- Здравствуйте.
Крупная женщина двумя пальцами за уголок внесла в кабинет прозрачную папочку. В папочке распластались листки амбулаторной карточки, на каких пишут во взрослом травмпункте, и рентгеновский снимок. На холёном лице мелькнула и тут же исчезла заискивающая улыбка.
- Садитесь, - не поднимая головы, указал рукой на стул Антон Викторович, травматолог детской поликлиники, и продолжил торопливо дописывать в амбулаторной карточке только что вышедшего из кабинета больного. Так торопился, что, случись через неделю прочитать записи, сам не поймёт, что написал. – Здравствуйте.
Женщина села, мгновение помолчала, и, не желая ждать, когда доктор закончит ненужную ей писанину, заговорила, удерживая папочку с документами на отлёте, как великосветские дамы держат модные папироски с длинными мундштуками:
- Мы лечились в травмпункте...
Умолкла, обиженно поджав губы, не закончив фразы.
Антон Викторович подписался закорючкой, бросил карточку на стол медсестры, чтобы та оформила статталон и прочую отчётность, взял у женщины папочку с документами.
Крупнотелая посетительница сидела, будто директриса у себя за столом – спина прямая, посадка головы гордая, даже несколько пренебрежительная, выражение лица властное.
Антону Викторовичу её властность и посадка были абсолютно безразличны. Он устал и от властных, и от требовательных, и от истеричных, и от плаксивых… За двадцать пять лет работы насмотрелся на всяких до полного безразличия.
Нет, на детей-пациентов это безразличие не распространялось. Зашивая рану или поправляя перелом, Антон Викторович старался сделать ребёнку стопроцентное обезболивание. Более того, он приучил медсестру говорить не "укол", а "обезболивание", не "зашивать", а "накладывать лигатуры" – чтобы порезанные и поломанные дети до начала процедуры не накручивали себе страха из-за ожидаемых болезненным процедур.
А мамашки его утомили. И с утверждением начальства, что мать больного ребёнка – сама больная, он был согласен только отчасти. Пусть болеет своим ребёнком – для себя. Но пусть не терзает врача идиотскими претензиями по поводу полного бардака в здравоохранении города, области и в стране вообще. От рядового врача этот грандиозный бардак не зависит.
Антон Викторович вытащил документы из папочки, взглянул в травмпунктовскую карточку. Одна запись, другая, третья… Были на приёме у врача три раза.
- Ну и долечивались бы там, - Антон Викторович безразлично пожал плечами. Он ревностью не страдал, если больные лечились у других докторов. Наверняка "блатная", судя по спеси и "экстерьеру".
До конца работы оставалось немного времени, и Антон Викторович уже изрядно устал от десятков выяснений обстоятельств травм, рассказов о предыдущем лечении капустными листами, компрессами с мочой и прочими чудесными способами, извлечёнными читателями из газеты "Ваше здоровье".
Он взял рентгеновский снимок, вскинул на "солнцескоп" – на свет окна. Так… Голеностопный сустав… Лодыжки целые, большеберцовая кость целая… Пятка в боковой проекции… Контуры непрерывные, но вот здесь что-то вроде как…
Взял лупу, рассмотрел снимок через лупу. Вроде есть трещина, вроде нет.
Из гипсовой через полуоткрытую дверь доносились негромкие женские голоса. Молодая женщина, работавшая санитаркой в травматологическом кабинете, недорого обшивала поликлинических сотрудников. Поликлиническая кутюрье, так сказать… Несколько минут назад к ней вошли врач и сестра гинекологического кабинета с пакетами в руках. Вероятно, обсуждали модели для пошива.
Антон Викторович вернулся к амбулаторной карточке. Что здесь? Ага… Оступился, боль в голеностопном суставе… Эпифизеолиз большеберцовой кости.
Взял снимок ещё раз. Вгляделся в картинку через лупу с пристрастием. Нет, данных за эпифизеолиз нет.
