или «М. Ю. Лермонтов и Чечня» как проблематика исследования
в советский период и постсоветскую эпоху
К.Б. Гайтукаев,
канд. филолог. наук,
профессор
Данная тема предполагает поиск ответов на ряд важных, на мой взгляд, вопросов: «Кто такой Лермонтов? Что значит его творчество для чеченцев и что Чечня и чеченцы значили для Лермонтова?», «Как воспринималось чеченцами творческое наследие «Певца Кавказа» на разных этапах своей непростой истории?»
К сожалению, до сих пор эти вопросы не получили сколько-нибудь развернутых убедительных ответов. Сделать это тем более важно, что без учета Чечни и чеченского фактора картина «Лермонтовского Кавказа» будет неполной.
Чечня, на мой взгляд, может и должна занять надлежащее место в ряду именитых «лермонтовских мест», как Москва, Тарханы, Пятигорск, Грузия, Дагестан, где созданы и функционируют научные и культурные центры, занимающиеся изучением историко-культурного и эстетического резонанса творческого наследия поэта.
Есть еще одна причина, требующая уделить должное внимание обозначенной в заглавии проблеме: на всех крутых загибах судьбы чеченцев Лермонтов и его творчество всегда оказывались в центре дискуссий о русско-чеченских взаимоотношениях.
Предваряя подробности, можно отметить, что отношение чеченцев к автору «Мцыри», «Измаил-Бея», «Бэлы», «Валерика»... всегда было и остается устойчиво приязненным. И никакой «злой чечен» — бренд нынешних «ура-патриотов», используемый ими в своей античеченской истерии, поколебать этого фактора не в состоянии. И тому есть фундаментальные основания. Отчасти они связаны с особенностями национального характера чеченцев и строгостью соблюдения ими «Горского кодекса чести»: в страшной рубке русских и чеченцев на речке Валерик рядом с «поручиком Тенгинского полка», не отходя от него до конца сражения и после, стоит чеченец Галуб, надо полагать, побратим поэта: «он был кунак мой...».
Сказанное можно дополнить историей доверительно-приятельских отношений русского художника Петра Захарова «из чеченцев», сложившихся, по версии Н. Шабанянца, в процессе создания им портрета М. Лермонтова к его выпуску из юнкерской школы. (Н. Шабанянц. Петр Захаров. Художник из чеченцев. Грозный 1959 г. http://www.lermontov.info/portret/portret3.shtml) И сам «чеченский мальчик», по мнению И.Л. Андроникова, ставший прототипом образа Мцыри в одноименной поэме поэта. (Андроников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки. М., 1964. С. 271-273).
На «Кодекс чести» делал упор чеченский поэт Магомед Дикаев, когда в своем знаменитом стихотворении «Нохчо ву со» («Чеченец я», 1977) писал: «Нохчо ву со, // Лермонтовна т1еман к1уьрлахь хийла гина, // Топ кхетарна цунна кхоьруш, сайн Даймехкан сий лардина, // Сайн хьешана мерза кхача, деган йовхо ца кхоийна, // Мостаг1чунна, бекхам боцуш, цхьа а зулам ца дитина» («Чеченец я, Лермонтова не раз в дыму сражения видавший, // Его от пули оберегавший, чтобы честь Отчизны сохранить, // Гостю пищи сладкой и тепла душевного не пожалевший, // Врага без отмщения злодеяний не оставивший, // Чеченец Я».— Вот так перевел бы я эти строки. (Мохьмад Дикаев. Земля отцов. (На чеченском языке.) Соьлжа -Г1ала. 2012. С.26).
Лыко в строку и описанный Халидом Ошаевым эпизод посещения великим князем Константином Константиновичем в 1909 году Полтавского кадетского корпуса, где обучался Асламбек Шерипов, сын отставного полковника-чеченца и будущий герой гражданской войны на Северном Кавказе. Узнав об этом, князь решил «испытать» юного кадета: «По камням струится Терек, / Плещет мутный вал... – начал князь и, кивнув головой, предложил — «Дальше!»: «Злой чечен ползет на берег, / Точит свой кинжал, — отчеканил двенадцатилетний Асламбек...» ( См.: Проблемы творчества и биографии Лермонтова. Материалы всесоюзной юбилейной конференции. Грозный. 1987. С.110).
