23 марта, 1862 год, штат Виргиния.
Завоеватели. Захватчики, вот уже которую неделю держащие в ужасе город. Оккупанты, принесшие с собой все кошмары несправедливых расправ, унижений, комендантского часа, грабежей и насилия. Ненавистные янки.
Розали смотрела на солдат из окна своей комнаты. Точнее, той комнаты, что теперь она занимала на двоих с Молли – после того, как в их доме расположился со своим штабом сам генерал Бэнкс. Огромный старинный особняк смотрел окнами на центральную площадь, из-за чего командование Потомакской армии сочло его наиболее удобным. В тот пасмурный мартовский день, когда солдаты взошли на крыльцо, Розали совсем не было страшно. Она не боялась на протяжении всего периода боев в долине, не вздрагивала от треска канонады, пушечных залпов и сигналов к капитуляции. Она спокойно восприняла решение тетки остаться в Фронт-Рояле, в родовом гнезде, когда почти все соседи бежали, узнав новость об отступлении.
Розали не боялась не потому, что была смелой. Она просто не понимала всеобщей паники. Ну, подумаешь, янки. Это такие же американцы, как и южане. Она, по сути, тоже была янки – все семнадцать лет прожила на Севере, в Нью-Йорке. И теперь, думала она в те дни, предшествующие оккупации, сюда придут те самые офицеры, с которыми она флиртовала и любезничала на светских нью-йоркских раутах. О, беспечная жизнь! Ее отец, блестящий флотоводец, сделавший головокружительную карьеру, был кумиром военных кругов, а она – единственная дочь, - объектом восхищения высшего общества. Вплоть до начала этой неразберихи, в которой Розали мало что понимала. Победа Линкольна на выборах, сецессия, война. В тот день, когда грянул первый выстрел по форту Самтер, адмирал Эванс – выпускник Вест-Пойнта, джентльмен и южанин, - подал в отставку и предложил свои услуги Конфедерации. Как и многие другие талантливые полководцы. Дочь он отправил на Юг, к тетке, потому что отныне в глазах нью-йоркской общественности они стали презренными предателями. Теперь отец командует крейсером «Алабама» где-то в бесконечных водах Атлантики. Но Розали так и не смогла прочувствовать свои южные корни, она по-прежнему считала себя северянкой, и сердце, ровно бившееся в ее груди, было сердцем северянки.
В тот день, когда армия Союза вошла в долину, а офицеры штаба генерала Бэнкса – на крыльцо их дома, все изменилось. Они стояли в гостиной у лестницы, глядя на вламывающихся в дом солдат – тетя Клэр, в неизменном черном платье, прямая, как жердь, Молли – единственная рабыня, не решившаяся бежать, куда глаза глядят, когда от оружейных залпов стали дрожать оконные стекла. И Розали, стоявшая за теткиной спиной. Бросив на них презрительный взгляд, один из офицеров заявил, что дом отдается в распоряжение генерала Бэнкса, а они могут убираться ко всем чертям. В ответ тетка спокойно сказала, что идти им некуда, и она скорее разберет дом на камушки, прежде чем позволит ненавистному генералу переступить его порог. Конечно же, это были не более, чем слова – гордые, но пустые. Позже, узнав, что в огромном особняке живут всего-навсего три безобидные женщины, один из штабных офицеров объявил, что им разрешено остаться, при условии: они освободят все комнаты, кроме двух – в самой оконечности северного крыла, над кухней, которые раньше занимала прислуга.
Розали видела из окна развивавшейся над входной дверью флаг Союза, солдат, гревшихся у костра, сооруженного из штакетников палисада, и широкую площадь. Хотя до комендантского часа было еще далеко – она была пустынна. Немногочисленные жители Фронт-Рояла, которым некуда было бежать, в эти тревожные дни боялись лишний раз носа за дверь показать. Когда оставшиеся знакомые узнали, что Розали с теткой остались незащищенные, под одной крышей с таким огромным количеством мужчин, тем более – мужчин-янки, они пришли в ужас. Престарелая мисс Анна Шепард, сестра уважаемого судьи, шепотом говорила тетке:
- Но, Клэр, по-твоему – это прилично? Розали – юная девушка, мало ли какую грубость они могут сказать ей, а уж тем более – сделать… Об этом и подумать страшно!
