительной физической силы», – так характеризует Прилепин кремлёвского Суркова с открывшимися талантами в сфере пиара, который в современной России заменил идеологические принципы. Удалось ли Прилепину понять сущность своего родственного высокопоставленного героя? Думаю, что да. И она наглядно проявляется в песне «кремлёвского соловья», по-видимому вспоминающего пушкинского («Моцарт и Сальери») и есенинского «Чёрного человека»: ««Время угрюмое, кончились праздники, Мир и покой. Ломятся в дверь, это чёрные всадники, Это за мной. Пусть меня гонят сквозь город простуженный И через мост. Прямо туда, где метелью разбуженный Старый погост» (…) Человек бежит прямо к чёрному разлому в собственном сердце». У Шарова из «Чёрной обезьяны» «чёрного разлома в сердце» нет, как и никакого декаданса. А вот в жизни… «преодоления декаданса», вопреки металлу в голосе Суркова, похоже, не получилось. Или это поэтическое предвидение грядущей расплаты за перестроечные грехи? Больно и грустно за судьбу России, когда у власти стоят поэты-декаденты. Впрочем, как известно, родной сестрой сентиментальности, её близнецом, является жестокость. А её-то как раз отмечает Захар Прилепин в образе Шарова. И если у Проханова в образе Бекетова жестокость, предательство вызваны его взглядами государственника – во имя спасения России, – то Прилепин изничтожает своего героя, цель которого – всего лишь стать писателем (!) – написать роман.
Трудно сказать, в состоянии абсолютной трезвости написаны оба этих произведения Прилепиным, но «…мы все однажды можем оказаться беззащитными». Увы, уже оказались двадцать лет тому назад.
«Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», – утверждал классик марксизма, а уж тем паче нельзя публицисту и писателю-реалисту. Это фантасты и мистики могут витать в эмпиреях, улетать в другие миры, перемещаться по времени в любом направлении, а реалист должен стоять на земле, даже если под ним взрывается грязевой вулкан, и фотографически точно отображать эти события. А если писатель, к тому же и не чурается политической борьбы, то и подавно.
Нацбол Захар Прилепин, когда предоставляется возможность общения с властной верхушкой, вгрызается зубами в самые острые, ключевые моменты жизни страны, думаю, не без задней мысли, конечно, – пропиарить себя, чтобы выделили, запомнили, чтобы пресса пополоскала твоё имя, причём одновременно и левая, и правая… А если плеск информационных волн стихает, тогда можно и напомнить о себе, рассказав о том, как это было и каким я был храбрым, боже мой! Не все же лавры уступать фиглярам с коней и машин времени – газмановым и макаревичам. На встрече с Путиным Прилепин храбро задаёт ему «неудобные вопросы» о коррупции, о связи Путина с российским нефтетрейдером Геннадием Тимченко. Ну как тут не восхититься: «Ай, да Прилепин! Ну, даёт!». Впрочем, в наше время вряд ли можно было ожидать, что за такой вопрос за ним захлопнутся двери Лубянки: «Владимир Владимирович был настроен благодушно и даже не спросил у меня, кто я такой. А я ведь ждал этого вопроса», – сожалеет писатель. Не дождался, а вот сдержанно спокойный ответ получил: «Транснефть» ничего не воровала, а с Тимченко Путин хоть и знаком, но всё в порядке.
Пройдёт немного времени, опальный Сурков вернётся в Кремль, и почти синхронно «прозревает» Захар: «Мы сейчас не можем поставить точку и сказать – вот у нас такой президент и будет таким. Он завтра может сделать то, что нас всех огорчит. Но уровень сознания вызывает у меня симпатию. С каждым днём он мне нравится всё больше и больше. Люди меняются» («ЛР», 16.05.2014 г.). «Люди меняются», а вот амбивалентность Захара Прилепина остаётся неизменной.
Главное бурление. И быть в центре этого бурления. А когда информационная волна стихает, нужен взрыв подводного вулкана, чтобы тебя снова выбросило на поверхность – на первые страницы всех СМИ от либеральных до ярко патриотических. А для объединения этих двух антагонистов основная тема – это Сталин. И вот на «Свободной прессе» (2012 г.) появляется памфлет Прилепина «Письмо товарищу Сталину» от имени Российской либеральной общественности: «…Ты сделал Россию тем, чем она не была никогда – самой сильной страной на земном шаре. Ни одна империя за всю историю человечества никогда не была сильна так, как Россия при тебе.
Кому всё это может понравиться?
Мы очень стараемся и никак не сумеем растратить и пустить по ветру твоё наследство, твоё имя, заменить светлую память о твоих великих свершениях – чёрной памятью о твоих, да, реальных, и, да, чудовищных преступлениях.
Мы всем обязаны тебе. Будь ты проклят».
Цель достигнута: шквал негодования, даже «нежно любимый» друг и коллега Дмитрий Быков не преминул возмутиться, что уж говорить об остальных. Вот он долгожданный повод – полемика! «Реакция на моё письмо многословная, обиженная, часто вздорная. (А не её ли вы ожидали, Захар? – Т.Л.) (…) Дмитрий Быков любопытно и во многом точно пишет о мотивациях написания моего письма, но по существу письма – совсем не точно и не всегда любопытно. Быть уверенным в том, что единственной и главной целью Сталина было построение концлагеря от Бреста до Магадана столь же глупо, как быть уверенным в его доброте и человеколюбии. (…) Что ж в этом глупого-то, Дмитрий Львович? Я говорю очевидные вещи, разве нет? Или у нас с какого-то часа очевидные вещи стало произносить моветон? И когда пробил сей час? (…) Все боятся быть обвинёнными в ксенофобии. А вот в русофобии никто. (…) Виктор Шендерович, среди прочих толкователей, увидев в моём тексте признаки вопиющего антисемитизма, ставит диагноз: я болен сифилисом» («Стесняться отцов»).
Да уж, с антисемитизмом тут у Шендеровича явный перебор. Нужно согласиться с Евгением Николаевичем, на еврейский вопрос в произведениях Захара Прилепина наложено вето: «Обнаружить во мне антисемита может только человек, не знающий ни круга моего общения, ни музыку, на которой я вырос, ни круга моего чтения, ни моих учителей, ни моих друзей. Собственно, и книг моих тоже не читавший. (…) Письмо написано затем, чтоб дать голос коллективному сознательному и бессознательному народа, к которому я имею честь принадлежать и от имени которого я имею смелость говорить (…), потому что не может вся правота русского мира принадлежать только вам» (в статье Прилепин полемизирует с авторами еврейской национальности. – Т.Л.). Вот все точки над i расставлены. И хотя вряд ли русский народ делегировал Захару Прилепину право выступать от его имени, но с последним утверждением русскому человеку трудно не согласиться. Так что хотелось бы, чтобы писатель задержался на гребне этой волны, не скатившись по ней вниз.
Татьяна ЛЕСТЕВА,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