Эпизод, кроме всего прочего, интересен и тем, что иллюстрирует, как власти изначально эксплуатировали бренд «злой чечен» в оправдание собственных военных преступлений на Кавказе, с одной стороны, и с другой, как к нему отнесся юный «чечен».
Член царской семьи исходил из официальной мантры — Россия «цивилизует» «диких горцев», как их коллеги колонизаторы Запада «цивилизуют» аборигенов обеих Америк, Азии и Африки...
Реакция Асламбека в этом эпизоде сопоставима с реакцией автора стихотворения «Скифы»: «Мы обернемся к вам своею азиатской рожей...», в случае, если вы (Запад...) не одумаетесь и не перестанете давить на нас: «Злой чечен ползет на берег, //Точит свой кинжал».
Некий вызов, который угадывается в части стиха, прочитанного мальчиком-чеченцем, мотивирован не словами поэта (он их вообще подслушал из уст молодой кормящей мамы — казачки), но содержит в себе реакцию на присвоение человеком, пусть даже и из царствующей семьи, абсолютного права вершить судьбы народов, проливать невинную кровь людей, принуждая их к рабской покорности...
«Певец Кавказа» здесь, скорее, союзник и нравственный ориентир для отрока чеченца-кадета, который знал наизусть почти все «кавказские поэмы» поэта, и в подражание которому сочинял стихи и поэмы на «кавказские» же темы. (См.: Лермонтовские чтения на Кавминводах -2012. Материалы международной научной конференции, 24-26 мая 2012 г. С. 217)
Асламбек не мог не питать чувства братской приязни к своему кумиру, главным образом, за то, что именно он в числе первых русских писателей революционно-гуманистического направления сквозь ненависть и злобу, порождаемых войной, возвысил свой голос против этой самой вражды, взаимной ненависти и крови: И с грустью тайной и сердечной// Я думал: Жалкий человек.// Чего он хочет!.. небо ясно,// Под небом места много всем,// Но беспрестанно и напрасно // Один враждует он – зачем?» (Михаил Лермонтов. Избранное.М. 2004. С.195)
Надо полагать, великий князь был в курсе антивоенных настроений поэта, знал он и о таких «неудобных» его (или приписываемых ему?) стихах, как «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ...» или еще более нелицеприятных для слуха властей: «Как хищный зверь, в смиренную обитель // Врывается штыками победитель; //Он убивает старцев и детей, // Невинных дев и юных матерей // Ласкает он кровавою рукой,..» (Там же. С. 314-315). Из соображений «политической целесообразности», властями изымались из публичного обращения эти и другие подобные им по содержанию стихотворения или отрицалась их принадлежность поэту (http://www.krugozormagazine.com/show/Russia.1274.html ).
Но чеченцы помнили их и озвучивали из поколения в поколение, так как находили в них моральную поддержку в сопротивлении завоевателям, которые «огнем и мечом», как о том писали в советских учебниках истории, насаждали свои крепостнические порядки, рабство, коррупцию и чиновничий беспредел.
Массовое знакомство чеченцев с творчеством Лермонтова, как известно, произошло в период кампании ликвидации безграмотности, проводимой в соответствии с программой культурной революции большевиков. В школьных учебниках 1930-х годов в числе первых были переведены на чеченский язык поэмы «Мцыри», «Измаил-Бей», стихотворения «Валерик», «Спор», «Казачья колыбельная песня», «Смерть поэта», «Бородино», «Узник», «Парус», «Дума», «Родина». Там же излагались азы теории стихосложения – о ритмике, рифме, тропах, строфике и т.д.
