Мама. Воспоминание о жизни. Часть 3.
У нас с Василием было четверо детей. Первый год мы жили очень хорошо, особенно, первые месяцы совместной жизни. Василий мне помогал во всем, и даже, более чем надо. Отдавал все деньги и говорил: «На деньги и прячь их в чулок». А когда надо ехать ему куда-то, то просил: «Дай мне 10 рублей. – Дай мне 15 рублей». Я посмотрела, что он везде ездит на мотоцикле, что-то покупает всегда для семьи и решила, что деньги должны быть у него. Так, я и отдала ему свой денежный кошелек, а он его потом уже носил всю жизнь. В школе он получал все деньги – и свои, и мои. Я только расписывалась в ведомостях в их получении, а иногда он сам за меня расписывался. Не могу сказать, чтобы он в чем-либо мне отказывал, но, если бы деньги были постоянно у меня, то возможно, что я бы что-то купила для себя быстрее. В еде мы не отказывали себе никогда. Всегда все было на столе. Первые годы с едой было труднее, ибо сказывалось лихолетье послевоенных лет.
В Немойте мы жили сначала на квартире у Лукьяна – 10 месяцев, затем – у Сымонихи, наверное, с год, а потом – у бабуси Фени – 2 года. Славуся! Ты родился в Копцах, где мы работали первый год - 1 сентября 1948 года. В доме, где мы были на квартире, жила старуха-хозяйка и ее дочь незамужняя - лет 40 ей было, да и мы с Василием. Хозяйка была очень хорошая. Но отца перевели после твоего рождения в Немойту – для укрепления дисциплины и школы в целом.
Директором в Немойтянской школе был Савлевич Владимир Ефимович, а завучем – Буторович Мария Стефановна. Отца назначили завучем. Было как-то весело и хорошо на новом месте. В Немойте был детский дом. Дети были, но много было детей-переростков, так как из-за войны многие не учились по 3-4 года. Но дисциплина в детдоме была хорошая. Бабуся Феня, где мы были на квартире, в передней комнате держала школу – сдавала ее под классы. В другой - задней комнате, жили мы и она, и не тесно нам было. Часто она сидела в первой комнате на печи во время уроков, а вечером говорила мне: «Слушала ваши уроки – тишина была идеальная. Муха пролетит – слышно». А я ей, уже много позже говорила: «Пришли бы сейчас в школу и послушали, - есть ли сейчас такая тишина на уроках. Детей, хоть на вожжах держи, а толку нет. Они стали как дебилы, – слушать ничего не хотят, шумят, переговариваются, мешают вести уроки, несмотря на то, что много всякого наглядного материала стало».
Ничего не скажу о себе и Василии плохого. Родители детей и сами дети меня очень уважали. В деревне говорили, что я у детей и их родителей – любимая учительница. А когда я заболела и лежала в Сенно в больнице, - от многих слышала такие слова: «Вам бы никогда не болеть! За что бог так несправедлив, зачем он вас обидел и наслал на вас болезнь». Но я им отвечала: «Ничего страшного. Бог, кого любит – того и наказывает». Василий пользовался у всех также очень большим авторитетом. Дисциплину в школе держал – что надо. Его воспитанники, впоследствии, при встрече, говорили: «Мало вы нас наказывали, надо было больше – лучше бы было». Ему бы следователем работать. Он ни одного проступка в школе не пропускал – все расследовал, как бы тайно что-либо не делалось. Всегда искал причину проступка и виновного наказывал. Был справедлив и за это его уважали в деревне и школе.
