КУНЯ
Куня был матёрым псом, привезённым то ли из Сибири, то ли из тундры.
Грудь широченная, привыкшая запрягаться в нарты и грузы тягать. Лапы огромные, такие и по болоту и по глубокому снегу могли нести его.
Нести могли сутками, без еды. Пёс был тренированным, трудностей не боялся и не пасовал перед ними. Ел всё подряд, лишь бы съедобное было. Мог есть замороженную рыбу, разумеется, мясо во всех его проявлениях. Мог удовлетвориться и куском хлеба.
Гордый был пёс и независимый. Характер был, как кремень. Чувства долга и преданности были обострёнными. Любил Куня своего хозяина, но достоинства при этом не терял.
Привёз его хозяин в Питер, и поселил в своей квартире, в Гаване. Окна квартиры смотрели на залив, на юго-запад. Окна, как и во многих наших домах, были сделаны безобразно, и поэтому зимой пропускали через себя все ветра, летящие с залива. Вот это Куне очень было по душе, в отличие от хозяина. Это напоминало ему север.
Однако, летом в окна светило яркое, жаркое солнце, и Куня очень страдал от не-го, вспоминая свою родину. Шерсть была у Куни толщиной в три валенка, толстая и густая. До тела, если захочешь почесать, не докопаться.
Вот и любил Куня холод и страдал от жары, но стойко переносил все тяготы го-родской жизни, ради хозяина.
Хозяин иногда на охоту ездил, разумеется, вместе с Куней. Эти дни для пса были самыми радостными и счастливыми. Отрабатывал он свой долг сполна. Очень переживал Куня, если охота была неудачной. Во всём винил себя и даже от еды отказывался.
Пёс был послушным, по два раза команды подавать ему не приходилось. Всё, что приказывал хозяин, исполнял немедленно, как и полагается умной и преданной собаке.
Однажды на охоте вышли на след лося, долго гнали его, но подстрелить так и не удалось. Все устали и промокли. Дали отбой преследованию. Отозвали собак.
Все собаки вернулись. Не было только Куни. Хозяин позвал его несколько раз, очень удивился, махнул рукой и пошёл к дому егеря. Куня так и не вернулся.
У хозяина характер был тоже похож на кремень, а значит, и на Кунин. Махнул он рукой в сердцах и уехал домой один.
Через три дня позвонил егерь: «Приезжай, Куня вернулся, заодно и мясо заберёшь».
А откуда мясо?
Да Куня, видимо в азарте, продолжал преследовать лося, пока тот не выдохся. Очень ему не хотелось, что бы его хозяин без добычи возвращался.
Пришлось поехать. Куня всё же выговор получил, но был счастлив, что добыл мяса своему любимому хозяину. Обещаний давать не стал, что больше этого не повториться: горд был и азартен.
В следующий раз всё повторилось. Умчался Куня за лосём, через три дня вернулся, показал егерю, где лося завалил.
Егерь снова позвонил в город. Но хозяин-то тоже был с характером: «не поеду, пусть подумает над своим поведением».
Ждал Куня, ждал. Надежду потерял. Неужели не простит? Неужели не приедет никогда?
Отказался принимать пищу. Видно было, что Куня плачет, а собаки, как и люди, умеют это делать. Погрустил Куня, поплакал и умер тихо и спокойно, не прощённым.
Егерь позвонил хозяину. И только тогда хозяин понял, что он натворил, и исправить эту ошибку уже нет возможности.
Загрустил хозяин, затосковал, запил горькую. Долго пил, сердце не выдержало, и он тоже умер.
Только лишь не на могиле своей собаки. Как это иногда делают братья наши меньшие.
ТОБИК.
Тобик. Милый Тобик! Что ты мне так часто приходишь на память? Может оттого, что отпуск еще не далеко ушел в прошлое? Может оттого, что ты беззащитнее и добрее многих людей?
