В начале 40-х годов в Енисейский острог был прислан немчин Иван Ермис. Он слыл выходцем из «Священной Римской империи», объединявшей в то время территории современной Германии, Италии, Испании, Австрии, Чехии и др. Иваном его назвали, скорее всего, уже в России при православном крещении. Сам Ермис говорил о себе, что много лет служил испанскому королю, плавал на больших кораблях «за море», т. е. в Новый Свет. Затем, видимо, подался в наёмники к полякам или шведам, участвовал в баталиях и оказался в русском плену. Принял православную веру, какое-то время служил в Москве при государевом дворе, обучая стрельцов «западному военному строю», неведомо за какую провинность был сослан в Сибирь и, в конце концов, оказался в Енисейском остроге. Человек, много повидавший, к тому же еще и грамотный, он быстро выбился в люди, и был пожалован в дети боярские.
Можно себе представить, сколько увлекательных историй из своей жизни и сказочных небылиц рассказал енисейским казакам этот бывалый, склонный к авантюризму человек. Надо думать, особенно красноречив он был во время застолий. С легкой руки Ермиса енисейские дети боярские были осведомлены и о европейских воинских новинках того времени, и о дальних плаваниях по океану, стычках с пиратами и грандиозных морских сражениях, сокровищах «Нового света» и его жителях, слухах о сказочных богатствах Индии и неведомых Филиппин.
Без сомнения были в его рассказах и более важные и необходимые сибирякам сведения, - как, например, пользоваться компасом, как определять свое местонахождение в океане по звездам, да и многое другое.
В Енисейске у Ермиса родилась идея организации экспедиции для завоевания сокровищ Китайского царства, о котором он был наслышан, плавая на судах под испанским флагом. В его челобитной, направленной в 1645 году по этому поводу государю, слышны отголоски сведений, привезенных Максимом Перфильевым с Витима в 1640 году, информации, добытой Курбатом Ивановым в его походе на Байкал. Он решил, что для задуманной экспедиции достаточно будет 800 человек русских ратных людей, которых Ермес намеревался набрать в Енисейске и других сибирских городах
Челобитная интересна своей забавной наивностью, вполне, впрочем, осознанной деятелями Сибирского приказа, судя по тому, что на неё не последовало никакой положительной реакции.
Ермис писал государю:
«… я, холоп твой, тое страну знаю достаточно, потому, как служил шпанскому королю и … в той стране бывал на шпанских кораблях, ко-торые ходят для всяких узорочей…. В той, государь, стране родится зо-лото и серебро, и всякое узорочье, … такое узорочье твоей царской каз-не годно. И всем, государь, та страна хлебом и скотом изобильна, … а бой, государь, у них лучной».
Руководствуясь уже имевшимися к тому времени сведениями, Ер-мис подробно (хотя и не безошибочно) излагает, каким путем можно пройти на Шилку к князю Лавкаю. И далее пишет: «… к князю Лавкаю приходят в его землю для торгу китайские люди, а из Шилки реки, государь, мочно проведать и китайское государство. Для твоего царского величества те люди страшны, потому что … сибирское государство распространяется под их страну…». Но, - заверяет Ермис, - «только твои, государь, ратные люди в их землю хотя одною ступеню переступят, они, государь, никак не будут против твоих государевых ратных людей стоять, - подадутся под твою государеву высокую руку».
После такого вступления Ермис переходит к главному: «…могу я, холоп твой, их под твою государеву высокую руку подвести … только твое государское изволенье будет…. Ратных людей надобно только 700 человек, да к тому, государь, в прибавку из Сибири князь Дмитриевых людей Алачева 100 человек, … а наряду, государь, надобно 3 пушки полковых, а четвертая вогненая…».
У читателя, может быть, появился вопрос: о какой такой особой «вогненой пушке» идет речь? Об огнемете!! Оказывается, в это время в Москве проводились первые испытания этого нового вида вооружения. Испытания оказались успешными, и в самом начале XVIII века русский умелец Василий Кормчий сконструировал огнеметные трубы, которые установил на русские корабли, вместе с Петром 1 разработал наставление по их применению.
«…а к тем, государь, пушкам и мушкетам, - продолжал Ермис, - надобно для стрельбы 6 пудов проволоки тонкой немецкой, … мочно делать по две пульки в мушкет, да на тех же, государь, ратных людей надобны латы и шишаки солдатские …. К строению надобно 20 знамен, которые годны к пешей и струговой службе, да 20 знамен конных рейтарских. Да для государева воинского же строения надобно 10 труб немецких, да 30 барабанов.
