Никто не заметил, когда свет маяка начал тускнеть. Возможно, это началось неделю назад, а может - полгода. Первыми заметили это птицы. Они стали проявлять беспокойство, подлетая к окнам, рассаживаясь на балкончиках, поднимаясь к оку маяка - его фонарю. Птицы тревожились не напрасно: однажды вечером маяк не зажёгся. Впервые за очень долгое время на островок пришла ночь. Удивлённо смотрела луна, не находя привычного ей луча, рассекающего темноту своей тёплой, протянутой в пространство ладонью.
Поутру на маяк приплыли люди. Они открыли старую скрипучую дверь и поразились произошедшей перемене: маяк старел на глазах. Осыпалась со стен штукатурка, перила, прежде любовно отполированные и вычищенные, дряхлели и шатались, ступени крошились под ногами... Фонарь был цел. Люди это определили сразу. Он просто перестал работать. На всякий случай заменили свечу, но фонарь остался нем. Недоуменно спустились вниз...
А в это время, где-то за много тысяч километров отсюда умирал старый Смотритель. Он прожил долгую, по человеческим меркам - даже очень долгую жизнь. Он видел, как выросли его внуки, он дождался взросления правнуков. Он был свидетелем многих исторических катаклизмов, случалось ему с оружием в руках оборонять свой маяк. Случались в его жизни горести, были и потери, но было и много счастливых, радостных моментов. Нет, ни о чём он не жалел, уходя. Разве что только о том, что не успел попрощаться со старым другом, и не доехать уже до него, не успеть. Но старик знал, что та связь, которая возникла между ними ещё в тот летний день, когда он, 22-летний юноша, переступил порог маяка, не прервётся никогда. Он знал, что маяк почувствует его уход, и как и прежде - разделит с ним последние минуты жизни.
Старик вспоминал: первое, что его поразило - это льющийся откуда-то сверху свет, создающий зыбкое переплетение масс, и искажающий пространство до неузнаваемости. А затем, первым делом, он поднялся на самый верх: 647 ступеней, 3 лестничных пролёта, деликатный изгиб перил под рукой и окна, выходящие на восток, юг и запад. Северного окна не было. Только потом он понял почему: там, на северной стороне, не было солнца. На самом верху Смотрителя ждал Он - громадный фонарь, висящий на массивных цепях под медной крышей, которая днём слепила глаза своим сиянием и отражала тысячи бликов, создавая затейливую солнечную мозаику на полу и перилах небольшого балкончика-ниши над морем. А ещё там были чайки, крикливые и суетливые, облюбовавшие островок, охотящиеся и растящие птенцов.
Смотритель прикоснулся к фонарю и ощутил тепло, разлившееся по телу - маяк его признал. Он остался тут до зимы: обставляя комнаты по своему вкусу, запасая дрова, подкрашивая стены и возясь с перилами, требующими покраски и протравления древоточцев. Потом он приехал к маяку летом и остался на зимовку. Со временем установился график весна-осень. Всё остальное время их связывали ветер и птицы, приносящие вести от одного к другому.
Во всех жизненных коллизиях, в радостные и тяжелые времена Смотритель чувствовал рядом каменное плечо маяка, ставшего к тому времени другом. Он всегда приезжал к маяку один, все остальные считали его эту привычку забавной причудой и, после нескольких попыток увязаться следом, отступили.
И вот теперь Смотритель уходил. Уходил легко, прожив долгую, достойную жизнь, завершив все дела, попрощавшись с родными, и лишь мысленно всё ещё ведя диалог с маяком, прощаясь и прося прощения, что чуть-чуть не дотянул до весны...
Маяк вздохнул: осели камни, он как-то сразу сгорбился и состарился, хотя для здания, которое насчитывало уже несколько сотен лет, маяк до сих пор был на удивление крепок. Птицы с протяжным криком поднялись в воздух, море замерло. Уходило волшебство. Уходило то, что оживляло и придавало смысл жизни. Превращало её в служение чему-то высшему. А теперь старик уходил, и вместе с ним мир покидало чудо. Маяк вздохнул последний раз, и на одну-единственную секунду ярко вспыхнул фонарь, прокладывая последний путь уходящему в вечность Смотрителю маяка...