- Посмотри в окно, Анна! – раздраженно бросила тетка. – Что ты там видишь?
- Дождь идет, - неуверенно ответила старая мисс, не понимая, к чему этот вопрос.
- Война идет! – отрезала Клэр. – Теперь не до приличий. Главное – выжить. И, по возможности – с достоинством…
С первых же дней оккупации в долине появились партизанские отряды. Люди шепотом сообщали друг другу сплетни – вожака их называют Серым Призраком, говорят, он благородных кровей, офицер кавалерии. Его партизаны, «призрачные рейнджеры» - не давали захватчикам ни дня покоя, совершая налеты на продовольственные обозы и подрывая мосты через реку, лишая неприятельские бригады связи друг с другом. Они, точно маленькие злобные осы, нападали на зверюгу-бульдога, отвлекая его от главной задачи – удерживать долину, которая широким прямым коридором открывала мятежной армии дорогу на Вашингтон.
На востоке, у подножья гор, притаилась кавалерия Эшби, ожидая приказа нанести контрудар. А за ней – бастионом, гораздо более мощным, чем горы, - стоял Несокрушимый Джексон со своей армией. Его возвращения ждали все – и побежденные, и завоеватели. Одни – с надеждой на возмездие, другие – с ужасом.
… От тяжелых раздумий Розали отвлек непривычный шум внизу – женский крик, звон стекла и выстрел. Она бросилась вниз по узкой лесенке, через кухню – в холл. Картина, представшая ее глазам, была жуткой. Молли, молодая негритянка, ни жива, ни мертва от ужаса, сидела, прислонившись к стене, окруженная осколками разбитой посуды. К груди она прижимала поднос, прикрывая им разорванный лиф платья. Над ней возвышалась мрачная фигура тети Клэр. В руке ее дымился тяжелый револьвер, выстреливший секунду назад в толстого испанца, сержанта Переса, мерзавца, давно уже отпускавшего сальные шуточки в сторону красивой рабыни. О подробностях произошедшего Розали не пришлось долго гадать. Она подбежала к тетке и встала рядом, готовая разделить любую ее участь. Тетя стреляла в ногу, желая лишь остановить пьяного солдата. Пуля поцарапала бедро, и теперь сержант, трезвея на глазах, с удивлением смотрел на кровь, ржавым пятном расползавшуюся по синей униформе. Поняв, наконец, что произошло, он взревел:
- Тебя повесят за это, старая ведьма!
- Если только рядом с тобой, подонок! – дрожащим от негодования голосом ответила тетка. На шум в холл вбежали другие офицеры. Как и Розали, они сразу поняли всю суть разыгравшейся здесь сцены. Молодой майор, тот самый, что убедил Бэнкса не выставлять женщин на улицу, приказал солдатам вывести и перевязать раненого. Когда чертыхающийся испанец исчез, майор вежливо обратился к тете Клэр, осведомляясь, не пострадал ли кто из них, и обещая, что виновный будет строго наказан. Клэр не удостоила его даже взглядом. Опираясь на руку все еще дрожащей Молли, она пошла сквозь арку к черной лестнице. Майор протянул руку к Розали, намереваясь прикоснуться к ее предплечью, и мягко спросил:
- Надеюсь, эта пьяная свинья, Перес, не сильно вас напугал?
Розали попыталась, как это отлично получалось у тети, облить его презрительным взглядом, но не смогла. В ее распахнутых глазах бушевал кромешный ужас. Так вот они какие, любезные офицеры. Проклятые янки! Она резко отдернулась от его жеста и бросилась в свое убежище.
…Сумерки, наползавшие на город, застали Розали там же, где оставил ее пасмурный день – у окна. Она стояла, глядя на площадь, и думала о сегодняшнем дне и его событиях. О случайно долетевших до нее обрывках фраз – в тот момент, пока она готовила ромашковый чай для несчастной Молли, о пьяном Пересе, оравшим проклятия во дворе, и о случившемся ранним утром – до того, как грохнул выстрел из теткиного револьвера. И Розали приняла решение.