Славуся! Когда ты родился, я спросила у хозяйки: «Сколько сейчас время?». Было ровно 9 часов утра 01 сентября. Я сказала хозяйке: «Вот будет у нас, сынок, вечным учеником». Так оно и вышло. Ты учился постоянно до 40 лет, да и сейчас все учишься – много читаешь. Папа был 1 сентября уже в Немойте – ведь первый день учебного года начался. Когда приехал вечером в Копцы – был дождь. Рыжанков уже сказал ему, что родился мальчик. Он вскочил в хату – уже темнело, а ты, лежал на подушке, на койке спал. Он зажег спичку, а ты ему улыбнулся во сне. Он, как закричит: «Бабушка, он же смеется!». А бабушка ему отвечает: «Брось, Васька, - это его ангелы во сне забавляют. Он же не умеет еще смеяться». Позже, вечером, дочь хозяйки сказала: «Василий Анисимович! Мы ведь тебя обманули – это же девочка родилась». А он: «Ну, что же, девочка, так девочка пусть будет». А потом, распеленал тебя, рассмотрел, что мальчик, да и стал тебя в «петушка» целовать. А ты, еще не купаный был. Поставил возле койки стулья и положил тебя в корыто – купать стал. Потом на койку лег с краю, чтобы тебя колыхать ночью, если заплачешь. Ты в этом корыте и спал потом. Жалел и любил он не только тебя, но и всех своих детей. Таню, считал своей любимицей за то, что она была похожа на него. Однажды, капланская женщина сказала ему: «Увидела твою дочку, когда ее в больницу в Сенно привозили, и сразу определила, что это дочь Кислякова, так как очень на тебя похожа». Так он за эти слова сразу ее в ресторан повел и угостил хорошо – выпили литр водки. Потом, приехав домой, мне об этом рассказал.
После тебя, сынок, родилась Людочка. Я не хотела рожать, хотела сделать аборт, но было уже поздно. У нас не было своей квартиры, а тут – двое детей. Пошла к бабке, но та не стала делать аборт. Когда родилась Людочка, отец испугался и убежал к Петровскому А.К., а тебя оставил одного на печи. Он очень поддавался внушению от других людей. Его напугал директор школы Савлевич В.Е., который почему-то не считал девочку за человека. Он сказал отцу, что если у него родится дочь, то он свою месячную зарплату пропьет. Савлевич В.Е. часто нас с отцом ссорил. Наговорит мне всякую чепуху, а я, поверив, наброшусь на Василия: «Вон, у Савлевича В.Е. дома четыре мешка муки стоит, а у нас нет ничего». - Или же: «У Савлевича вся кладовая гусями и утками заложена, а у нас только один гусь, а ты уже рад!». Мы потом ругаемся, а директор от смеха лопается. Так и здесь было - наговорил, что девочка – это не человек совсем, а Василий после этого, не хочет ни на Людочку, ни на меня смотреть.. Но, когда Людочка подросла немного, то он ее очень полюбил, а когда сказала: «Папа», - так он от счастья на седьмом небе был. Рад был, что у него в семье – и сын и дочь, - все мол, как по заказу.
То, что Людочка умерла от скарлатины, во многом, мы сами были виноватые. Скарлатина у Люды проходила в легкой форме, и мы поэтому не обратили на это особого внимания. А скарлатина дала осложнение на суставной ревматизм и сердце. Но тут наш деревенский фельдшер – Фомченко Надежда Марковна, еще больше виновата. Она не прослушала Людочку как следует вовремя. Да, и в Сенно, детский врач - также виновата, что не положила ее сразу в больницу. А мы Людочку возили взад-вперед больную, а когда положили ее в больницу – было уже поздно. Вдруг, и ты, Славуся, заболел скарлатиной. Привез тебя папа в Сенно с высокой температурой, а я с Людочкой там была. У меня что-то в голове «дзынкнуло», когда сказали, что и тебя привезли тяжело больного, – я чуть не потеряла сознание. Людочка при тебе еще два дня в больнице пожила и умерла, а ты лежал с температурой + 42 градуса.
Папа приехал за Людочкой в воскресенье, 8 марта, чтобы похоронить ее. Забрал ее, а я выскочила из палаты в чем была – халат и тапки, и говорю ему: «Я поеду с тобой – хоронить доченьку». Врачи отцу говорят: «Пусть жена останется с сыном – ведь он при смерти находится. Сейчас он в забытье, а очнется и спросит: «Где мама? Где Люда?» - никого нет. Ему станет еще хуже, и мы его тогда не спасем». Василий мне сказал: «Спасай сына, а я дочь похороню – и за тебя и за себя все сделаю как надо». И ты выжил, сынок…
P.S. Я выжил, конечно, благодаря маме, которая не отходила от меня ни на минуту, и была постоянно со мной. Она помогла мне тем, что молила бога, чтобы я остался живой и не умер. И спасибо ей больше за ее любовь к нам – детям и за ее добрую душу.