В 1942 году, в тревожные для страны времена, когда над нею нависла коричневая опасность, на чеченском языке был издан первый сборник стихов Лермонтова. По времени публикации сборника можно себе представить, какое значение придавалось в Чечне художественному слову Лермонтова. К столетию гибели поэта на сцене национального театра была осуществлена постановка спектакля по повести «Бэла». В продолжение темы поэмы «Беглец» Лермонтова М. Мамакаев создал стихотворение «К1илло», клеймившее «труса» в грозные дни начала Великой Отечественной войны. Тогда же была подготовлена к публикации рукопись перевода романа «Герой нашего времени», но в печати ему суждено было появиться лишь спустя полтора десятилетия депортации, когда не могло быть и речи о каком бы то ни было публичном проявлении в культуре и просто в общественной жизни империи того, что напоминало бы имя «врага народа». Даже сам этноним «чеченец» был выведен из официального обращения и заменен на «спецпереселенец».
Однако и там, на чужбине, сосланные «на вечные времена», «спецпереселенцы» обретали духовные силы и нравственную опору в творениях «Певца Кавказа», которые, надо сказать, были востребованы наравне с единственным сохранившимся сборником «Чеченский фольклор» (1941) и яркими романтическими рассказами и повестями грузинского классика Александра Казбеги. Все они были нарасхват и передавались из рук в руки...
«Спецпереселенец» М. Гадаев, классик чеченской советской литературы, первый профессиональный переводчик «Мцыри», создал свое знаменитое стихотворение о трагедии народа «Г1ум Азин арахь лаьта со, // Малхбузе б1аьрг бетташ..» («В песчаной Азии стою я, // Глядя с тоской на Запад». 1947), полное душевных переживаний, перекликающихся с драмой лермонтовского героя, также отлученного от родины, близких и родных. (Гадаев Мохьмад-Салахь. Символ памяти. Т. 1. Грозный (Соьлжа-Г1ала: ФГУП ИПК «Грозненский рабочий». 2010. С.42-43)
«Спецпереселенка» Раиса Ахматова, известная советская поэтесса, чуть ли не в каждом своем новом сборнике публиковала посвящения любимому «поэту и учителю Лермонтову».
«Спецпереселенец» Магомед Сулаев не переставал совершенствовать свои переводы из цикла «кавказских стихов» великого собрата по перу.
Вся поэзия «спецпереселенца» Ахмада Сулейманова, совершенно оригинальная и неповторимая, полна звуков, музыки и образов автора «Казачьей колыбельной песни», «Песни про купца Калашникова», «Родины»...
В интервью «Молодежной смене» доктор филологических наук, академик РАЕН Ибрагим Алироев поделился, каким радостным открытием для него, восьмиклассника, стали стихи и поэмы Лермонтова. Он заучивал целые отрывки из «Измаил-Бея», «Мцыри», «Валерика». Процитировав большой отрывок из исповеди Мцыри, Алироев, на 80-м году жизни, признавался: «...до сих пор помню, эти строки, некогда обжегшие мне душу в далекой казахстанской юности». (Алироев И.Ю., Молодежная смена № 51 (1085) 3 июля 2013 г. http://www.grozny-inform.ru/main.mhtml?Part=14&PubID=43601)
Не будет преувеличением, сказать, что такова была реакция многих чеченских школьников-«спецпереселенцев» на Лермонтова и его поэзию.
Сказанное не оставляет сомнения в том, какой вдохновляющей силой обладало поэтическое слово «Сына Кавказа», великого «преемника Пушкина», для чеченцев «...во дни торжеств и бед народных».
Стоит сказать, что заметные успехи в развитии национальной литературы и культуры в целом отмечены в относительно мирные этапы жизни чеченцев — между трагическими катаклизмами в самой России (первая мировая война, революция, гражданская война, расправа с «кулачеством», вторая мировая война, «геополитическая катастрофа...»), производными от которых были геноцид 1944-1957 г.г. и две последние истребительные войны, которые, надо заметить, ни тогда, ни после не стали не только трагедией для остального населения метрополии, но и сколько-нибудь заметным событием, способным оторвать его от телевизора и мягкого дивана.
Чечня в качестве суверенной темы в матрице «Лермонтов и Кавказ» обозначилась в советском литературоведении во второй половине прошлого века. Этому способствовали, главным образом, два фактора: восстановление автономии Чечено-Ингушетии и, соответственно, появление национальных кадров, заинтересованных в более детальном и объективном рассмотрении биографии и творчества «Певца Кавказа», связанных с историей именно чеченского народа.
