Ошибка

Алексей Веприцкий
Дверь купе, посланная в сторону сильной рукой, открылась, грохнувшись замком о железный упор.
Можно войти?
В купе протиснулся,загромоздив собой всё свободное пространство, средних лет мужчина богатырского телосложения и приветливым лицом рубахи-парня.
Поезд шёл уже третьи сутки.К концу вторых суток попутчики Иванова, два матёрых таёжных охотника,сошли на станции «Зима» и, оставшись один, Иванов, вглядываясь в унылые пейзажи сибирской зимы грустил понемногу, пытался читать толстую книгу, которую прихватил с собой в дорогу, но чтение не увлекало его.
- Скучно,- пожаловался незнакомец. - Со мной едут в купе старики. Жуют и спят. Тебя как зовут?
- Михаил,- ответил Иванов внутренне радуясь неожиданному гостю.
- А меня Александром
И они скрепили своё знакомство крепким рукопожатием.
- Давай выпьем, Михаил
-Не пью,- коротко отрубил Михаил,отметив для себя, что пожалуй зря он,минутой раньше, обрадовался появлению здесь этого человека.
- А мы понемножечку, для разговору за жизнь. Я тоже
пьянства не уважаю, а в дороге за знакомство и для умной беседы винца сухого почему бы не выпить?
-Раз так, уговорил, ставлю стаканы,- улыбнулся Иванов.
Когда выпили по первой и не спеша закусили,Александр произнёс внимательно окинув Иванова пристальным взглядом:
-Вот смотрю я на тебя, Михаил. и вижу: смурной ты какой — то , невесёлый, будто ждёшь чего-то и ждать боишься.Твою тоскующую физиономию я ещё вчера приметил, когда вместе в тамбуре курили. Ты сейчас возьми и расскажи мне, какая кручина тебя одолела, а я тебе посочувствую или совет какой дам, а, может и ничего не скажу, промолчу, а тебе всё легче станет, когда выговоришься. В себе грусть — печаль таить ох как плохо, по себе знаю.
 От того ли, что в голосе Александра Иванов услышал
непритворное, искреннее участие, от того ли, что его, отвыкшего от спиртного, стакан вина сделал  откровенным, он стал рассказывать случайному собеседнику о Татьяне,её письме, о сыне и о волнении перед скорой встречи с ними. Рассказывал долго, и замолчал вдруг на полуслове,задумался, но Александр тоже молчал, не требовал продолжения.
             Много минут сидели они в безмолвии. Первым заговорил Александр.
- Э-э-эх, Михаил,- раздумчиво и протяжно произнёс он,- не так ты, конечно, жил. Много ты,видно, наделал в жизни ошибок, но за то ты молодчина, что хоть одну из них, самую большую хочешь исправить. В моей бестолковой судьбе тоже была одна ошибка, и когда я её исправил, стал счастливым человеком  и судьба моя очутилась в самом потаённом уголке моей , тогда печальной, души осветив её блаженной мукой прозрения. Какая ошибка? Постараюсь рассказывать тебе далее просто,ведь проза жизни и сложна и проста,как крик петуха на рассвете. Слушай.
Вино было забыто. Бутылка сиротливо жалась к окну, и стаканы , под стук колёс,обиженно позванивали о её бока.
- … Теперь мне сорок лет,- начал своё повествование Александр, -  а тогда мне двадцать три года было.
Девушкам, не хвастаясь скажу, нравился я в ту пору.
Иду я однажды жарким летним днём, помнится, выходной у меня тогда случился, по проспекту Калинина. Куда и зачем шёл теперь не помню. Иду я , значит, и вижу впереди девушку. Тащит она, бедняжка, тяжеленный чемодан, а чемоданище тот, огромный чуть ли не как сундук,чуть по земле не волочится и железными своими углами  об асфальт время от времени чиркает. Мама мне рассказывала, что с такими огромными чемоданами некоторые офицеры тыловых частей домой из освобождённой Европы возвращались.               