P.S. В моей памяти осталось о Людочке два основных воспоминания. Это, когда в Немойте над ней на дороге, где она играла в песке, проехала полуторка детдомовская, но Людочку даже не зацепило, так как у машины был большой клиренс. И второй момент. Когда мне стало лучше в больнице, и я очнулся от долгого забытья, то в больничной палате увидел пустую койку Людочки, то у всех начал спрашивать: «А где Людочка моя?» Да еще, когда отец привез мне набор «Мойдадыр» и нас с Людочкой фотографировали с этим набором и родителями – тоже хорошо помню.
Далее, из воспоминаний мамы: «Я, когда осталась в больнице одна с тобой, сынок, вспомнила, как моя мама рассказывала мне в детстве о том, что у нее умерли сразу двое детей от скарлатины. Потом их похоронили в одной могиле. Так я, как подумаю, что и ты можешь умереть - горло у меня сводит и страшно становится. Выйду в коридор, наплачусь вволю, умоюсь слезами. Потом успокоюсь немного, вытрусь платком и иду к тебе, сынок, чтобы ты не заметил, что я плакала, и сам, чтобы не плакал. А когда ты спрашивал: «А где Люда?», - я отвечала: «Папа ее увез уже домой – ей уже совсем хорошо стало».
Людочку похоронили в Сапегах. Помогли папе хоронить нашу Людочку моя сестра Хрестя, брат Костя и мама. Мой папа тогда уже лежал парализованный. Василий как сказал, так и сделал все очень хорошо. Все Людочке на смерть купил в Сенно и повез ее в Сапеги. Сам помыл ее, сам одел, а потом всю ночь просидел около Людочки, и плакал за двоих – за себя и за меня. После похорон он приехал ко мне в больницу, мы обнялись, и как заплакали оба – не остановить было. Он плачет, а меня останавливает: «Не плачь, любимая. Я для Людочки сделал все, как надо, но ее уже не вернешь. У нас с тобой будет еще не одна доченька, а две». Так оно и случилось – появилась, сначала, Танечка, а потом и Людочка вторая. Я позже часто думала, что у нас с отцом грех был перед богом: я – не хотела рожать, а отец – испугался, что дочка родилась, а не сын. Вот, бог, нас и наказал…Какая же наша Людочка была хорошенькая – такие, видимо, только для смерти и рождаются. Ну, да ничего ведь не поделаешь. Никто и никогда еще от смерти не откупился…
40 дней по Людочке – поминки, помогли сделать в Сапегах мои родные. Мы дали им 500 рублей, а они все сделали, как надо. Мне в этот день приснился сон: «Иду я на какое-то кладбище. Оно огорожено, ворота большие – новые. Сторож стоит у ворот. Я попросила его открыть ворота. Он открыл, а на кладбище очень много могил, и люди ходят – что-то ищут. А на одной могилке моя доченька – Людочка, - с детьми сидит. Я ее и спрашиваю: «Доченька, как тебе здесь?» - А она отвечает: «Тут хорошо, все есть, но вот скоро будет мой день и вы, мамочка, всего-всего побольше наготовьте и принесите мне». Проснулась я и как начала плакать – до утра плакала. А утром рассказала этот сон хозяйке – бабусе Фене и говорю: «Даже, если бы я была нищей, пошла бы по кусочкам по деревне все собирать, и все равно бы наготовила всего, для своей доченьки». Пишу сейчас – 8 марта 1990 года и слезами умываюсь. Ничего из-за слез не вижу и не могу писать…».
Как больно и как грустно, когда теряем мы - того, кого мы любим, и кем мы дорожим.
Того, с кем мы смеялись, того, кто помогал, того, с кем мы шутили - Господь к себе забрал.
Взирал давно на нас ОН, скрываясь в тёмной мгле. Решил, что хватит мучиться, на грешной ей земле.
Она боролась долго... Мать помогала ей, быть может, незаметно, боролась вместе с ней.
Она молилась Богу, и каждый раз просила, что б ей с отцом хватило за жизнь бороться силы.
Дай сил ей тут собраться, в дорогу, в путь - к Тебе. Ведь мы тогда не знали, что заберёшь к себе.