Определенный задел был заложен известными северокавказскими литературоведами — профессором Леонидом Петровичем Семеновым (Орджоникидзе, ныне Владикавказ), профессором Андреем Васильевичем Поповым (Ставрополь), Борисом Степановичем Виноградовым (Грозный). Последние двое известны тем, что «скрупулезно» исследовали этническую принадлежность горских образов в произведениях русских классиков, в частности, персонажей романа Лермонтова «Герой нашего времени». При расхождении в оценках других действующих лиц, относительно нацпринадлежности Казбича они были единодушны. Путем сбора «косвенных доказательств» они сошлись во мнении: Казбич – это чеченец! Хотя автор об этом не обмолвился ни словом...
Во второй половине прошлого века в среде местных филологов объявились новые имена (Я. Вагапов, Ю Айдаев, Ю Верольский, А. Очман, Р. Эсанбаева, С. Саламова, Х. Нальгиева и др.) с претензиями «сметь собственное мнение иметь». Они подключились к разработке различных аспектов большой темы «Кавказ и русская литература» и др.
Стало ясно, что и проблема «М.Ю. Лермонтов и Чечня» имеет ряд аспектов, каждый из которых предоставляет достаточно материала для монографического исследования. Среди них, условно говоря, «биографический», связанный с пребыванием «поручика Тенгинского полка» на территории, занимаемой ныне Чеченской Республикой. К нему примыкает другой аспект, тематически и идейно охватывающий творчество поэта, прямо или косвенно связанный с Чечней. И третий, пожалуй, самый обширный и тоже малоисследованный, можно определить так: «М.Ю. Лермонтов в духовной и культурной жизни современной Чечни и чеченцев». Они подлежат всестороннему исследованию.
По скоротечному завершению «хрущевской оттепели» художественные произведения и научные труды национальных авторов попали под нож. И таких примеров было немало.
Повесть классика грузинской литературы Александра Казбеги «Элисо», напечатанная в чеченском альманахе «Аргун», была изъята из обращения. Отрывки из произведений А. Айдамирова, включенные в учебники по чеченской литературе, демонстративно вырывались чуть ли не на глазах учеников.
Параллельно проводились «зачистки» в сфере «идеологического фронта» под прикрытием так называемой борьбы с «пережитками проклятого прошлого». Партийными функционерами подвергались тотальной дискредитации история, культура и духовно-нравственные ценности автохтонного населения.
Идеей фикс этой затеи было стремление колониальных властей оправдать преступления режима против чеченцев и ингушей. Создается впечатление, что Чечня всегда была полигоном для экспериментов не только партийных общественно-политических прожектов, но и полигоном для обкатки новых вооружений в «условиях, максимально приближенных к военным».
До сих пор в стране нет закона, запрещающего оправдание геноцида 1944-1956 гг. В ярости борьбы патриотов с «лицами кавказской национальности» нередко становилось жертвой и художественное наследие русских классиков.
Так, в «разгар» второй «чеченской войны» прошли незамеченными юбилеи рождения и смерти Лермонтова. Уж слишком «не в бровь» были (и остаются!) его кавказские антивоенные произведения.
Осталось незамеченным и 100-летие смерти Льва Толстого, чего никогда прежде не наблюдалось. Причина та же. Авторитет гения русской литературы был поперек горла поджигателям новых войн на Кавказе.
А главное, события и идеи, нашедшие выражение в творчестве обоих авторов, наводили на мысль, что в национальной политике российских властей ничего не изменилось.
Не секрет, что развитие национальной культуры чеченцев отбрасывалось назад неблагоприятными, мягко выражаясь, обстоятельствами, которые, кстати, имели место и у других этносов, в том числе и у титульной нации, но у чеченцев их было чуть больше и намного жёстче...