Тобик -это собака, изрядно дворовая, вся перекусанная и побитая, живого места не отыщешь. Дворняга и есть дворняга.
Живет Тобик в деревне Шульгино, недалеко от Москвы.
С кем согрешила его бабушка трудно сказать. Но в его экстерьере, что-то от волка есть. Да и сам крепыш. А посмотришь на голову, да на морду добрую, сразу всё становится ясно. Одно ухо просто висит, другое приподнято, но кончик тоже загибается. Очень напоминает его голова треух деда Щукаря. Пожалуй, единственное неоспоримое сходство с волком - это то, что Тобика, как и волка, ноги кормят. Правда, ещё дачники что-то иногда подкидывают. Любит Тобик ходить на прогулки, но только если его приглашают. Если нет - он гордый, сам не просится и делает вид, что в этом и не нуждается, хотя в душе только и ждет, когда его позовут.
Приехал я в эту деревню погостить на недельку. Утром, по привычке, на пробежку собрался. Идем, говорю Тобику, пробежимся. Тобик встрепенулся, не понял, куда его приглашают, но дал согласие, завиляв хвостом. За огородами, пока я делал зарядку, Тобик метил каждую травинку, не понимая, чего это там гость ненормальный руками и нога-ми машет. Но вот очередь дошла до пробежки. Это Тобик понял сразу. Сделал рывок и, гордый, пошёл вперёд, пока вдоль огородов бежали. Пусть все шавки подзаборные увидят, как я его сделал. Гордо шёл и радостно. Однако, после поворота, по мере уда-ления от заборов, что-то стал притормаживать, оглядываться, будто спросить хочет: « ты, что, с ума сошёл, долго ли бежать-то ещё?»
После первого круга, при приближении к заборам, Тобик сменил манеру поведения, бежал рядом, чтобы все видели родство душ. Вот видите, как мы уважаем друг друга! На третьем кругу Тобик окончательно убедился, что это вовсе не прогулка и напарник просто с ума сошёл. Приблизившись к своему огороду, он так это, по-английски, огородами, огородами, домой ушёл.
После первой пробежки он очень зауважал меня - по пятам ходил, в глаза заглядывал. И на последующих пробежках вёл себя деликатно, вперёд не вырывался, два круга бежал рядом, подчёркивая равенство и принадлежность к одной команде. Третий круг я и сам в дальнейшем ленился делать.
Так до конца моего пребывания Тобик неотлучно ходил со мной рядом, очень гордый. Однажды совсем забылся и зашёл со мной в сферу другого влияния. Обычно туда он ходит со своим другом, тогда им всё нипочём. Возможно, Тобик решил, что я его друг теперь, во всех его сварах и переделках. Во всяком случае, произошла оплошность.
Лохматый мафиози подло, сзади налетел на Тобика, застигнув его врасплох. Как могли, мы с сестрой отбивали его зонтиками, вроде бы и отбили, но всё-таки Тобику досталось.
Перед отъездом Тобик, зализав, свои очередные раны, подошёл ко мне и жалобно заглянул в глаза. Я напутствовал его, чтобы он не ходил на ту территорию без друга. У Тобика вы-рвался глубокий вздох со стоном. Вспомнил, бедолага! Грустно стало от воспоминаний. Потом положил голову мне на колено, а глаза спрашивали: «ну, что вы, люди, туда - сюда шастаете, чего в будке-то не сидится? Только привыкнешь, а вы снова в путь».
Проводил меня Тобик до ворот, сел и долго смотрел вслед. Когда я оглянулся, Тобик грустно махал мне лапой.
Может, мне это и показалось. Но от Тобика этого можно было ожидать.
ПИНЯ.
Посвящается Чарлику - дружочку.
Бегал Пиня. бегал, забыл, как дорогу переходить и... Вечная память Пине.
Частенько в Обнинске встречаются негодяи на колёсах. Так и норовят радость себе доставить, на собаку наехать.
