Точным, но неуклюжим броском, как обычно, со спины, набросилась осень. В этот раз с особым фанатизмом и непомерной кровожадностью, сатанинским голодом. Не оставалось ни единого шанса одержать вверх над этой подлой рыжей гиеной, жадно пожиравшей беспомощные мысли и воспоминания, которые, в предсмертной агонии, с мягкой улыбкой на лице, кровоточили остатками теплого солнечного света. А было ли то самое солнце, бесплатно дарившее себя каждому встречному? Оно обещало греть, не останавливаясь, клялось в вечной любви и преданности каждому, кто ходил под его лучами, отдаваясь без остатка. Глупое, наивное, легкомысленное солнце, как можно было не любить тебя в ответ.
Не верится, что я стал свидетелем этой бойни: повсюду разбросаны лишь багровые клочья, оставленные бездушной, скалящей желтые клыки, тварью. Своим дичайшим пестрым окрасом, своей непомерно огромной тушей, она накрыла парки, улицы, дома, похоронила под собой весь продрогший городишко, и без того измученный вечными беcсонницами, пугающими сквозняками. Стало холодно, чертовски холодно. Медленно, наигранно тоскливо, нас принялось оплакивать небо, изо дня в день, склонившись, подобно сгорбленной старухе, причитая и охая. Не из жалости, конечно, просто выполняло свою муторную работу. Постепенно, мертвым глянцем стекленели лужи. Широко раскрыв глаза, под громкий хруст, они готовы разбиться в последний раз, у них нет больше сил, сил выносить боль своих отражений. В мутных отражениях не оставалось уже ничего, кроме жирных угрюмых туч, и лиц прохожих, тусклых, вытянутых, недвижимых, словно восковых.
Серый асфальт, мокрый, холодный был не только под ногами, теперь, казалось, он был еще и над головой. Погребенный заживо городок, тяжко вздыхал, пытаясь хоть как-то удержать на своих плечах асфальтовое небо. Было страшно чихнуть, один громкий звук - и вся громада рухнет на головы ничего не подозревающих обывателей. Купите шарф и одевайтесь теплее, недавно видел, проходящую мимо, костлявую простуду…