… к такому, государь, доброначальному делу надобно мне с Москвы четыре человека товарищей: кормовой иноземец сержант Джанк Михель, - франзуженин, да кормовые же иноземцы рудознатцы, которые ездили в Пермь Великую, - Франц, да товарищ его Панча. А четвертой, государь, надобен арапленин, что на твоей государевой конюшне в конюхах. Два человека – рудознатцы, - для серебра и золота, а другие два человека - для толмаченья разных языков и для воинского строения. Да для трубного ученья надобен с Москвы трубник Федор Чернитин, которого я, холоп твой, на твоем государевом трубном дворе обучил. …
Запасов, государь, для той службы надобно: мука ржаная, да крупы, да сухари, да толокно, да соль. Тот, государь, запас изготовить на два года. А рыбою, государь, и диким всяким звериным и птичьем мясом мочно будет ратным людям прокормитца собою, потому что, государь, диких зверей и птиц в той стране много….
Ядер, государь, пушечных, зелья и свинцу … да для государевых иноземцев на подарки меди, сукон красных и олова, - сколько ты, государь, укажешь. Да … надобно вина горячего, сколько ты, государь, изволишь, потому, как в той стране живут ветры тяжелые. Да для покаяния, государь, надобен священник».
При всех своих способностях и бойком владении русской речью писать по-русски Ермис так и не научился и потому вынужден был прибегать к услугам русских писцов. Поэтому не удивительно, что о планах Ермиса скоро узнал весь енисейский гарнизон и активно обсуждал эту новость.
Вскоре после отправки в Москву челобитной Ермиса в доме Ивана Перфильева, - сына именитого землепроходца Максима Перфильева, собралась «на пир» теплая компания, - сам Иван Перфильев, Иван Похабов, немчин Иван Ермес, сын енисейского воеводы Родион Уваров и казачий голова Петр Бекетов. Это случилось, судя по всему, весной 1645 года.
По какому поводу собралась вечеринка, исторические документы умалчивают, но, по всей вероятности, поводом для неё послужил предстоящий поход Ивана Похабова за Байкал для «прииску новых землиц и серебряной руды».
Идея пригласить к столу немчина, по всей вероятности, принадлежала Похабову. Он и сам был одержим идеей «проведать Китай» и потому замыслы Ермеса представляли для него немалый интерес.
Мы, конечно, никогда не узнаем о том, как развивался разговор за столом в доме Ивана Перфильева, но не приходится сомневаться, что Иван Похабов заявил там о своем намерении проведать Китай, а в ходе завязавшейся дискуссии, видимо, сказал немало обидных слов, причем не только в адрес немчина Ермиса. Это вполне соответствовало его самолюбию и необузданному характеру.
«Будучи на пиру в доме Ивана Перфильева…», - свидетельствует сохранившаяся челобитная, - сын боярский Иван Похабов говорил неистовые слова о царе Михаиле Федоровиче … ». Что уж он там говорил, сохранившиеся документы не сообщают, но Иван Ермис на следующий день написал об этом изветную челобитную енисейскому воеводе. По всей вероятности, он был раздосадован предстоящим походом Ивана Похабова в Китай, что разрушало его собственные самолюбивые планы, и свой челобитной он рассчитывал этому воспрепятствовать.
Дело оказалось серьезным. По своей сути это была акция, которая вскоре получит известность, как «слово и дело». В Москве в это время готовился к принятию свод законов Русского государства, получивший известность, как «Соборное уложение 1649 года», в котором любое словесное оскорбление или неодобрительное слово о действиях государя подводилось под понятие государственного преступления, - «слово и дело государево», и подлежало строгому наказанию, вплоть до смертной казни. Об этом все знали и активно обсуждали это новшество.
Воевода Уваров утаить такое дело не посмел, - послал челобитную в Москву. Реакция Москвы последовала не сразу. Это было связано с неожиданной смертью государя Михаила Федоровича и хлопотами столичной администрации по возведению на престол его шестнадцатилетнего наследника, - Алексея Михайловича. И все же Москва не осталась безучастной к донесению енисейского воеводы. Царской грамотой 1646 года было приказано доставить истца и ответчика в Томск для следствия. Однако Похабова к тому времени в Енисейске уже не было, - он ушел в свой знаменитый поход в монгольские степи. Ивана же Ермеса под конвоем доставили в Томск, где тогда разгорался бунт, в значительной мере спровоцированный противоборством двух томских воевод, - князя Осипа Щербатого и Ильи Бунакова.
Воеводам было не до «немчина». К тому же Похабов еще не вернулся из похода. Чтобы не отступить от государева указа, нашли «соломоново решение», - заковали Ермеса «в железа» и посадили в острожную тюрьму. 11 недель просидел Ермес под стражей, пока не пришел к заключению, что в такой ситуации лучше заявить о ложности доноса. Заявление было принято, за ложный донос он был бит кнутом, после чего томский воевода Илья Бунаков с чувством исполненного долга выпустил его на поруки. Однако деятельный и авантюристичный немчин не поторопился в Енисейск, остался в Томске и принял живое участие в происходив-ших там бурных событиях.
