Как только Роза оказалась в новой тюрьме, она сообщила подробности переезда, конечно, сначала Матильде Якоб:
„ Бреслау, 23.07.1917
Понедельник утром!
Милая Матильда!
Вчера я сюда добралась полу-мёртвая от усталости: я так отвыкла от людей и суеты! Первое впечатление здешнего жилья было таким уничножающим, что я с трудом удержала слёзы. Различие с Вронке слишком большое. Но что возможно сделать, чтобы немного облегчить мне прибывание здесь, будет сделано, в этом я не сомневаюсь. Самый трудный вопрос — питание, это для меня кардинальный вопрос! Сегодня мне сообщили, что я не найду ресторана, который бы присылал мне еду! Что это должно значить, мне не ясно, это же бы значило, что я должна голодать, ведь при моем серьёзном желудочном заболевании я не могу принимать тюремную пищу!..
Прежде всего, естественно, я тоскую о нашем скором свидании и разговоре!..»
И Матильда сразу же приехала и нашла для Розы женщину, которая стала ей готовить. Конечно, на этом проблемы не закончились, но Роза не теряла оптимизма со временем добиться улучшения местных условий.
2-го августа она смогла собраться с силами и опять написать Соне Либкнехт:
«Моя милая Сонечка!
Ваше письмо от 28.07. я получила, это была первая весточка из внешнего мира, которая до меня здесь дошла., и вы можите себе представить, как я была этому рада. Моё переселение в своей сердечной обо мне заботе, вы слишком трагически воспринимаете. Мы постоянно живём «наготове» и, как вам известно, воспринимаем все привратности судьбы не без юмора. Я здесь уже хорошо адаптировалась, сегодня пришли из Вронке мои ящики с книгами, и так скоро мои две камеры здесь с книгами и картинками на стенах, и скромным украшением будут опять выглядеть по-домашнему и уютно, как во Вронке. Чего мне здесь не хватает,это, естественно, относительная несвобода в передвижении, которую я там имела, где крепость весть деь была открыта, тогда как здесь я заперта, потом чудесного воздуха, сада и прежде всего птиц! Вы не можите себе представить, как я была привязана к этому маленькому обществу. Но со всем этим можно смириться, и скоро я забуду, что там мне было лучше, чем здесь. Вся ситуация здесь довольно схожа с Барнимштрассе, только не хватает симпатичного зелёного лазаретного дворика, в котором я всё же каждый день могла делать какое-либо маленькое ботаническое или зоологическое открытие. Здесь только большой , покрытый булыжником хозяйственный двор, служащий для прогулок, в котором нечего «открывать», и я при прогулках опускаю свои глаза на эти серые камни, чтобы не встречаться взглядами с арестантками, которые в их арестанской одежде меня смущают, и среди которых я всегда нахожу пару, у которых возраст, пол и индивидуальность под штампом глубокой человеческой деградации смыты, и которые как раз болезненным магнетизмом всё время притягивают моё внимание. Естественно повсюду находятся и отдельные личности, на которых и арестанская одежда не может повлиять, и которые бы обрадовали взгляд художника. Так я здесь во дворе уже нашла молодую работницу, с её стройной осанкой, строгим профилем и повязанным головным платком, напоминающую персонаж с картин Миллета; просто наслаждение наблюдать, с каким величием в движениях она переносит тяжести, а её худое лицо с натянутой на костях кожей и равномерным меловым цветом, напоминает маску Пьерро. Но, наученная печальным опытом, я стараюсь таких многообещающих персон обходить. На Барнимштрассе я тоже одну такую с во истину царским видом и походкой арестованную для себя открыла и приписала ей соответствующие свойства. Позже её поселили поблизости со мной, и через два дня я открыла под её красивой маской такую бездну глупости и низких намерений, что когда наши пути пересекались, я разу же опускала взгляд. Я тогда подума, что Венера Милосская лишь потому сохранила тысячилетиями свою репутацию самой красивой женщины, что молчала. Могла бы она открыть рот, тогда м.б. вышло бы наружу, что она вообще-то прачка или портниха, и весь её шарм бы полетел к чёрту.
Напротив меня мужская тюрьма из обычного мрачного тёмно-красного кирпича. Но поперёк над стеной я вижу зелёные кроны деревьев какого-то сквера, большой чёрный тополь и ряд гораздо более светлых благородных ясеней, с из жёлтыми связками стручков. Окна выходят на северо-запад, так что порой я вижу красивые вечерние облака, а вы знаете, что такое розовое облако меня может заставить всё забыть и за всё вознаградить.
Сейчас 8 часов вечера, солнце едва опустилось за крышу мужской тюрьмы, она ещё ярко освещена из-за стеклянных оконец на чердаке, и всё небо светит золотом. Мне это очень прятно и хочется, сама не знаю почему, тихо петь Гуновскую Аве Мария (Вы же её знаете?)
Большое спасибо за Гётевские вещи...
Вы спрашиваете, «как стать хорошей», как заставить замолчать в себе «чёртика». Сонечка, я не знаю никакого другого средства, кроме наслаждения красотой жизни, которая повсюду вокруг нас, если только умеешь пользоваться глазами и ушами и стараешься сохранить равновесие, несмотря на всё досадное и мелочное...
Надеюсь, вы скоро ко мне приедете! Как только получите разрешение, дайте телеграмму.
Обнимаю вас много раз
Ваша Р «