Уважаемая Марьям Адыевна, я так благодарен Вам, что чувства и мысли мои об итогах моего общения на конференции требуют от меня немедленной реализации.
Боюсь, что со временем этот союз чувства и мысли утратится. Тогда мысль лишится главного – жизненной силы.
Самое яркое – и в конечном итоге оно оказывается действительно правильным – это первое впечатление о человеке. То же самое – при встрече с коллективом единомышленников. У меня сейчас какая-то внутренняя потребность попытаться прямо сейчас, в стиле «Опавших листьев» В. Розанова, осознать своё первое впечатление о конференции, посвящённой 200-летию Лермонтова. Что-то мучает меня: видимо, я ещё не до конца осознаю самое главное в своей научной концепции. Поэтому и беспокою Вас.
1. Я испытал, и постепенно начинаю осознавать, как крайне важно «держать руку на пульсе» современного научного сообщества. «Своё» познаётся только в диалоге с «чужим». Главный итог нашей конференции лично для меня: мой настрой души, вектор мысли как ориентир моей научной концепции, оказывается, совпадает с требованием времени. До этого чувство изгоя в своей среде не покидало меня и тревожило. Характерно, что это произошло в многонациональной научной среде. Вот именно это и заставляет меня сейчас думать об итогах конференции (в моём дискурсе, конечно).
2. Не важно, какая кровь текла в жилах Лермонтова. Гораздо важнее и принципиально, что он в своём творчестве, как оказалось, достойный сын Кавказа. Без этого весь разговор о генетике был бы вообще безосновательным, лишь физиологическим.
3. Именно Лермонтов, а не Пушкин, Полежаев, Бестужев, к примеру, впервые в русской литературе стал «межнациональной культурной личностью» (в современной терминологии), которая – итоговый идеал диалога наших культур, по моей научной концепции.
4. В истории русско-кавказских отношений подходы к решению этой проблемы были разными. Разными стали и итоги. «Государственники» и «побратимы» (по моей терминологии), в принципе, думали об одном и том же – о будущем совместном сосуществовании народов России и Северного Кавказа. Только видели это общее будущее по-разному, альтернативно: через насилие, принуждение или взаимный добровольный союз равных.
5. К сожалению, политически (и что самое страшное для культур наших народов – идеологически, оправданием «самовара» Пушкина) победили «государственники». Какие итоги стали реальностью?
а. Прежде всего и нагляднее – последняя «кавказская война» в Чечне. Действовала старая модель того же Пушкина: «Смирись, Кавказ! Идёт Ермолов!». Мы только сейчас начинаем осознавать, что эта модель «диалога» принципиально ложна и трагична для обеих сторон. Невозможно будущее добровольное сосуществование наших народов, если мы будем продолжать сегодня строить памятник Ермолову в Минводах, а в Аварии горцы своему Шамилю. Возвращаясь из Грозного, я с болью наблюдал в автобусе полоумную старую горянку, которая всем жаловалась на потерю всей своей семьи. А сколько русских матерей продолжают оплакивать потерю своих сыновей! И вспомнился мне сразу «Валерик» Лермонтова.
б. Сопоставим итоги «мулатства» и «аманатства» (в моей терминологии) – та же картина. Горские дети, насильно изъятые из родной среды (равно будь то воля родителей или «благородное» желание победителей), «не состоялись» (по терминологии Л. Толстого). Их судьбы оказались трагичными. Почему?
6. Видимо, принципиально важно – как лично для человека, так и для всего его социума – заложенное самой природой в человеке его предназначение стать Личностью, «самостью», «особью» (по терминологии А. Герцена). Свою судьбу каждый должен решить сам. Он лично ответственен перед Всевышним. Лермонтов воспевает человека, бросившего вызов року и желающего самостоятельно изменить свою горькую судьбу.
Следовательно, чтобы такая Личность «состоялась» в историческом диалоге разных типов культур, первейшая необходимость – предоставить человеку право добровольного выбора. И это русские писатели – «побратимы» понимали. Сопоставляя менталитеты горца и русского «равнинного» человека, они обязательно подчёркивали преимущества горской ментальности, в основе которой лежит личностное начало, тогда как в русской ментальности соответственно – «соборность». В. Соловьёв мечтал, чтобы русский человек в храме божьем оставался «самостью» (входим вместе, а говорим с Богом отдельно).
Русский человек, столкнувшись на Кавказе с айсбергом инонациональной культуры, в итоге мог добровольно и самостоятельно выбрать свой вариант поведения и стать либо «государственником» (Пушкин, Полежаев, Марлинский, Немирович-Данченко), либо «побратимом» (Грибоедов, Лермонтов, Толстой, Павленко, Тихонов).
Иное дело – судьба самого горца. Чтобы стать «мулатом» (по терминологии Р. Гамзатова), он должен иметь возможность выбора, а своё решение принимать лично и добровольно. История поставила горцев на «перепутье» дорог между Востоком и Западом. Культура Востока – и идеологически, и ментально – была ему ближе, роднее, понятнее. Чтобы горец стал добровольно ориентироваться на Запад, культура Запада для него самого должна стать желанной и даже необходимой. Речь идёт не о цивилизации («самоварах Пушкина»), а о менталитете как первооснове культуры. Всё дело в возможностях самой этой новой для горца культуры и, разумеется, в заинтересованности ею горца. Вторая мечта Пушкина – «государственника» заменить у горцев Коран на Библию – вообще противоречит законам «побратимства».
7. «Мулаты»–горцы могли появиться только тогда, когда национальная политика государства стала сориентирована на эти проблемы, хотя и в форме «кентавра» («советский человек»). В итоге рождается «мулатская» поэзия, к примеру, Р. Гамзатова, у которой, по его выражению, «два крыла». Или те люди, которые собрались сегодня в Грозном, чтобы поделиться своим прочтением жизни и творчества Лермонтова. Каждый из них раскрылся передо мною, как яркий синтез «своего» и «чужого», и у каждого из нас – независимо от генов – оказались общими идеалы, желания и боли.
С искренним уважением и восхищением Вами,
Лебедев В.Д., который считает себя не приёмным,
а действительным сыном Кавказа.
31 мая 2014 г.
Грозный-Сочи