По словам того же И. Алироева: «Со времен «знакомства с русской сталью», как сказал поэт, чеченцы не раз оказывались на грани полного истребления. В Кавказскую войну чеченцев сократилось почти впятеро, после геноцида 1944 года – вдвое, последние две войны унесли жизни четверти нашего населения. Но чеченцы возрождались. И что важно, чеченцы никогда не считали врагом русский народ, а себя врагом русского народа, равно как и любого другого. Понять, откуда ноги растут, кроме всего прочего, помогали творения классиков русской литературы» ((Алироев И.Ю., Молодежная смена № 51 (1085) 3 июля 2013 г.
Сказанное не оставляет сомнения в важности изучения, в данном случае, роли «Сына Кавказа» в борьбе чеченцев за место под солнцем.
К слову сказать, о подчеркнуто особом восприятии чеченцами поэта и его творчества свидетельствует и тот факт, что, с «разрешения» и по инициативе первого лица России, независимая Чеченская Республика в 1993 году получила наименование «Ичкерия», по топониму впервые гордо и громко прозвучавшему в стихотворении Лермонтова «Валерик»... Сам же президент Ичкерии любил декламировать российским журналистам эти вызывающе дерзкие строки: «Из гор Ичкерии далекой…» и «Там за добро – добро и кровь – за кровь /И ненависть безмерна, как любовь!».
Имеющиеся статьи и отдельные наблюдения местных литературоведов и историков литературы совершенно недостаточны, ибо не создают завершенную картину и не восполняют пробелы и отставание (от соседей по региону) в изучении поставленной проблемы.
Советскими литературоведами прошлого века уделялось значительное внимание вопросам романтизма и реализма в «кавказских произведениях» М.Ю. Лермонтова. Некоторые из региональных исследователей (А. Попов, Б. Виноградов) открыли новое направление в лермонтоведении, которое заключалось в выявлении этнической принадлежности персонажей «Героя нашего времени».
Они исходили из нового методологического принципа, что автор «Бэлы» чуть ли не с натуры срисовывал все кавказские типы, без всяких оговорок относительно их ориентированности на уже имевшихся в отечественной и зарубежной литературе образы романтических разбойников...
В реальной действительности не существовало такой «типической» разбойничьей среды, где бы Азамат, отдавший (продавший, обменявший) родную сестру «врагу-гяуру», был бы принят как свой...
Однако советские исследователи (Г. Турчанинов, А. Попов, Б. Виноградов) допускали, что «у них» такая ситуация вполне возможна и не как романтический вымысел, но как вполне типическое явление...
Естественно, что творчество Лермонтова и особенно его «кавказские» произведения становились ареной непростых дискуссий лермонтоведов от ОК КПСС и молодых ученых, в том числе и из репатриантов.
Тогда, в период «брежневской стагнации» в противостоянии с номенклатурщиками, вызрели и окрепли новые интернациональные по составу кадры, громко заявившие о себе в 70-80-е годы. Среди них фольклористы Я. Вагапов и А. Мальсагов, заложившие предпосылки для выявления вайнахских фольклорных мотивов в творчестве Лермонтова. А. Сулейманов, автор многотомной топонимии ЧИАССР, где содержатся открытия новых «Лермонтовских мест» в республике. К. Чокаев, предложивший свою трактовку гидронима «Валарг» (Лермонтовский «Валерик»), Ю.Б. Верольский, автор изысканий по восприятию чеченскими школниками лермонтовских текстов, А.В. Очман – автор критических разборов спектаклей по произведениям Лермонтова в чеченском и русском театрах г. Грозного. Р.М. Эсанбаева, автор оригинальных комментариев к романтическим «кавказским» поэмам Лермонтова и к роману «Герой нашего времени».
Главным результатом творческих исканий многих из них, а также авторитетных лермонтоведов из других городов страны стала «Всесоюзная юбилейная Лермонтовская конференция», посвященная 170-летию со дня рождения поэта, труды участников которой были опубликованы в сборнике «Проблемы творчества и биографии М.Ю. Лермонтова» (Грозный. 1897).
«Война не родила сына, война убила сына», — гласит чеченская народная мудрость.