Повернулся к женщине.
- Нам посоветовали обратиться за консультацией к вам, как к хорошему специалисту по детской травме, - сказала женщина так, будто у нерадивого подчинённого требовала отчёта за провинность: "Ну и как вы, - мол, - объясните свой проступок?"
- А ребёнок где? – спросил Антон Викторович. Снова вернулся к амбулаторной карточке. "Оступился… Жалобы… Гипсовая лонгета…". - Ребёнок в гипсе?
- Мальчик на втором этаже, у педиатра. Я не стала его поднимать на четвёртый этаж… В гипсе ему тяжело передвигаться. Что вы скажете насчёт травмы?
Антон Викторович вздохнул, пожал плечами.
- Лифт у нас работает, так что не особо тяжело…
Женщина проигнорировала замечание и повторила вопрос:
- Что вы скажете насчёт травмы?
- Что можно сказать, не видя больного?
- Но у вас же снимок! – слегка возмутилась женщина.
- На снимке я не вижу костной патологии.
Чуть улыбнувшись, Антон Викторович развёл руками. Извиняйте, мол, барыня.
Он вспомнил, как несколько лет назад, так же, в конце рабочего дня, когда поток больных уже иссяк, к нему в кабинет заскочила женщина с ребёнком лет четырёх на руках.
- Доктор, я понимаю, что зашла не в тот кабинет, - затараторила женщина, хитро стреляя глазами по кабинету. – Но мы стоим у двери хирурга уже минут пятнадцать, а его всё нет и нет, а нам надо на процедуры, если мы опоздаем, там знаете какие сердитые все! Обгавкают – и не скажут за что! Снимите нам, пожалуйста, повязку!
Антон Викторович наклонил голову и поморщился. Ему было неприятно, что про коллег говорили, что они "обгавкают". К тому же он минут пять назад ходил в хирургический кабинет, и врач с медсестрой были на месте. А буквально минуту назад хирургическая медсестра зашла за его сестрой и они пошли к главной сестре получить медикаменты на завтрашний день. Но больных у него не было, и он пожал плечами – не против, мол, могу снять, коли хирург отлучился.
- Только вы повязку размочите, пожалуйста, а то бинты прилипли к ране, а все так отдирают бинты, прямо по живому, никакой жалости к детишкам… - продолжила тараторить женщина, оговаривая условия снятия повязки.
Антон Викторович готов был и размочить повязку, спешить некуда. Он шевельнул рукой, собираясь пригласить женщину в перевязочную.
- Нет, ну не трудно же размочить повязку, - опередила его потоком слов женщина. – Что, фурацилина, что ли жалко? Он же копейки стоит!
Антон Викторович поднял руку в останавливающем жесте, собираясь сказать, что фурацилина ему не жалко, что намочит он повязку, и пусть мама с ребёнком хоть до вечера сидят, размокают…
- Что?! Не хотите отмочить повязку?! – возмутилась женщина. – Врачи называется! Изверги! Коновалы! Да вам только скотину резать! Ну и не надо мне от вас ничего, обойдусь!
Женщина подхватила ребёнка и вихрем умчалась из кабинета, хрястнув на прощание дверью.
Антон Викторович глубоко вдохнул, молча воздел руки к небу и с тяжёлым пристаныванием выдохнул. Качнул головой, раздумывая о бешеных мамашах…
Зазвонил телефон. Антон Викторович поднял трубку.
- Алло.
- Антон Викторович! – услышал он возмущённый женский голос. – Зачем вы своим больным велите перед УВЧ снимать повязки? Зачем беспокоить больных - УВЧ мы делаем через повязки!
Антон Викторович сначала удивился, но потом догадался, что та мамашка уже примчалась в кабинет физиотерапевта… И возмутился. Больная не его, отлаяла она его незаслуженно, пожаловалась совершенно не о том, и врач физиотерапевт его отчитала не за его больного и не за его грехи… Он открыл рот, чтобы высказать всё это… Но в трубке уже звучали гудки.