И вот ... ушла, покинула. И стало грустно, больно. Мы плачем, слёзы льются, но ей сейчас так вольно.
Нет боли больше, тяжести, но нам, прошу, поверь! Ты в сердце нашем, Людочка, уж навсегда теперь.
P.S. Мамочка, милая. Я сегодня 03 февраля 2010 года и также и 29 октября 2014 года печатаю на компьютере твои воспоминания и тоже из-за слез ничего не вижу. И, Людочку, и тебя, и папу жалко – вас нет уже, а я вот, еще живу. Слава богу, и Танечка, и Людочка тоже живы, но здоровье уже у всех нас не то, что было раньше. Надеюсь, что не много слез у тебя было из-за меня. Тяжелая была ваша с папой жизнь, но ведь были и большие радости. Особенно вы радовались, когда мы, ваши дети, собирались все вместе, под одной крышей родного дома. Как вы радовались, что сын приехал, невестка, внуки! Как вы ждали этого момента?! Отец бегал по всей деревне и сообщал каждому – сын приехал! Заходите в гости! А сейчас вас нет, и нам некуда поехать с той радостью, с какой я ехал всегда к вам. Радости нет большой, да и дело нашей жизни постепенно идет к закату. Мне уже 67 скоро… Пусть бы вы жили еще долго-долго и счастливо. Но, папа, на старости лет, глупостей наделал много и сам себя этими делами очень рано в могилу отправил. И тебе было очень не сладко в последние годы его жизни. Но, видимо, такая ваша судьба: чему - быть, того - не миновать. Ты ведь его простила. У нас, детей, тоже не все сложилось, как хотелось бы. Главное – дети наши совсем не так относятся к нам, как мы относились к вам. Мы вас любили и уважали, а сейчас мы этого не чувствуем от своих детей в той мере, как этого бы нам хотелось. Где-то, видимо, мы промахнулись с воспитанием нынешнего поколения. Но бог все видит и каждому воздаст по заслугам…
Вот и сегодня, 16 апреля 2012 года, (а также 29.10.2014 г.), когда я правлю этот текст для конечного написания, слезы снова льются и льются… Не могу остановиться. Жаль мне всех снова … Себя самого только не жалко. Я прожил хорошую жизнь. Спасибо родителям – маме и папе, что дали мне жизнь, что помогали в трудные минуты, что заставляли меня учиться и воспитывали в любви и строгости. Жалко, что нет Людочки нашей – первой. Какая бы она была сейчас? Как бы сложилась ее судьба? И мою младшую Людочку жалко за то, что жизнь ее била постоянно и по-хорошему ее жизнь не сложилось. И Таню жалко, что она, как и наша мама, все время работает и работает, не покладая рук. Всех жалко. А моя любимая жена - Аленушка, сколько лет уже болеет, да еще так тяжело. Ее жаль очень. И я в этом тоже, видимо, виноват во многом…
«Ты, сынок, был в детстве какой-то болезненный. Постоянно у тебя, то голова заболит, то животик, то еще что-либо. Так длилось, пока в больнице из тебя не вышел небольшой, но как проволока - глист. После этого ты стал поправляться. Врачи мне сказали, что надо улучшить питание, иначе, у тебя может развиться бронхоаденит – это переходная стадия к туберкулезу. Кушал ты плохо, пока не переболел желтухой. Таня тоже переболела. Затем она стала сильной и здоровой. Но сейчас, в 90-е годы у Тани часто болит желудок. Люда, вторая наша, тоже часто болела. Была очень худенькая, но когда замуж вышла – стала поправляться. Ну, а я, не знаю, с чего так сильно заболела? Возможно, от сильного удара спиной о землю в детстве, когда упала с машины. Возможно, от тяжелого физического труда и соответствующих перегрузок на организм, а может и от нервной работы. Я ведь была еще два раза сильно испугана. Кто это сейчас знает, отчего все так. А может оттого, что сало и все жирное очень любила. Вес стал 103 кг. Тяжело стало носить груз такой – нагрузка на сердце очень большая. Начала сильно простужаться, что отразилось на сосудистой и дыхательной системе. Но, я пока еще жива и не знаю, сколько еще проживу? Отец бы жил до сих пор, если бы меня слушал и не пил много водки. А то, к старости, еще и курить стал, да и дурными делами начал заниматься – молодую любовницу себе завел. Вот и случился инфаркт. Да не сразу в больницу согласился пойти – три дня дома пролежал без особой помощи от врачей. Его бы надо сразу увезти в больницу, так как я ему сказала: «У тебя инфаркт», - но он никак не соглашался ехать в больницу. Хотел машину и ключи от нее передать Ивану Лединскому. Они договорились ехать во вторник в Сенно на техосмотр машины.