«Кто не спрятался – я не виноват» — так веселой считалочкой из детской игры в прятки была объявлена «вторая чеченская...». «Спрятаться» не успело более двух сотен тысяч населения республики – чеченцев, русских и всех остальных. Цифра, выше озвученная академиком И. Алироевым, похоже, близка к реальной. Счет потерям мирного населения никто не вел. Столько же, видимо, рассеялось по миру. Грозный и другие города и селения республики (60% жилищного фонда, — по словам генерала А. Лебедя, по А. Масхадову — 80%.) напоминали Сталинград после Великой Отечественной. И, казалось, ничто уже из-под руин подняться не может. Но поднимались...
Так уж повелось, что в тяжкие часы, дни и годы, которых на чеченском веку было с избытком, они взывали не только к Всевышнему, к святым своим (Воккха Хьаьжа, Кунта Хьажа, Докку, Дени...), но теперь уже апеллировали и к авторитету гениев русской художественной мысли — Пушкину, Лермонтову, Л. Толстому...
«1анне ца 1ийначо, хинне хир доцург дина!» («Кто не угомонился – невозможного добился») — гласит другой народный афоризм.
Марьям Вахидова – одна из тех немногих, кто «не угомонился». Она обратилась к Лермонтову...
Надо обладать незаурядным мужеством и смелостью, чтобы не растеряться, не спасовать, добиваясь правды, правды и еще раз правды в то время, когда из всех щелей кажут обезображенные злобой и ненавистью «лики», когда со всех сторон доносится: «Ату его! Распни его!» (чеченский народ). Она добивается справедливости для своего униженного и оскорбленного народа, ища и находя при этом духовную поддержку и нравственную опору в творениях любимых писателей...
Вахидова, в мае этого года, собрала на юбилейную конференцию, под сень лермонтовской поэзии оставшихся в живых коллег-соплеменников и гостей из ближних и дальних стран...
Два последние десятилетия Вахидова в одиночку тянула чеченскую тему в творчестве Лермонтова. Надо было обладать не только основательным знанием предмета исследования, но неженским мужеством, вместе с тем и истинно женским чутьем (что не всякому мужчине дано, будь он семи пядей во лбу...), тем, что связано с женской психологией и женскими тайнами... Не потому ли её первыми поняли и приняли женщины – д.ф.н., профессор Муслимова Миясат (Махач-Кала), д.ф.н., профессор Дадиани Тамара (Ярославль)
Вахидовой куда сложнее будет с маститыми учеными, которые, сомкнув челюсти, попытаются на корню замолчать все её труды по реализации её неординарных идей и, прямо скажем, не только сенсационных выводов о чеченском происхождении поэта, но и её имя. В связи с этим последним обстоятельством уместно вспомнить слова классика, одного из основоположников чеченской литературы Магомеда Гадаева и, между прочим, автора космологической концепции «Картина мира»: «Вы думаете, новые идеи побеждают старых в научных спорах, открытых и честных диспутах? Ничуть. Просто носители старых идей вымирают и новые утверждаются … естественным путем».
Утешает мысль, что благодаря толстым журналам и интернету, теперь уже вряд ли удастся замолчать имя и голос автора, вынуждающего нас пересмотреть отечественное лермонтоведение.
Приведу краткий список публикаций М.А. Вахидовой в журнале «Сибирские огни»: «Нана Каренина» (№ 2, 2008), «Тайна рождения поэта» (№№ 9-10, 2008), «С верой в совершенствование....» (№ 12, 2010), «Толстой и Достоевский: «противоположные близнецы?..»» (№ 7, 2011).
Да, чеченцы в час беды взывают не только к Всевышнему и своим святым, но нынче и к авторитету гениев русской художественной мысли – Толстому, Лермонтову, Пушкину Чаще — к Лермонтову. Видимо, чувствуя внутреннее с ним родство и потому, что он так искренно обрушивался на «страну господ, страну рабов...» и ее (страны) мундиров голубых... (а это было бальзамом на душу чеченца, так же страдавшего «от их «всевидящего глаза, от их всеслышаших ушей».