И сегодня – в конце рабочего дня, напористо, с претензиями, хотя он этим ребёнком и не занимался.
- Вы хотите сказать, ребёнка загипсовали зря? – угрожающе спросила женщина. - Мы лечимся у Светланы Васильевны, - предупредила она и недоверчиво, как-то оценивающе, посмотрела на Антон Викторовича.
- Да я ничего не имею против Светланы Васильевны, - успокоил женщину Антон Викторович.
Светлана Васильевна... Она работала в травмпункте ортопедом и цену себе знала… В прямом и переносном значении этого слова. Антон Викторович улыбнулся. На дежурствах, конечно, встречалась с переломами взрослых. Ещё реже встречалась с детскими переломами. А детские переломы – это… Детскую травму даже опытные взрослые травматологи боятся!
Антон Викторович слегка улыбнулся.
- Что вы всё усмехаетесь? – обиделась женщина. – Я что-то смешное говорю?
- Я улыбаюсь. И не вы тому причина. Мне, так больше не нравится, когда врач мрачный.
- В травмпункте сказали, что есть перелом. Вы говорите, что нету перелома…- сердито проигнорировала замечание Антона Викторовича про "улыбчивость-неулыбчивость" врачей женщина.
- Я не говорю, что у ребёнка нет перелома, - сделал "каменное лицо" Антон Викторович, согласно пожеланию посетительницы. - Я говорю, что на снимке не вижу перелома.
- Это как… - глаза женщины остекленели от непонимания.
- Ну… - Антон Викторович вздохнул. Похоже, объяснять что-либо здесь бессмысленно. По любому вопросу у сегодняшней посетительницы, похоже, всегда было два мнения: одно – её, другое – дурацкое. - Иногда небольшие трещины на снимке не видны. Не осмотрев ногу ребёнка без гипса, я не могу сказать, есть повреждение или нет.
- Вы хотите сказать, что надо снимать гипс? – скептически, с претензией спросила женщина.
- Я не хочу сказать, что надо снимать гипс.
- А что же вы хотите?! – возмутилась женщина, будто врач-попрошайка пришёл к ней в кабинет и требовал чего-то, ему не положенного.
- Я ничего не хочу, - терпеливо объяснял Антон Викторович. – Вы лечились у одного врача. Он осмотрел ребёнка и загипсовал его ногу. Значит, были на то какие-то основания. А я всего лишь говорю, что на снимке не вижу переломов. Сказать что-то определённое я смогу, лишь осмотрев ногу без гипса.
- И скажете, что там нет перелома, – пренебрежительно утвердила женщина.
- Если его там нет. Но, возможно, там на самом деле окажется перелом, не видимый на снимке.
- И что же делать? Снимать или не снимать? – растерялась женщина.
- Выбирайте сами. Если вы доверяете доктору из травмпункта – продолжайте ходить в гипсе. Если сомневаетесь – мне надо осмотреть ребёнка. Решайте сами…
- Да уж нет! – решительно прервала Антон Викторовича женщина с оскорблённым видом. – Вы врач, вы и решайте!
Антон Викторович пожал плечами.
- Лечиться нужно у одного врача…
- В общем, так! – женщина резко встала, выдернула у Антон Викторовича из рук документы. – Я поняла, чего вы от меня добиваетесь! Не выйдет!!!
Она потрясла в воздухе бумагами и с видом человека, оскорблённого в наисвятейших чувствах, гордо покинула кабинет.
Антон Викторович пожал плечами, посидел некоторое время неподвижно, подождал, пока тень неприятной посетительницы и неприятные эмоции, принесённые ею, утекут вслед за хозяйкой, взглянул на медсестру:
- Ты поняла, чего я от неё добиваюсь?