                Догнал я её, говорю:"Девушка, разрешите мне помочь вам, чемоданчик понести". А она, чудачка, настороженно так на меня взглянула и отвечает:"Не беспокойтесь, мне не тяжело." Понятно.Видно, когда провожали её из деревни в город, вся родня застращала её наивную тем, что там, в городе, кишмя кишат жулики и бандиты, которые отнимают у всяких раззяв чемоданы.Она остановилась, прислонив чемодан к земле, и переводя дух, смотрела на меня выжидающе, видимо надеялась,что я оставлю её, пойду дальше по своим делам, а я не уходил смотрел на неё.Она мне понравилась своей неброской, славянской приглядностью.
Лицо её не блистала красотою, обыкновенное. Всё обаяние девушки замечалось в её глазах, больших,тёмно голубых и необыкновенно выразительных и ещё в золотистой её косе с природным кокетством перекинутой через её высокую грудь. И платьице на ней обыкновенное, ситцевое в светлый горошек, слегка обтягивало её выпуклые прелести трогательно умиляло своей естественной простотой. Нет, не мог я пройти мимо такой замечательной девушки, оставив её наедине с этим тяжёлым чемоданом.Я сотворил на своей физиономии очень, очень приветливое выражение хронического интеллигента сейчас не озадаченного стремлением обуздать капризных алгебраических синусоид к коварной бесконечности.
Я лихо повернулся перед ней на каблуках вокруг своей оси этаким эстрадным франтом: «Неужели я похож на плохого человека». Она улыбнулась, а в глазах её зажглось любопытство:"Нет не похож"
               Так я познакомился с Наташей.
                ****
               Лето в тот год жарким выдалось, вечера душные.Нагретый за день асфальт, каменные бока зданий дышали зноем.
               Обычно мы встречались на конечной остановки тринадцатого трамвая, около старого базара. Там жила Наташа, после смерти матери, у своей тётки в старом  с просевшей крышей, бараке. Мы шли на берег Оби, садились на траву и, под неустанный шелест речных волн говорили, говорили и не могли наговориться, а иные вечера ,наоборот, молчали,но и в молчании этом обоюдном нам было необыкновенно хорошо.
                Иногда Наташа , заглядывая мне в глаза спрашивала: «Саша, ты меня любишь?» «Конечно люблю,- отвечал я,- ты моя душа.» Она смеялась тихо, радостно и говорила:"Если бы не ты давно бы я уехала назад, в деревню. Не нравится мне в городе. У нас там сейчас хорошо. Воздух чистый, с ароматами тайги и луговых трав". И начинала она мне рассказывать о таёжной своей стороне, её удивительной природе, о людях сильных и добрых, которые живут там. Тогда смотрел я на неё с восторгом и нежностью, а ведь до неё такие чувства мне не были знакомы.
                Да, Михаил, до сих пор не пойму я  как это случилось со мной, как это вообще в жизни получается. До Наташи много девушек у меня было, красивых, изящных и … даже любвиобильных, но прошли они в судьбе моей мимо ничем не затронув мою душу. Я уже говорил тебе, что красавицей она совсем не являлась, но в чудных глазах её только мне заметная светилась извечная доброта и нежность присущие женщинам преданным и жертвенным пришедшим в наш бурный век из времен христианского милосердного романтизма. Вот эти глаза её бередили мою душу величием чистейшего восторга.
                В те замечательные и счастливые для нас с Наташей дни,неожиданно отправило меня начальство в длительную командировку за тысячу километров. Прилетел я туда и удивился. В местном НИИ изучалось влияние беттаизлучателей на крыс и тараканов.Бестолковой оказалась моя командировка.Тогда я занимался математическим обеспечением модернизаций сегментов ядерных установок.Конечно я там ненужен оказался. Исследователи ждали другого специалиста, но бестолочь наших российских начальников во все времена оказывалась неистребимой.