В. Бондаренко, ярый супротивник сенсационных открытий исследовательницы творчества Лермонтова из Чечни, не явился на «Международную научную Лермонтовскую конференцию «Лермонтов, Россия, Кавказ: движение во времени» (К 200-летию со дня рождения М. Лермонтова (28-30 мая. Грозный.2014) для диалога «лицом к лицу». Видимо, он был «удовлетворен» обсуждением его книги «Лермонтов. Мистический гений» в Пятигорске (2013), где ему указали на ряд существенных нестыковок его комментариев... Профессор А. Очман попытался на пальцах объяснить публикатору, подвизающемуся еще и в газете «Завтра» (сегодня позиционирующей себя в качестве «правопреемницы» черносотенной идеологии времен разгула еврейских погромов), чем отличается лермонтоведение от делания Лермонтова по наитию…
Есть два сравнительно безопасных приема расправиться с нежелательной информацией и ей носителем. Скрупулезно разобрать на составные элементы конструкцию оппонента и в деталях показать ее несостоятельность. Это первый путь. И второй. — Проигнорировать. Замолчать чужое «открытие». Последнее, в данном случае, уже невозможно. Сенсация состоялась, Вахидову публикуют толстые и тонкие журналы, приглашают на самые престижные конференции в Москве, Туле, Пятигорске, Махач-Кале и других городах и весях метрополии империи... Число адептов концепции автора о чеченском происхождении поэта постоянно растет. Юбилейная международная конференция Лермонтова собрала солидную аудиторию из ближних и дальних стран, вплоть до гостя из Китая... Не получается с детальной разборкой аргументов автора, которая скрупулезно заново вычитала каждую миниатюру, каждое стихотворение, поэмы, прозу, очерк, наброски, завершенные и незавершенные. Именно на новом прочтении художественных текстов поэта Вахидова выстроила свою версию поэтической автобиографии Лермонтова. Для опровержения которой надо пройти след в след за Марьям Вахидовой, её глазами просмотреть все то, что она высмотрела и увидела.
Что интересно, сильный слабый пол склонен принять сторону Вахидовой. Тамара Дадиани даже дополнила доказательную базу Марьям, выведя генеалогию поэта аж к Бату Хану, именно в этой линии видя объяснение некоторых антропологических данных «сына» шотландца Юрия Петровича (смуглость, невысокий рост, большая голова, черные как смоль волосы, но большие (не узкие) глаза («Хвалят глаза, когда все остальное дурно»)... Бей-Булат, как известно по описанию Пушкина, тоже был невысок, широк в плечах, голова большая, глаза карие...
Правда, Марьям не делает упора на антропологическом сходстве «Славного Бей-Булата» с «Сыном Кавказа». Её аргумент – произведения поэта, в которых запечатлены биография и «история души поэта».
М. Вахидова опубликовала и выложила в интернет несколько частей фильма «Тайна рождения поэта». Каждое свое выступление она демонстрирует новой частью этого фильма, выставляя на всеобщее обозрение факты; сопровождая тексты комментариями, при несогласии с которыми возражения, не отходя от экрана, можно тут же высказать открыто или, буде нужда, тет-а тет, словом, определиться с доводами друг друга... Это самый простой и убедительный путь «контактного диалога».
На конференции была озвучена мысль о том, что Лермонтов изучен вдоль и поперек, ничто не осталось вне внимания ученых. Наступил де конец лермонтоведения.
Можно ли говорить об исчерпанности изучения творчества поэта, когда истинное произведение искусства неисчерпаемо, ибо оно кроме пространственно-временных параметров постижения имеет еще и третье измерение – философское, духовно-нравственное - неисчерпаемое по определению. «А душу можно ли рассказать?..», - резонно замечает Мцыри.
До сих пор мало кто обращал внимания на оброненную им там же другую фразу: «Я никому не делал зла...». Глубина содержания этой фразы не исчерпывается краткой жизнью пленного чеченского отрока.
Думаю, при новом, более углубленном прочтении Лермонтова нас ждут новые открытия. В сфере, лежащей в глубинных пластах народной философии, нравственно этических идеалов человека... И напрасно ждать исчерпания изучения даже проблемы «Чечня и Лермонтов», не говоря уже, о его творчестве в целом в обозримом будущем.
Я никому не делал зла...