- Ну их к чёрту! – устало, без злости отнекнулась сестра. – Надоели они все!
- Может, чего сексуального? – пошутила гинеколог из гипсовой.
Женщины рассмеялись.
- От этой? Генеральши на пенсии?!
Антон Викторович безнадёжно отмахнулся.
"Странный народ, - думал Антон Викторович. – Пришла ко мне на консультацию, потому что ей меня посоветовали, как хорошего специалиста. Я высказал своё мнение, которое оказалось не таким, какого она ожидала. Вместо того, чтобы принять к сведению мнение рекомендованного ей "хорошего специалиста", она на этого "хорошего специалиста" оскорбляется… Да ещё и обвиняет то ли в вымогательстве взятки, то ли ещё в чём. Нормальные люди за консультацию хорошему специалисту деньги платят…"
Надоело всё… Как всё надоело!
Недавно прочитал в медицинском журнале о синдроме профессионального перегорания. Или что-то в этом роде. Есть на Западе такой термин. Это у нас нет ни вьетнамского синдрома, который американцы лечат на самом серьёзном уровне, ни синдрома безработного… А уж тем более, ни чеченского синдрома, ни афганского, когда молодёжь с войны возвращается с искалеченными душами… И синдрома профессионального перегорания у нас нет, когда из-за перенапряжения, из-за смешной зарплаты ниже прожиточного минимума, из-за постоянного гавканья начальства и претензий пациентов или их родителей так всё обрыдло!..
Чтобы получать, сколько получает какая-нибудь мотальщица на заводе, надо работать на две ставки. Потому что на ставку жить невозможно… А на две – некогда…
Знакомый главный инженер с мясокомбината смеётся: "Начерта тебе твоя поликлиника с пособием по безработице вместо зарплаты? Переходи к нам, туши разделывать. Зарплату в пять раз больше гарантирую! Ножом работать ты умеешь!"
Как всё надоело!
Недавно гинеколог умер. Сорок шесть лет мужику. Было. После тяжёлого ночного дежурства, отработав день, отдыхал на даче. "На даче"… "Отдыхал"…. Наотдыхался лопатой – время весенних посадок. Сел на велосипед, поехал с дочерью. И упал. Дочь думала, отец шутит… Прибежала жена, тоже врач. Искусственное дыхание, закрытый массаж сердца… Так пыталась раздышать мужа, что зуб себе выбила. Обширный инфаркт миокарда, несовместимый с жизнью.
Недавно на кладбище ездил – могила хирурга из заводской поликлиники. Пятьдесят два года мужику. Года два назад умер. До этого – психиатр, сорок девять было. До него – детский хирург из стационара, тоже до пятидесяти не дожил. Жаловался всё, что устал запредельно… Две дочери школьницы остались. От доброй медицины сироты даже бесплатного здравоохранения теперь не добьются…
Нет, те врачи, которые пьют, дольше живут. Встретил как-то коллегу из стационара на улице. Остановились. Лицо морщинистое, глаза тусклые…
- Пью, - говорит. – Всё пью, что принесут: коньяк, водку, вино, пиво… Водкой им дешевле, чем деньгами! Каждый день пью… А не пить – свихнёшься!
***
Недели через три в кабинет к Антону Викторовичу вошёл мальчик лет десяти. Тощеватый, скромный интеллигент. Без очков, правда. Поздоровался, сильно прихрамывая, прошёл к столу, сел.
- Мне нужна справка в школу.
Антон Викторович посмотрел на мальчика. Нет, такой у него не лечился.
- А что случилось?
- Я лечился во взрослом травмпункте, у нас там врач знакомая. Она гипс сняла, а за освобождением от физкультуры послала к вам.
Мальчик подал доктору прозрачную папочку, в которой лежала знакомая Антону Викторовичу амбулаторная карточка и два рентгеновских снимка.
Антон Викторович развернул карточку. Да, "эпифизеолиз большеберцовой кости", травма месяц назад, "гипс снят…".