Инфаркт случился у него в субботу, а он ждал до вторника – только после этого поехал в больницу. Ну, да бог с ним. Пусть ему земля пухом будет, царство ему небесное на том свете. Я его простила. Хочу сказать, что за всю нашу совместную жизнь, пальца его не было на мне. Он никогда не дрался, но языком мог «избить» часто. Если в доме или в хозяйстве плохое что случалось – виновата я. А все, что было хорошее – это его заслуга. Возможно, что все мужчины такие. Сейчас его уже нет. Дом и все, что не взяли дети, я продала. Дождалась в своем доме 40-го дня, сделали поминки, и меня тяжело больную, забрали к себе в Витебск Люда с Андреем. Через пять месяцев будет пять лет, как я живу у Люды. Мне здесь хорошо. Никто меня не обижает. Вижу и слышу, как перестраивается жизнь – идет горбачевская перестройка. Что будет дальше – не знаю».
P.S. На этом, январем 1990 года, мама закончила свою запись.
Позже, когда у Люды, ее муж Андрей стал сильно пить, жить там стало невозможно, мама переехала в Ивню – к средней дочери Тане и ее мужу Володе Шевченко, в Белгородскую область. У Тани мама прожила до 7 февраля 2001 года. Я приехал к маме 3 февраля и три дня видел ее живой. Мы много с ней общались, говорили и вспоминали жизнь в Немойте. Умерла мама 7 февраля в 01 час ночи - при нас с Таней. Светлая о тебе память, дорогая наша мамочка, останется до конца наших дней, у всех твоих детей, – сына и двух дочерей, – Тани и Люды.
Все наши детские и школьные годы мы прожили в Немойте – на нашей малой Родине. Здесь, после нескольких лет скитаний по чужим квартирам, папа купил небольшую хатку – еще довоенной постройки. В этой, своей хате родились мои сестры – Таня и Люда. Сначала это была деревянная, старая избушка, покрытая гнилой соломой. Крыша в дождь протекала, но до поры до времени, мы жили, как приходилось – рады были, что есть хоть какое, но свое жилье. Затем папа нанял людей, которые покрыли крышу, так называемой – дранкой. Дранка – это осиновая щепа, которая долго не стояла. Но лет 10, наверное, крыша не текла. Затем перекрыли крышу еще раз, но уже пиленой осиновой дощечкой. Поставили новые стропила – еловые. В это время, семья была уже из пяти человек. Отец решил пристроить к дому, так называемый трехстенок. Вместо окна, которое выходило на улицу, была проделана дверь в новый трехстенок. Мы получили еще дну комнату – 5 на 6 метров. В старом доме вся большая комната (тоже 5 на 6 метров) была разделена переборками на закутки – размерами по 5 -7 квадратных метров, да еще русская печь и щит, занимали большое место. Но без печки в деревне не проживешь. Тогда еще не было в Немойте электричества и газа. Электричество появилось у нас только после 1961 года, а газ – намного позже.