А Пиня - это не старый еврей, это маленькая, правда, уже в возрасте собачка. Пиня - это японский пинчер, по имени Чарлик, с подпольной кличкой Пиня. Пиня это производное от его по¬роды и от натуры его, не совсем русской, да и не японской.
Десять лет жили с Пиней душа в душу. Он у меня и за сто¬рожа, и за звонок, и за товарища, и за стрелочника. За десять лет изучили друг друга, особенно он хозяина. Ему-то это нуж-нее было. Всё лучшее перенял от хозяина: и решительность, и упрямство, ворчливость, и вредность.. Хочется думать, что последних качеств у Пини больше было.
Вот уж, что совсем не нравилось хозяину, но обожалось собачкой, так это что-нибудь исподтишка назло сделать, за долгий день одиночества, и в виде сюрприза вечером преподнести Большую гадость он не мог сделать, разумеется, сам-то маленький был. Поэтому и гадости были мелкие, но зато в изобилии и каждый день.
Самая излюбленная гадость у пёсика была: собрать все накидочки с дивана и кресел, утащить их в уголочек, помять, пожевать их. поспать на них. день-то большой, всё можно ус-петь. Ну. а вечером преподнести в виде подарочка, хотя не раз и дран был за это.
Нашкодит, бывало, и с радостью поджидает своего дорогого и любимого. Только шаги за-слышит, ещё на улице, каким-то телепатическим чувством, и шмыг под шкаф, и ждёт. Хозяин входит, он под шкафом, всё понятно, смотри, что натворил. А из под шкафа только три чёрные точки, как локаторы, за мной наблюдают, это нос и два глаза. Куда я перемещаюсь, туда и они поворачиваются. А хозяин уже бушует, обнаружив безобразия. А локаторы отслеживают ситуацию. Страшновато, а радостно, так как беседа начинается с порога: «Ты, что прячешься, что натворил, стерва»? Некоторые слова Пиня. явно не понимал, хотя словарный запас у него был велик. Видимо оттого не понимал, что слова эти пришли, говорят, из татарского, хотя многие их считают чисто русскими. Итак, общение начинается с первых же секунд, собачка-то за день соскучилась, а тут радость привалила. Ну, а если пару раз тапочком по заднице попадет, - ну, что за мелочь, искусство требует жертв, так и шлепок у него дальше задницы никуда не проникал. Во всяком случае, к сердцу близко он его не принимал. Знал, что тучи развеются и дружба восторжествует.
Много друзей было у Пини и среди кошек в том числе, В Николаеве он даже с бычком пытался подружиться, но тот не понял добрых намерений Пини.
Бежит однажды Пиня по лесной тропинке. Задумался старче. Под ноги смотрит сосредоточенно. О жизни своей размышляет. Не такая она у него и собачья. А вдали, в конце тропинки, гора стоит. Лорд английский, да и только. Что-то от Черчилля в физиономии есть. Бок-сер в преклонном возрасте, а от того и огромный такой. А Пиня бежит и ухом не ведёт. Смотрю, хозяин «лорда» отмашку дал рукой: не бойтесь, мол. не кусаемся. Да я и сам уже вижу: «лордов» добрее не бывает. А Пиня и не подозревает, что его впереди ждёт. «Гора» первой Пиню заметила, она же большая, ей видней. Встал «лорд» в стойку. Затем от нетерпения и для маскировки, присел. Затем решил ещё больше замаскироваться - прилёг. Прилёг, а всё равно возвышается. Что же еще при¬думать? Придумал! Совсем на траве распластался, свою башку между лапами на землю положил. Только несколько травинок перед носом покачиваются. Замаскировался. Умница, велико¬возрастная. Стар, стар, а в глазах радость и озорство играет. А Пиня и не замечает этих приготовлений, бежит себе и бежит, какую-то песенку напевает. Так со всего размаха и влип Пиня в морду «лорда». Именно влип, так как «лорд» то ли от радости, то ли от старости, весь на слюну изошёлся. Вскочил «лорд» и,. как молоденький козлик, от радости запрыгал: вот это пошутил. А Пиня, юзом, с полного вперёд, полный назад включил, весь в соплях «лордовых». А боксёр, прямо-таки в радости залился, и ну Пиню в разные части чмокать Хорош. дружочек. Пиню будто пожевали и выплюнули. Так мок¬рым и скользким домой он и вернулся. А дома душ попросил принять.