- Дай-ка ногу посмотреть…
Мальчик снял носок, подтянул штанину повыше.
Так… Припухлость в области лодыжки – похоже на надрыв связок. Эпифиз безболезненный, значит, повреждения не было. А почему мальчик так сильно хромает?
Антон Викторович потрогал пятку. Мальчик зашипел от боли. Да, перелом пяточной кости. Месяц прошёл, а пятка болит. Поломанную пятку в гипсе надо держать больше двух месяцев. Неужели коллега не видела, что пятка такая болезненная? А что на снимке? На первичном снимке явного перелома не видно, но есть подозрения. На повторном снимке видно всё, кроме пяточной кости. Коллега фотографировала "свой любимый" несуществующий эпифизеолиз.
- А доктор твою пятку смотрела?
- Нет. Тётя Света сняла гипс, посмотрела контрольный снимок и сказала, что всё срослось. И послала к вам за освобождением от физкультуры.
"Сама, что ли, не могла бумажку написать! – рассердился на коллегу Антон Викторович. – Гоняет пацана!"
- Дело в том, что… - Антон Викторович запнулся. Сказать мальчику, что его "тётя Света" прошляпила перелом пяточной кости и ему надо ещё месяц ходить в гипсе – значит дискредитировать коллегу - "тётю Свету". Загипсовать молча? А как прореагирует на самовольство доктора его агрессивная маманька? Не одевать гипс – значит допустить возможность плоскостопия из-за смещения пяточной кости… Надо приглашать скандальную генеральшу – по закону все манипуляции детям делают только с разрешения родителей.
Антон Викторович вздохнул. Подумав, взял листок бумаги, написал: "Я по-прежнему не вижу у мальчика повреждения большеберцовой кости. Осмотрев ногу без гипса, нахожу перелом пяточной кости". Написал внизу свою фамилию.
- Справку мы тебе напишем, это не проблема. Надо будет – две напишем, хоть я, хоть тётя Света. Пятка у тебя болит?
- Болит, - сморщившись, искренне пожаловался мальчик.
- Пусть придёт мама, мне надо обсудить с ней кое-что насчёт твоей пятки. Я ей записку вот написал, передашь…
На следующий день, часов в десять, дама вошла в кабинет.
- Здравствуйте. Вы мне тут что-то написали… - она подняла вверх за угол всё ту же прозрачную папочку, в которой просвечивала текстом записка Антон Викторовича.
С недовольным, даже презрительным лицом села на стул у двери, держа папочку за угол на отлёте, как нечто, унижающее её высокородное достоинство. Что вы, мол, тут, дёргаетесь, меня от важных дел отвлекаете!
Антон Викторович поздоровался.
- Как я и предполагал в первую нашу встречу, эпифизеолиза большеберцовой кости у мальчика нет…
- Что же это, вы хотите сказать… Нас не один доктор смотрел! – женщина пренебрежительно поджала губы.
"Вот мигера! – подумал Антон Викторович. – Если ты меня презираешь, лечилась бы у "тёти Светы"! За каким чёртом припёрлась к врачу, которому не доверяешь?"
Антон Викторович безразлично пожал плечами.
- При эпифизеолизах большеберцовой кости болит кость над голеностопным суставом. А у вашего мальчика сильно болит пятка. Опухшая, он на неё наступать толком не может.
- Да… - невольно согласилась женщина.
- У мальчика, без сомнения, перелом пяточной кости, который надо гипсовать. Но… Мне кажется, вы мне, как специалисту, не доверяете. Поэтому я, вообще-то, не имею морального права заниматься лечением вашего ребёнка. Любая моя случайная ошибка будет истолкована вами предвзято.
- Почему вы так считаете? – недовольно возразила женщина. – Мы к вам пришли, как к детскому травматологу, и вы обязаны нас принять! – потребовала она.