                К радости моей домой я вернулся скоро. Вот тогда я за время короткого расставания с Наташей, окончательно понял, что без неё мне скучно, плохо и тоскливо до невозможности.Теперь каждый день я с всё большим нетерпением ждал заветного часа, когда опять буду сидеть рядом, лицом к лицу и горячей волной окатывало меня от любого, даже самого невинного прикосновения к ней. И целовал я её нежно, бережно, удивляясь тому, что такие поцелуи много сладостнее тех, что знал я ранее, с другими...
               Жаркие летние дни кончились. Настала осень.По вечерам мы уже не сидели на травке у берега реки, а уходили в парк и там гуляли долгими осенними сумерками. Жёлтые листья сыро шуршали под нашими ногами, навевая необыкновенно светлую грусть, от которой  сердце моё трепетало каким-то необъяснимым, радостным торжеством.
               Постепенно приветливое бабье лето сменилось пасмурными дождливыми днями и нам по вечерам становилось всё не уютнее на городских улицах. Мы пробовали коротать время в кинотеатрах, кафе, ресторанах, но не нравилось нам растворяться в людской суете,там мы чувствовали себя будто удалёнными друг от друга.
              Мы по прежнему встречались в парке и от дождя прятались под одним зонтом тесно прижавшись друг к другу.
               Однажды вечер выдался особенно промозглым, ветреным. Мы сильно замёрзли прежде чем проводил я её домой и даже жаркие объятия не спасали нас от холода.
                «Зайдём, согреешься»,- сказала Наташа. Она никогда не приглашала меня к себе, видно тётки стеснялась."Да,-ответил я ей,- продрог я порядочно".
                Через общий тёмный коридор мы добрались до двери её комнаты
                Маленькая кухня с примусом и кастрюлями на столе, дальше чуть больше кухни небольшая комната, с двумя, аккуратно заправленными кружевными покрывалами, кроватями вдоль противоположных стенок и стол с белой скатертью между ними. Вот и весь интерьер небогатого народного быта в годы первых послевоенных пятилеток.
                Тётя отсутствовала. Третья смена определяла ныне удел её трудового подвига.
                Чай остывал в стаканах, а мы беспрерывно обнимались и целовались. Наташа вдруг, средь бурных моих ласк обмякла в моих руках и будто оказалась без сознания. Тут заговорило во мне моё мужское начало. Через мгновение она пришла в себя. Её слабая попытка сопротивления быстро угасла и с словами:"Я верю тебе" , она покорилась мне.
                В те минуты я не был на земле. Моя душа блуждала где-то в небесах наполненной нежностью, любовью и восторгом.
                Невозможно описать радость обладания любимой женщиной и никаких человечьих слов не хватит выразить восхищение ею.
                Говорят, что есть закон подлости и я стал жертвой этого закона на самом взлёте нашей с Натальей необыкновенной любви. Ведь каждый нормальный влюблённый считает свою любовь необыкновенной, исключительной и я,чудак, принадлежу к их числу.
               На другой день я появился в своей научной конторе счастливый, радостный и едва успел сообщить своим немногочисленным коллегам, что скоро женюсь, немало удивив их, так как они считали меня непутёвым безответственным Альфонсом, как вызвали меня к руководителю.
                В кабинете руководителя мне была поставлена срочная задача, выполнение которой, к сожалению, зависело не только от меня.
                Меня тут же отвезли на военный аэродром и там, оказавшись в компании нескольких мрачных личностей я очутился в самолете, который взлетев, не скоро приземлился на другом аэродроме, за тридевять земель у чёрта на куличках.
                Это  предприятие или как велено было называть,площадка являлась абсолютно засекреченной точкой на карте Советского Союза. Отсюда нельзя посылать письма или слать телеграммы. Я приходил в ужас при мысли о том,что считает теперь Наташа меня законченным подлецом, ведь даже попрощаться и объяснить ей всё мне не дали.
                Я работал как проклятый целыми сутками, почти не спал,лишь бы быстрее управиться с своим заданием и скорее вернуться домой и увидеть мою Наташу . Я ей всё объясню, она мне поверит и мы снова будем вместе теперь уж навсегда.