Подумаешь, какие мелочи, зато друга приобрёл, с которым не раз ещё встречался. Это был последний друг Пини. А вот подругу, за которой, видимо, побежал Пиня, я и не видел. Любовь позвала...
Может, это Марина была, обнинская художница и наша любимица, так как бежал он в её направлении.
14 июня это было, 1987 года. Бежал, бежал Пиня, забыл, как дорогу переходить и ...Вечная память верному другу.
СОБАКИ, ВИДИМО, ИЗ БЫВШИХ
По дорожке старого парка, что за Александро-Невской лаврой находится, с полным без-различием ко всему окружающему, шли две собаки. Две, судя по всему, всеми забытые, ни-кому не нужные собаки.
Что-то просматривалось в них от прошлого, чувствовалось, что из «бывших» они. То ли это бывшие овчарки, то ли будущие шакалы, в соответствии с Дарвинской «эволюцией».
Одна из них с очень натруженной спиной, - будто на ней, забывая во время покормить, всю тундру исколесили. Очень уж у неё торчали лопатки и тазовые кости. Но хвосты они несли достойно, как и положено бывшим овчаркам, строго вниз. А может им, просто сил не хватало поднять их кренделем? Но именно их хвосты и наталкивали на мысль, что они из «бывших».
То ли это два друга, то ли друг с подругой, издалека трудно было определить их по поло-вому признаку. Собаки и всё тут. Шли они, прижавшись друг к другу, то ли, чтобы не упасть от голода, то ли о чем-то беседовали. А о чём говорить-то? Всё уже переговорено за долгую, совместную жизнь.
Впереди, на дорожке скопилась стайка ворон, старавшихся, одновременно все сразу, засунуть свои клювы в центр образовавшегося круга. Собаки шли на ворон, не обращая внимания и на них. Воронам тоже было не до собак. Очень их волновало то, что находилось в центре круга. Приближающиеся друзья совершенно их не волновали, да и не друзья они воронам, а, что-то вроде тамбовских волков.
Да и тамбовские волки, пожалуй, тоже не взволновали бы ворон.
Собаки приблизились, вороны лениво раздвинулись. Да, своя судьба их совершенно не волновала. Собаки дошли до центра круга и остановились, лениво вперив взор на то, что там лежало. Сначала одна наклонила голову, понюхала и выпрямилась; другая наклонилась, понюхала и замерла.
Хоть и не очень съедобное, но можно погрызть, подумала она. Первая собака, с брезгливым видом, стала дожидаться проголодавшуюся.
Вороны отошли, чуть подальше, но не улетали; стояли тесным кругом. В глазах у них горела ненависть, с клювов свисала слюна зависти.
Собака лениво жевала. То ли ей не нравилось то, что она жевала, то ли она смаковала находку, но это вряд ли. Долго жевала собака, долго её ждала та, брезгливая, долго ждали вороны. Наконец, что-то сплюнув, собака пошла дальше. Ждавшая собака наклонилась, посмотрела, что же осталось. Да, почти, ничего.
Воронье терпение лопнуло, они пошли на остатки, залезли совсем под ещё не отошедшую собаку. Засуетились, заблудившись, в четырёх мохнатых лапах. Собаке всё это стало противно и она ускорила шаг, догнав своего дружка.
Вороны быстро окружили остатки, все клювы одновременно уткнулись в одну точку. И… одновременно подняв головы, все клювы повернули в сторону удаляющихся собак. С клювов всё так же капала слюна зависти, в глазах горел огонь ненависти и презрения.