- Я его уже принял. Приводите мальчика, загипсуем, если вы не против. Но поясните мне, пожалуйста, вот что… Покидая кабинет в первый раз, вы сказали, что я от вас чего-то добивался… Мне любопытно, чего я от вас добивался?
Антон Викторович заинтересованно посмотрел на женщину.
Генеральшу будто одномоментно накачали чем-то бордовым.
- Да как вы со мной разговариваете?! – громко возмутилась она, приняв позу оскорблённой гордости. – Да я с вами буду разговаривать только через адвоката!
- Странный вы человек, - хмыкнул Антон Викторович. – Пришли ко мне за советом – и воспринимаете моё мнение, как оскорбление. Хотите, чтобы я квалифицированно осмотрел и проконсультировал вашего ребёнка, но разговаривать грозите только через адвоката. Считаете, что это нормально?
- Да как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне?!
"Надо начальство звать, от греха подальше", - подумал Антон Викторович. Он спокойно встал и пошёл к двери.
- Подождите немного, - попросил женщину, проходя мимо.
Очи женщины изрыгнули пламя.
В коридоре Антон Викторович наткнулся на заведующую отделением.
- Татьяна Александровна, пойдёмте ко мне в кабинет, там у меня мамашка какая-то… странная.
- Чем же она странная? – усмехнулась заведующая.
- Да… - неопределённо покрутил рукой Антон Викторович. – Пойдёмте, сами посмотрите.
- Это заведующая отделением, Татьяна Александровна, - представил скандальной посетительнице заведующую Антон Викторович, когда они возвратились в кабинет.
- Здравствуйте, Татьяна Александровна, - довольно добро поздоровалась женщина.
Антон Викторовичу показалось, что скандалистка знает заведующую.
- Что за проблемы? – спросила заведующая, ответив на приветствие.
- Да вот… Женщина принесла снимки на консультацию. Я высказал своё мнение. Теперь она грозит со мной через адвоката разговаривать, - усмехнулся Антон Викторович.
Заведующая непонимающе смотрела на женщину.
- Да он меня тут матом укрыл! – вдруг выдала голосом базарной бабы женщина.
- Поимейте совесть! – не выдержала молчавшая до сих пор медсестра. – Я ведь тоже здесь сидела и всё слышала! Ни о каком мате и речи не может быть!
- Ну… Я немного утрирую. Чуть не укрыл! И разговаривал грубо! – пошла на попятную женщина, забывшая, что медсестра – тоже… свидетель.
- И грубости не было! Доктор всё время разговаривал с вами спокойно, в полголоса. А вы скандалите и говорите на повышенных тонах! А мы вашу грубость выслушивать должны…
- Это не грубость… Я привыкла так разговаривать на работе, - ещё немного сбавила "обороты" женщина.
- Я же с вами разговариваю спокойно, - бросил реплику Антон Викторович. – Хотелось бы и от вас того же.
- Меня уже не переделаешь. Возраст не тот.
- А у меня тот, - усмехнулся Антон Викторович. – Мне всего-то пятьдесят лет.
- Нет, ну, я хотела по доброму… - вновь начала набирать пары женщина. - Я пришла к вам, вы придёте ко мне… Я работаю в пенсионном фонде – вы же всё равно придёте ко мне! Я вас запомню! – произнесла женщина так, как пацаны во дворе грозят друг другу: "Ну, я тебе это припомню!"
- Мне на пенсию через десять лет… - усмехнулся Антон Викторович. – Неужели все десять лет будете помнить обо мне?
- Нет, вы поглядите, как он со мной разговаривает! – снова взорвалась женщина.