Печь – это главное «явление» в деревенском доме. В ней и еду готовили для семьи и для скотины, она и дом обогревала, на ней в зимнее время все спали и согревались, когда в доме было очень холодно. Я позже, когда стал взрослым, удивлялся, как это мы могли всей семьей умещаться на этой печи: папа, мама и еще трое детей. Там еще стоял и мешок с тыквенными семечками, которые мы щелкали, слушая сказки, которые нам читали родители. Счастливое было время…
Для себя я нарисовал план нашего дома, огорода, также снял вид деревни Немойты с космоса. Имеется и более детальная карта Сенненского района, по которой можно представить, где находится наша Немойта, так называемая, малая моя Родина, т.е. округа, где мы бывали в детстве. Возможно, посторонним лицам это все не очень интересно, но мне и моим родным сестрам, а также тем, кому наша малая Родина, действительно была родной – это все должно быть дорого. Где-то что-то уже подзабыто и, возможно, искажено моей памятью, но все это было написано от души и от чистого сердца. Несмотря на то, что с возрастом и по состоянию здоровья, не каждый год я стал бывать в родных местах, но душа все равно тянет меня туда. Уже, по большей части, моих друзей и знакомых, с кем было связано мое детство и юность, нет на этом свете. Все меньше я встречаю в Немойте знакомых лиц. Каждый год узнаю, что ушел из жизни тот или иной житель Немойты, - ушел на наше небольшое деревенское кладбище. Там лежит и наш папа… Поэтому, пока есть силы и возможности, я буду стремиться побывать на его могиле и на могилах моих родных в Сапегах. Сейчас уже конец июля 2010 года, а в начале августа мы с женой собираемся поехать на машине в мои родные края.
Еще жива моя первая учительница – Анна Григорьевна Дубовец. Жива и наша соседка – тетя Лида, которая живет у своих дочерей – у Ларисы и Гали в Витебске. В Витебске живет и моя родная сестренка – Люда и ее дети. В Витебске живут и мои двоюродные братья - Леня Махановский с семьей и Генка Красновский с женой Валей. Старшему двоюродному брату – Лене, который живет в Пурплеве – уже больше 75 лет. Вот и хочется их всех увидеть и пообщаться. Хочу сделать и фото всего, что будет достойно моего внимания, так как фотографии – это наша память. Вот я смотрю на фото, которому более 55 лет. Мама молодая, а я – малец. Наша хатка, крытая соломой… А не будь этого фото, так и не помнил бы я, какой же была эта хатка, где я провел свое детство и юность. А так, посмотрел и все вспомнил: и палисадник, и скамеечку у дома, и свой велик, который мне купил папа.
Я помню хорошо наш палисадник с цветами, и этот полусгнивший забор из молодого олешника, которым в послевоенные годы городили огороды и дворы. Это уже потом, появился у нас забор из штакетника – пиленой доски, которой, мы с отцом огородили свой двор и огород, а также, и полисадник с цветами - перед домом. Вид стал совсем уже другой…
Последней из дома в Сапегах, где было родовое гнездо нашей мамы, на кладбище ушла жена Кастуся – тетя Маня. Сейчас в августе 2010 года, дом полуразрушен, так же как и сарай и баня. Но, знаменитый большой камень-валун так и лежит на своем месте. В саду много яблок. А самое интересное, что груша (полудулька), которую я помню почти 60 лет, стоит на своем месте и плодоносит до сих пор. Мы, по дороге в Немойту, заехали в Сапеги с женой Леной и сестрой Людой. Зашли в дом, так как замок не был закрыт на ключ. Полы прогнили. Комнаты пустые. Они мне показались такими маленькими, что трудно было представить, как там собралось на поминки дяди Кости человек 30. Часть построек видимо разобрано. Огород зарос травой, но что удивило – это множество хороших яблок на яблонях, которых мы с Людой набрали в два больших пакета. Посидели мы на большом камне, который мне показался уже не таким и большим. Но вот фото не могу найти, что я делал в Сапегах. Может где-то они присутствуют на дисках и надо их поискать.
Тетя Хрестя с мужем – дядей Васей, в конце 60-х или начале 70-х годов, уехали жить в Евпаторию, так как там жила их дочь Алла, а также две сестры с кучей родственников – Мария и Надя. Но тете Хрестя рано умерла от рака, а дядя Вася жил один, а может и нашел какую-нибудь женщину и жил с ней - не знаю Он сильно выпивал. Работал он где-то на рыбзаводе – солил селедку и кильку. Это рассказывала Алла. Дядя Вася был не родным отцом для Аллы, а отчимом. Последние годы, после смерти Хрести, он с Аллой не особенно контачил, и они мало общались. Так: «Здравствуй – до свидания». А позже и у Аллы ее муж Володя загулял с какой-то бабой. Жизнь Аллы с ним стала совсем плохой. А вскоре она погибла под колесами автомашины, приехав в отпуск на родину – в Поршни. Вот так и живут люди: были муж и жена, а потом становятся абсолютно чужими людьми.