Всё сожрали! Сссссобаки!
НОНА
Нона взволнованно бегала по берегу. Иногда останавливалась и тревожно всматривалась в голубую даль лимана.
Нет, не Алые паруса она высматривала там. Откуда ей знать про них? Просто ей казалось, что её Коля с другом Вовкой, слишком далеко заплыли. Хотя и Колька, и Вовка стояли по пояс в воде и, судя по всему, никуда плыть не собирались. Но Ноне казалось, что слишком далеко они зашли в воду. И поэтому она очень волновалась. Сама она тоже искупалась, но у самого берега. И теперь, глядя вдаль, она жалобно скулила: «Аай-яй, аай-яй, возвращайтесь!» звучало в этом грустном призыве.
Да, совсем забыл пояснить, что Нона – это не женщина. Это, действительно, в отличие от женщины, - друг человека. Это четвероногий друг, смешанных, как и все здесь, на Николаевщине, кровей. Но, надо сказать, весьма симпатичная помесь, со смышлёной мордочкой.
Взывала Нона, взывала к своим друзьям. А потом, чтобы привлечь их внимание к себе, начала валяться в песке. И вскоре превратилась в песчаную собаку, так как пе-сок с удовольствием прилипал к её мокрой шерсти. Коля с Вовкой только посмея-лись. Ах, так? Нона подлезла под огромную копну сухих водорослей и ловко вски-нула её себе на спину. Вот вам! Но и это ничего, кроме смеха не вызвало.
«Ну, что же это с Колей? Совсем ничего не понимает? Я же их назад, на берег зову. А они так далеко барахтаются».
Нона решила действовать наверняка. Подошла к одежде, лежащей на берегу, под-лезла под Колину рубашку и накинула её на себя. Вот же чего я хочу, чтобы ты вы-ходил и одевался. И это сразу же подействовало. Коля с Вовкой быстро выбежали на берег. Так в рубашке, с весёлым визгом, повиливая хвостом, Нона их и встретила.
И почему надо всегда прибегать к крайним мерам, подумала она, снимая рубашку.
ПОСЛЕДНЯЯ АТАКА, ОНИ ШЛИ «СВИНЬЕЙ».
Который год уже я езжу в Николаев. А вернее, в его предместье - Варваровку, прозванную моим другом Вандаловкой, где приходилось штурмом брать продовольственные лавки, чтобы еды раздобыть, да выпить чего-нибудь.
Ну, это ещё во времена развитого социализма было, первой стадии «светлого» завтра.
Жил-то я в Садах, что рядом с Варваровкой, на берегах лимана располагаются.
По утрам, пораньше, пока солнце не очень жаркое, бегал по степям и полям Южно - Бугским. Каждый раз собираясь, как в «последний и решающий бой», как там, в популярной песенке пелось. Как в тыл врага, на разведку, каждый раз собиралсяся. А виной тому, полчища собак, то ли из колхоза сбежавших, то ли в детском лагере нашедших себе пристанище. .
Однажды, давно уже это было, бегу утром мимо этого лагеря. И вдруг, как взрывом ти-шину разорвало. Из лагеря около десятка собак вылетело. Я бегу. Всё равно другого выхо-да нет, кругом поля. Оглянулся, а меня уже настигает огромное, с баскервильскими глазами, с пастью крокодила, с туловищем динозавра, нечто ужасное. Ужас охватил меня. Что делать? Даже палки поблизости нет. Резко наклонился. Собака отскочила назад. Ага, понимает.
И так раз десять, пока это чудище не отстало от меня.
На следующий год я был вооружён и очень опасен. С собой, в тот год, пистолет привез, пневматический, правда, но бегал с ним. И надо же? Ни одной собаки за все пробежки не встретил. Соображают, определенно!