Выглянув за дверь, она прислушалась к звукам дома. В соседней комнате стояла тишина. Розали ясно могла представить, что там происходит. Тетя читает или перебирает свою переписку. Молли, устав всхлипывать, чинит у подножья теткиного кресла свое разодранное платье. Внизу также тихо – за закрытыми дверями гостиной Бэнкс совещался со своими бригадными генералами. Офицеры проверяли караул. Солдаты совершали обход в преддверье комендантского часа. Розали бесшумно скользнула по лестнице. В кухне было темно, но она не задела ни одного шкафчика, проходя к задней двери. Сняв с крючка длинный коричневый плащ, принадлежавший бывшей у них некогда толстой кухарке, Розали, не замедляя шаг, закуталась в него, укрыла голову капюшоном и вышла из дома.
Бесформенной тенью бежала она вниз, в западную часть городка, свернув с мостовой вглубь, в уличную изнанку, на которой расположились склады, темнота и пустынность.
Над крыльцом дома судьи Шепарда горел фонарь. Взойдя по ступеням, Розали потушила его, и только потом поскреблась в дверь. Открыла мисс Анна, мешкавшая несколько секунд, пытаясь разглядеть темную фигуру в сгущавшихся сумерках.
- Розали? Милочка, что ты делаешь здесь так поздно? Ведь комендантский час, и эти проклятые янки…
- Мне нужно переговорить с судьей, - оборвала ее Розали, и, не дожидаясь приглашения, скользнула внутрь. Старая мисс удивилась, но прекратила свои излияния. Она указала ей на закрытые створки гостиной, сквозь которые едва пробивался свечной свет.
Когда Розали вошла, почтенный джентльмен читал. Увидев девушку, он отложил книгу:
- Розали? Дитя мое, что произошло?
- Судья Шепард, я не знаю, правильно ли я сделала, что пришла к вам. Но, в любом случае, ни времени, ни выбора у меня нет. Я оставляю за вами принятие решения, и уверена, что оно будет единственно верным.
Старик глядел на нее, все более подаваясь вперед в своем кресле.
Розали перевела дух и снова заговорила:
- Они думают, что Серый Призрак прячется в Старом Колодце, у этого фермера, Буллара. Налет на ферму произойдет сегодня на рассвете.
Судья встал.
- И еще. Утром прискакал гонец. Он привез письмо – донесение, от какого-то генерала, Шелдса, кажется. Там о месторасположении войск, что идут на подмогу Бэнксу. Вот оно.
Розали высвободила руку из-под полы плаща и протянула судье тонко свернутую бумажную трубочку. И, поскольку джентльмен не спешил взять ее, положила на маленький кофейный столик.
Несколько секунд они молчали. Наконец, Шепард подошел к девушке и взял ее ладонь обеими руками.
- Розали, - твердо сказал он. – Ты понимаешь, как рискуешь?
Розали затрепетала. Сначала она хотела объяснить:
- Сегодня днем янки… И тетя... – потом она поняла, что объяснение следует начать с более ранних свои чувств: - Понимаете, мой отец…
Но тут она испугалась, что расплачется. Если объяснять чувства словами, они кажутся просто глупостью.
- Я знаю, чем рискую. Они ничего не заподозрят. Они думают, что я пустоголовая девочка, всей душой принадлежащая Северу и Союзу, поскольку я как-то рассказала одному майору, что жила в Нью-Йорке всю жизнь. Не бойтесь за меня.
Судья поцеловал ее в лоб, и дрогнувшим голосом сказал:
- Когда я смотрю, на таких, как ты, Розали, я счастлив, что я – южанин.
При этих словах неистовая волна гордости поднялась от самого сердца девушки и была готова выплеснуться жгучими слезами. Но она вновь сдержалась.
- Я сделаю все, что нужно. Ступай скорее домой, пока никто тебя не хватился. Ты правильно поступила, что пришла ко мне.
… Призрачным пятном скользя в мартовских сумерках, Розали возвращалась домой, всю дорогу пытаясь унять отчаянный стук своего сердца, забившегося с новой, до этого неведомой девушке, силой…