Тетя Хрестя и дядя Вася жили, умерли и были похоронены в Евпатории. Дочь тети Хрести – Алла похоронена на кладбище в Сапегах. Я хорошо помню, как хоронили деда Семена. В Немойту приехал на лошади с санями-возком дядя Вася. Была зима, метель, мороз. Ехали мы в Сапеги больше двадцати километров через Сенно и Савиническую пущу, которая вела на Сапеги. Было темно, мы заблудились в лесу, потом перевернулись вместе с возком, попав в большую воронку от бомбы, но, в конце концов, кое-как добрались до Сапег, где и похоронили нашего дедушку Семена..
В деревне Пурплево (12 километров от Немойты) жила в то время еще одна дочь деда Семена и бабушки Марии – тетя Люба, но ее на похоронах отца (Семена) не было. Жили они от Сапег более чем в 30 километрах, а транспорта тогда особо не было. Основным видом транспорта были лошади, да и дорогу в пургу и метель найти было очень трудно. Возможно, по этим причинам ни тетя Люба, ни ее муж – Никита, приехать в Сапеги не смогли. Дядя Микита был знатным охотником во всей округе. Держал при доме целую свору охотничьих собак. Как я помню – битая дичь у него никогда не переводилась.
Мама была великой учительницей – очень хорошим биологом, зоологом и химиком в нашей школе. Многие ученики поминают ее до сих пор добрыми и теплыми словами.
P.S. На этом я заканчиваю эту главу, которая посвящена нашей любимой мамуле. И ей я хочу посвятить небольшое стихотворение, которое идет прямо из моей души.
Все бежит куда-то безвозвратно... Мы взрослеем... дом, семья, друзья...
Только все равно, кричу я: - МАМА! - Если что случиться у меня…
Словно в детстве, слово дорогое, я шепчу безудержно в ночи...
МАМОЧКА, побудь со мной немного... МАМОЧКА, родная, помоги!
Так хочу к тебе порой прижаться, и увидеть добрые глаза...
Очень трудно было нам расстаться... Нет тебя... Ушла ты навсегда!
Ты мой АНГЕЛ, видишь все оттуда... Охраняя от беды меня.
Я не жду Божественного чуда, только знаю, там ты не одна.
И когда порой смотрю на небо, то шепчу тебе слова любви.
И прошу: - Прости меня, РОДНАЯ... Только к нам, почаще, приходи...
Вернуть бы маму на мгновенье, сказать всё то, что не успел я ей сказать,
Обнять как прежде нежно — нежно и гладить плечи, руки целовать...
И рассказать, как не хватает, и попросить прощение, за всё…
Сидеть, прижавшись, рук не отпуская, и говорить, и говорить ей обо всем...
Ведь знаю я, что в дверь квартиры войти не сможет мама никогда,
Не поцелует, не прижмёт, как раньше, не спросит, как мои теперь дела...
Мамулька, милая, родная, остались только память о тебе,
Могильный холм, плита из камня и боль, что бьёт, и время не спасло...
Я по тебе скучаю очень сильно, мама, скучаю так, что трудно рассказать,
Как я хочу, чтоб ты была бы рядом... но нет пути, дороги нет назад...
Мамулька, милая, родная… Куда мне боль свою девать…
Душа кричит внутри надрывно, тебя всегда мне будет не хватать…
Мамочка!!! Ты жизнь мне подарила. Я тебя не забуду в свой век! Ты ушла среди ночи, не сказав мне ни слова, дорогой ты мой человек. Но теперь, когда нет тебя рядом, я очень о многом жалею. Хотел бы вернуть все обратно, но я не БОГ, и делать этого не умею! Я хочу, чтобы ты была с нами всегда, и больше ничего мне не надо! Как жаль, что не часто тебе говорил я, что люблю тебя, милая мама. Ты прости меня, если сможешь. ПОМНИ, ЧТО Я ОЧЕНЬ ТЕБЯ ЛЮБИЛ И ЛЮБЛЮ! ТАКЖЕ СИЛЬНО ТЕБЯ ЛЮБЯТ И ТВОИ ДОЧКИ – ТАНЕЧКА И ЛЮДОЧКА! МЫ ПОМНИМ ТЕБЯ, ДОРОГАЯ НАША МАМА!