Ещё через год, не вооружался. Однако, в первый же день сделал себе палку с гвоздём на конце. Бегу. Приближаюсь к лагерю, тишина. Солнце всходящее, в глаза светит, плохо вид-но, что впереди делается. Смотрю, посреди дороги кусок трубы водосточной валяется. Ну, труба, так труба. Правда, откуда ей взяться посреди поля? Подбегаю ближе. Только хотел её перепрыгнуть, а труба как вскочит на кривые собачьи лапы, и вбок метнулась. Тут и остальные вскочили, что поодаль в кустах маскировались. Ну и вой! Ну и лай! Ну, ситуация! Однако палка сил придала. И я решил побеседовать с этой сворой. А что бы меня лучше поняли, не стал прибегать к петербургскому штилю. Решил прибегнуть к местному диалекту.
Сказал я им про их маму, папу, вскользь упомянул, отдельно к женским особям обратился, на чисто русском языке, разумеется. Закончил свою пламенную речь предложением: а не кончить ли нам нашу беседу, их, собачьим, летальным исходом. И вот чудеса! Все от-лично поняли. И про маму, и про исход. Все согласились с услышанным. Особенно последнее предложение, по поводу летального исхода, быстро осмыслили и шмыгнули под забор, отчаянно лая.
Перед следующей пробежкой, вечером, я подумал: вот, если бы эти твари были поумнее, то построились бы поперёк дороги. Сложнее их обойти было бы. Ночью мне даже приснилось, что они так и сделали, меня поджидая.
Утром они превзошли все мои ожидания. Каково было моё удивление, когда, подбегая к этому злополучному месту, я увидел чёткий строй из восьми грязных и лохматых «бомжей», стоявших поперёк дороги. То, что произошло дальше, меня заставило вздрогнуть и привело в ужас. Первым рванул центровой, матёрый, остальные за ним. Собаки образовали хищный клин.
Метров пятьдесят они четко соблюдали строй. Пыль клубилась из под лап, как из под копыт эскадрона. Она поднималась стеной вверх и двигалась за атакующими, как дымзавеса, заслоняя собой всходящее солнце. Стало не по себе. Но отступать было некуда. Я, подняв над головой палку, бежал на них. Получилось, что-то вроде психической атаки. Я шёл на таран!
Метров за сорок я напомнил им про их маму, затем опять обратился к женской части этой своры. И, так как дистанция катастрофически сокращалась, я напомнил им о возможном летальном исходе. Метров за десять до меня, они осмыслили всё мною сказанное, резко затормозили. Клубы пыли настигли их. И они, окутанные, заранее поставленной дымзавесой, сменили курс на противоположный. Да так решительно, что, когда я пробился сквозь завесу, за ней, да и вообще нигде, никого не было. Как во сне. И до сих пор нет никого и нигде. То ли со страху все вымерли, то ли поняли, кто хозяин степей.
Это была их последняя атака. Они шли «свиньей»!
ОСКВЕРНЁННАЯ КОШКА.
Ещё одна весна в город ворвалась. Опоздала, правда, немного, но бурно и во весь голос заявила о себе. Ворвалась, растопила снег и раскидала его по канавам, тротуары подсушила. Грачи прилетели, птички расчирикались. Выползли на солнышко кошки. Всё приготовилось к обновлению.
Рано утром иду на службу. Пересекаю скверик. Вижу на де¬реве, почти на са-мой верхотуре, на ветке, далеко не крепкой, кошчёнка сидит. Самая заурядная, русская, серая в по¬лоску, молодая кошка. На свою первую весну посмотреть за-бралась.
Этажом выше, на самой верхней ветке, над кошкой, две галки сидят. Сидят и на кошку поглядывают, положение сложившееся, видимо, обсуждают: «И. что эта тварь так высоко за¬бралась? Может летать за зиму научилась? Этого только нам и не хватало».