                Только через полгода вернулся я на свою малую родину и сразу же на такси помчался туда, где Наташа жила. На месте, барака с провалившейся крышей гордо возвышался девятиэтажный великан заполненный счастливыми новосёлами.
                Я с негодованием на себя на свой всегдашний пофигизм, только сейчас спохватился что я не знаю ни фамилии ни отчества Наташи. Как её теперь искать? Что я о ней знаю? Фактически ничего.
                Меня ничуть не обрадовала высокая награда за самоотверженный труд на той площадке, что принесла мне горе расставания с любимой.
                Я отказался от путёвки в престижный санаторий, а весь свой отпуск бродил по улицам города в тщетной и наивной надежде встретить её, единственную.
                Летели дни, недели, месяцы. Они складывались в годы. Минули два года, пошел третий с тех пор как я потерял  её.
                На работе я поражал коллег своей мрачной рассеянностью,ведь раньше я всегда был остроумен, весел, сосредоточен. И даже недавно тайно влюблённая в меня Аллочка, теперь, глядя на меня. изображала на своём симпатичном личике этакое снисходительное пренебрежение.
                Мой самый лучший друг, друг с детства, уговорил меня  посетить пир по случаю его новоселЬя в трёхкомнатной квартире, которую он получил по случаю сноса его трущобной хибары.
                Не хотелось мне идти на это мероприятие, но друг детства начал обижаться и говорил мне, что если я не появлюсь на новоселЬи и не разделю с ним его радость,то тогда вовсе и не друг  я ему вовсе. Уговорил друг мой, Вениамин.
                С утра подался я к Вениамину, думал легко его найду, а не тут-то было. Микрорайон я нашел, а дома новые,почти все одинаковые, и номера домов не все ещё обозначены и где  тридцать восьмой дом Вениамина непонятно мне. Не найду я его дом никак.Стою я в одном дворе, задумался: в какую сторону ещё податься чтобы дом приятеля найти. Или спросить  кого? Может люди подскажут. Вдруг слышу я детский плачь. Огляделся , вижу под грибком в песочке сидит девочка. Сидит как-то неудобно, на спинку полуопрокинувшись, косыночка у неё на лоб съехала и глаза закрыла, а видно как из под косынки слёзы текут. А она плачет обиженно и слёзы свои розовеньким язычком с губ слизывает.
Острая жалость к этому беспомощному маленькому человечку
пронзила меня.Подбежал я к ней, на руки взял, успокаивать начал. Она затихла. На меня головёнку выворачивает, смотрит пытливо и губки кривит, вот-вот расплачется опять.
Я смотрю на кроху , удивляюсь: кажется мне, что девчушка эта малюсенькая похожа на кого-то из моей родни, а на кого, не пойму , в ум не возьму.Ведь знаю: никаких родственников у меня в этом городе нет...
Тут замечаю я ,  что из подъезда дома напротив выбегает
женщина и устремляется ко мне. Догадываюсь: мама ребёнка. Вспомнила, где дитя её находится. Я уже приготовился отчитать молодую родительницу за то, что ребёнка одного на улице оставила... но будто окаменел. Ведь это Наташа, любимая моя, спотыкаясь, к дочке торопится. И тогда понял я,что на руках я держу свою дочь и похожа она ... на меня. Даже родинка,как у меня, над левой бровью прилипла.
-Эх Михаил , не люблю я, когда мужики плачут, но сознаюсь,
прижал я тогда к груди девочку и заплакал. Те слёзы омыли мою душу исцеляющим бальзамом.
Сейчас у меня шестеро детей, и хоть все они для меня одинаково дороги,старшая, она теперь в десятом учится, самая любимая.
-Всё таки непонятно мне, Александр, где тут твоя ошибка?
- Ошибка здесь. Александр положил правую ладонь на свою грудь, туда, где сердце.
Михаил его не понял...         1981год.Камышин-Красный яр