Томичи составили шесть челобитных от всех слоев населения - служилого, ясачного люда, жилецких и оброчных людей и пашенных крестьян. В этих челобитных подробно перечислялись все злоупотребления воеводы князя Осипа Щербатого, которых и в самом деле было не мало. Челобитные было решено отправить в столицу с делегацией в составе 40 человек, которую возглавил Федор Пущин. Ермис, видимо, имел намерение попасть в состав этой делегации, чтобы продвинуть в столице решение по делу о военной экспедиции в Китай. Но это ему не удалось, - воевода Бунаков не пустил. В мае 1648 г делегация отправилась в столицу, а Иван Ермис вынужден был вернуться в Енисейск.
*
Иван Похабов, возвращаясь летом 1648 года из похода с монгольскими послами и сведениями о серебре, был в зените славы. Без сомнения, в Енисейске ему рассказали и о изветной челобитной Ермиса, и о чуть было не состоявшемся следствии по делу о его непристойных речах в доме Перфильева. Должно быть, рассказали и о том, что в Томске немчин отрекся от своего извета, заявил, что донос его был ложным, и за ложный донос был бит кнутом. Это, конечно же, не могло не порадовать Ивана. Одним словом, все для него складывалось в высшей степени благоприятно.
Однако в столице все обернулось по-другому. При его расспросе в Сибирском приказе выяснилась лживость многих его показаний, худое исполнение службы, глупость, непочтительное отношение к государю, бесполномочные подарки от его имени, его неуемная корысть. В результате он не только не получил «государева прибавочного денежного и хлебного жалованья к прежнему его окладу», о чем он просил в своей челобитной, но был лишен права на отъезжие службы и возвращен в Енисейск «к разбитому корыту», – к тому, с чего начинал свою службу.Приказал боярин князь Алексей Никитичь Трубецкой отпустить ево в Енисейской на Богданово место быть, ... что Богдану указано было ведать, и ему то ж»(Умерший к тому времени Богдан Болкошин ведал приенисейскими пашенными крестьянами).
*
До Томска Иван Похабов добрался лишь к концу года. Ермис в 1649 году был послан из Енисейска в Туруханское зимовье для пресечения там тайного винокурения, но уже весной 1650 года неожиданно снова затребован в Томск в связи с возобновлением следствия о кромольных речах Ивана Похабова. Ему надлежало предстать перед Томскими воеводами для очной ставки с Иваном Похабовым, стать объектом следствия по делу о его непристойных речах о государе. Грамотой Сибирского приказа томским воеводам предписывалось: «ставя с очей на очи допрашивати, и сыскать про то про все подлинно, и тот сыск прислать к нам к Москве…».
Пока грамота Сибирского приказа дошла до тобольских воевод, пока был составлен и дошел до Енисейска соответствующий запрос-вызов, пока Ермис вернулся из Туруханского зимовья, где проводил сыск по делу о незаконном винокурении, - миновала зима.
Чем же занимался все это время Иван Похабов, который за долгие месяцы должно быть основательно истомился в ожидании следствия, и немало издержался? Мы, к сожалению, так и не знаем, что за «неистовые слова» в адрес государя он говорил за столом в доме Ивана Перфильева. Однако есть все основания считать, что слова эти были весьма нелицеприятными, и он в это время через своих знакомцев делал все возможное, чтобы приуменьшить грядущее наказание, огра-дить себя от возможной беды. Как свидетельствуют архивные документы более позднего времени, сошелся он в это время, может быть даже сдружился, с воеводой Бунаковым и его братом.
Ермиса доставили в Томск, - пишут историки, - только лишь весной 1650 года. Он остановился в доме воеводы Ильи Бунакова. Архивные источники не сохранили сведений, состоялось ли следствие. Но известно, что прибывший в Томск немчин неожиданно скончался в доме Бунакова. Недоброжелатели Бунакова утверждали потом, что это он отравил Ермиса, который де слишком много знал о причинах томского бунта и роли Бунакова в происходивших событиях.
Может быть и так. Но скорее всего здесь не обошлось без участия Ивана Похабова. Об этом – судить читателю. Во всяком случае, как сказали бы криминалисты, мотивы для этого у него были. Да и вообще, сибирские служилые люди не прощали доносов, тем более иноземцам. Таких примеров немало в сибирской истории.
Так бесславно закончил свою жизнь в Сибири немчин Иван Ермис, - бывалый человек и вместе с тем наивный мечтатель, намеревавшийся во главе восьми сотен русских ратных людей с четырьмя пушками «обовладеть Китайским царством».