- В общем, так… - Антону Викторовичу осточертела канитель с "высокородной" начальницей из пенсионного фонда. – Своё мнение по поводу перелома я высказал. Учитывая, что женщина хочет разговаривать со мной только через адвоката, что в течение десяти лет будет помнить меня и не забудет мои "заслуги" при оформлении пенсии, считаю, что мне, как специалисту, доверия с её стороны нет. А значит, я не имею морального права заниматься лечением её ребёнка. Пусть расскажет о моих замечаниях доктору, у которого они лечились до сих пор, и пусть примут совместное решение с тем доктором, которому она доверяет…
Женщина вдруг разрыдалась и выскочила из кабинета.
Заведующая отделением укоризненно посмотрела на Антона Викторовича и неторопливо вышла следом.
- Во даёт! – удивился Антон Викторович. – Я её матом обложил! "Юныш" пятидесятилетний!
- Вот наглая! – возмутилась медсестра. – А если бы меня не было? Точно бы вас обвинили…
Зазвонил телефон. Секретарша приглашала Антона Викторовича "на ковёр" в кабинет завполиклиникой.
В кабинете сидели обе заведующие и заплаканная женщина-скандалистка.
- Да хватит тебе, Вер! – грубовато успокаивала завполиклиникой скандалистку. – Что у вас там получилось? – довольно сердито спросила она Антона Викторовича.
Антон Викторович начал подробно рассказывать, как женщина пришла к нему первый раз, с каким непониманием ушла, что есть расхождение диагноза, что…
- Да я в курсе, мне всё рассказали уже, - поморщилась заведующая.
- Я бы хотел рассказать свою версию, - усмехнулся Антон Викторович, не раз страдавший от правила начальства, по которому "в жалобе пациента всегда виноват врач".
Когда Антон Викторович дошёл до момента, где женщина обвинила его в "употреблении нецензурных выражений", "Вера" не выдержала:
- Ну всё переврал! Ну всё переврал!
И далее сопровождала этими возгласами почти каждую фразу Антона Викторовича.
- Странный человек! – удивился Антон Викторович. – Я смотрю снимки – она меня в чём-то подозревает. Я диагностирую перелом, который никто не видел – она меня обкладывает ложью, что я на неё матом ругался… Она хочет, чтобы я проконсультировал её ребёнка – и грозит разговаривать со мной через адвоката…
- То есть, вы отказываете в помощи моему ребёнку?! – вновь воспылала гневом скандалистка.
Антон в восхищённом удивлении хлопнул себя ладонями по бёдрам.
- Бесподобно! Можете подключать адвоката.
И удивился:
- Неужели вы десять лет, до моей пенсии, будете помнить мои прегрешения? Мне остаётся лишь надеяться, что за десять лет или царь помрёт, или осёл сдохнет.
- Вы… отказываетесь… принять… моего… ребёнка?! – "оттелеграфировала" красная от бешенства "Вера".
- Вера, ну успокойся, ну чего ты… - сочувствовала ей заведующая поликлиникой, сжигая взглядом строптивого доктора.
"Она же пенсию у неё оформляла, - вспомнил Антон Викторович возраст заведующей поликлиникой, - а завотделением готовится к пенсии…"
- В карточке нет описания рентгеновского снимка, - Антон Викторович встал, собираясь уходить из кабинета. – Пусть рентгенолог опишет снимок, и в соответствии с описанием снимка я напишу рекомендации.
Ни "генеральша", ни её сын у Антона Викторовича на приёме больше не были.
***
Месяца через два Антон Викторович проезжал мимо травмпункта и решил полюбопытствовать о судьбе скандалистки и её ребёнка.
- Светлана Васильевна, - обратился он к доктору, у которой лечился сын "генеральши", - была у меня на консультации твоя знакомая, что ли… Скандальная очень. Я подозревал у мальчика перелом пяточной кости…
- А! – отмахнулась Светлана Васильевна. – Это у неё характер такой! Она со всеми скандалила… И мэру жаловалась, и у главврача города была, и в приёмной депутата… Да ты не бойся, в суд на тебя она не подаст, пошумит и успокоится. Нет там никакого перелома…