С-пб Азбука 1999
Скромная книжка малого формата содержит всего 168 страниц. Впервые издана на родине писателя в Швеции в 1987 году. Через 12 лет появилась в русском переводе с предисловием одного из культовых писателей конца XX века Милорада Павича. Сам автор назвал жанр своего произведения комментариями к потерянной рукописи. М.Павич дает такие определения жанру: «нелинейный роман», «роман в сносках». Он считает, что «Пути к раю» открывают двери в XXI век (то же неоднократно говорили о творчестве самого Павича); по его предложению произведение опубликовано и на сербском языке в журнале «Писмо» (белградский собрат ИЛ). « Сама по себе идея замечательна и реализована с такой фантазией, что каждый читатель может создать свою собственную, отличную от других книгу», - такова оценка Павича (с.5). И действительно, это новый уровень чтения, и трудно определить, к какой традиции восходят «Пути к раю». Порой возникают ассоциации с Эдгаром По, в то же время солидный пласт комментируемых произведений склоняет нас к тому, что это своего рода роман-исследование, фантазийное осмысление факта, непостижимо-убедительная логика анализа. Не вызывает сомнений, что сочинению этой книги предшествовала титаническая работа по изучению множества художественных и научных текстов, а затем переработка их в стройные увлекательные поэтические измышления. Оказывается, и комментарии могут быть увлекательным, а не только познавательным чтением.
Австрийский писатель Герман Брох волю к познанию объединяет с понятием свободы:
…явь человека и дом человека –
Это упорство его призвания,
Упорство узника,
Упорство его негасимой свободы
И его негасимой воли к познанию.
(«Смерть Вергилия»)
Мир – это лабиринт, провозглашает Петер Корнель, лабиринт места, памяти, ассоциаций. И блуждая по этому нескончаемому лабиринту, он выявляет отношение того или иного художника или ученого к различным аспектам бытия. Причинно-следственные связи могут быть очень прихотливы и не поддаваться обычной систематизации. Впечатления не менее значимы, чем факты, а интерпретация явления зависит от множества факторов, несущих в себе не всегда постижимое и слышимое «эхо неслучайности». Страна, город, площадь, отрезок изображаемого («место») имеют, согласно поэтической теории Петера Корнеля, огромное значение для художника. Так, особое эмоциональное отношение к «месту» у сюрреалистов: Андре Бретон даже предлагает составить карту, где приятные места обозначить белым, отталкивающие – черным, остальные – серым. (Вспомним цветовые обозначения гласных звуков поэтом-символистом Артюром Рембо). Сальвадор Дали провозгласил Перпиньян центром мира лишь на том основании, что здесь была определена величина метра – меры всех вещей. Писатели, живописцы, а также ученые в лице Фрейда – поэты и провидцы, и то, что кажется лишь незначительным штрихом, в их творчестве строго научно и художественно обосновано. Поль Сезанн «с помощью «пассажей»… не дает зрителю потеряться в иллюзорной пространственной глубине – вместо этого задний план приближается к передней плоскости» (с.19). Это дает пищу для размышлений не только для понимания метода Сезанна, но и особенностей его видения, так сказать, созерцательного мышления.
Не обойден вниманием и Казимир Малевич, провозгласивший: «Никаких изображений действительности, только пустыня». И его «Черный квадрат» следует воспринимать как след куба, упавшего гранью на поверхность, он предрекает четвертое измерение. Недаром посмертное произведение Малевича – его собственный надгробный камень – куб, и на нем нарисован черный квадрат, изображение которого ученики художника нашивали на блузы.
Оказывается, «множественные лабиринты» (наслоение красок друг на друга) создавали индейцы в ритуальных песчаных картинах, и это автор прослеживает в творчестве американских художников XX века Андре Массона и Джексона Поллака, которые расстилали холст, выливали на него клей, сверху насыпали песок. Если холст находится перед художником на полу, то автор становится частью картины, находится как бы внутри нее. Кроме того, картины напоминают след танцующего и потому имеют явные параллели в джазе. С увлечением следить за прихотливой мыслью и образами автора книги не значит безоговорочно верить ему, напротив, он призывает нас к спору, к параллельным выводам, новому созиданию – с обязательной долей фантазийности и нестереотипного мышления. Иллюзорность, соединение сознательного с бессознательным показаны в случае А.Синявского, которому, по его же признанию, «несмотря ни на что, лагерь дает максимальное чувство свободы». Уже находясь в Париже, он продолжает писать, сидя на краю кровати. «Диктовку мысли при полном отсутствии разума» (Манифест сюрреалистов) автор книги прослеживает в стране Советов в процессе над заговорщиками 1936 года. Фигуранты: Вышинский, Каменев, Бакаев. Последние дают признательные показания в ответ на вопросы Вышинского как бы против воли – «чистый психический автоматизм» (из того же Манифеста).
Возвращаясь к понятию «места», Петер Корнель вспоминает «Путешествие на Восток» поэта-романтика Жерара Нерваля. Восток для него оказывается не столько кладезем мудрости и находок, сколько потерь. Реальность не соответствует мечтам, даже Египет выведен из мира фантазий, а воспетый поэтами и запечатленный художниками цветок лотоса превратился в сорт обыкновенного лука, тогда как, по нашему мнению, Мартирос Сарьян как бы через цветок лотоса смотрит на мир. Нерваль теряет царства и провинции и тем самым теряет прибежища для мечтаний. В противовес этому для М.Пруста небольшой фрагмент желтой стены в картине Вермеера «Вид Делфта» - волшебство, он не только, уже тяжело больной, отправляется на выставку, чтобы взглянуть на нее, но и вставляет этот эпизод в роман «В поисках утраченного времени». Подчеркиваем, речь идет не о всей картине, а лишь названном пятне. Кстати, книга снабжена со вкусом подобранными автором репродукциями ряда картин.
«Объективная случайность» сталкивает героя Андре Бретона с Надей, «магнетической, восприимчивой, странной», его притягивает ее наряд, неровный макияж на лице, затем они встречаются в разных частях города, пока она, словно блуждающий дух, не исчезает в больнице для душевнобольных. Все тот же лабиринт. Лабиринт образуют и складки, морщинки зеленого платья «Читающей Магдалины» Рогира Ван дер Вейдена (середина XV в), которые Корнель трактует как центр произведения и как вторжение свободной абстрактной живописи в «кропотливый фламандский реализм».
Блуждая по лабиринту своей памяти, З.Фрейд выявляет, почему он хотел забыть имя художника из Орвьето: оно вызывает неприятные ассоциации со смертью и сексуальностью. А изучение дневниковых записей Леонардо да Винчи приводит Фрейда к мысли о гомосексуальности мастера. Это запись сна Леонардо, связанного с грифом, и гриф затем спрятан в складках одежды Марии в полотне «Дева Мария с младенцам и святой Анной». Тоска человечества по потерянному раю, по Арагону, гнездится в парках, «там приходят в движение безумные мечты обывателей» - как видим, все тот же лабиринт.
На наш взгляд, книга пока не имеет аналогов. Из «Путей к раю», его разбитого на осколки, фрагменты сюжета-комментариев многое могут почерпнуть ученые, художники, культурологи и просто рядовые читатели. Сложное понятней «неслыханной простоты», утверждал Пастернак. И необычная форма делает роман увлекательным вдвойне.