А кошка, то ли жрать так уж хотела, что на стену готова была полезть, то ли любопытная очень, зоологией занялась, галок с любопытством рассматривает, а может просто считает их. Вроде бы и прыгнуть надо, но надо ещё поду-мать. Во-первых, упор ненадёжный, ветка тоненькая, во-вторых, прыгнув, ещё вопрос, попадёшь ли обратно на исходное положение. Если на свою ветку не попадёшь, то засвистишь вниз. А это совсем скучно, во всяком случае и высоковато и под деревом грязновато, не все лужи ещё подсохли.
А галки, зная, что прыгнуть к ним невозможно, сверху вниз на кошку поплёвывая, свою беседу тем временем продолжают.
Наговорившись вдоволь, невзирая на нежелательный элемент, сидящий этажом ниже, одна галка улетела. Оставшаяся занялась детальным изучением своего по-тенциального противника. То одним глазом-бусинкой посмотрит вниз, то, повернув голову в другую сторону, другой бусинкой посмотрит. Ну прямо, как учёный в микроскоп на бациллу смотрит. Смотрела, смотрела галка, да видимо, интерес к этому предмету утратила. Повернулась галка в другую сторону так, что хвост её завис над кошкой, недотёпой.
А кошка с любопытством продолжает смотреть вверх. Чего-то ждёт, как у моря погоды. А чего можно дождаться в подобной ситуации? Галка хвостом тряхнула и полетела белая бом¬бочка, да прямо кошке на башку. Хорошо, что не корова на веточке сидела.
Ну, что? Дождалась киса? А галка взмахнула крыльями и «с тем была плутовка такова».
Кошка в негодовании перепрыгнула ниже на толстую ветвь. Лапу лижет и ею на башке гостинец размазывает. Долго и старательно она этим занималась.
На другом конце сквера я остановился и в последний раз посмотрел на осквернённую кошку. Она ещё лизала лапу и тёрла голову.
Вечером, когда шёл со службы домой, её там не было. То ли отмылась, но это навряд ли. То ли в баню ушла. То ли в Протве утопилась, желая смыть такой позор с неба упавший.
ЕЖИК.
Иду с лимана. Уже совсем стемнело. Вдруг какой-то булыжничек под ногами зашевелился и в горку покатился. С чего бы это булыжники сами в гору забирались?
Зажёг фонарик, наклонился. Булыжничек замер.
Наклонился пониже. Да это же ёжик, ни головы ни ножек.
Ёжик весь взъерошился, к защите приготовился. Очень захотелось потрогать его, уж очень он симпатичный и забавный. Я руку к нему протянул. А ежик зафыркал и начал вверх подпрыгивать, для устрашения. Но я всё же потрогал его. Не такой уж он и колючий. И не та-кой сердитый, как могло показаться.
Погасил я фонарик. Катись себе, булыжничек, дальше.
Тебя, наверное, дома ждут.
.ЕЩЁ РАЗ О ЁЖИКЕ
Шли мы по дорожкам садов к автобусной остановке. Не то, что бы день, уже и вечер кончался. Наступала украинская ночь. Вдруг под ногами, что-то зашевелилось. Чуть не на-ступил. Зажёг фонарик, наклонился - ёжик!
Да, да ёжик но другой, не прошлогодний. Совсем малыш. Такой маленький, что и фыркать и подпрыгивать для устрашения ещё не научился. Мы даже погладили его. И иголки у него ещё не колючие. А ёжик в клубочек свернулся и валяется, как дохлый: «я ни я и иголка не моя».
Решили отодвинуть его к забору, чтобы не раздавил кто ненароком. Прокатили его палочкой, как мячик. Под ним обнаружили печенье надкусанное. Подкреплялся малыш. Откатив его к забору, решили под мордочку и печенье положить. Да вот задача: пока катили потеря-ли, где у него мордочка. А в темноте и совсем не разобрать. Смотрим, а форма у него немного вытянутая, эллипсоид напоминает. Ага! Значит на одном конце обязательно мордочка должна оказаться, а на другом - всё остальное. Разломили мы печенье пополам и подложили под оба конца, что бы не ошибиться. Успокоится ёжик, когда мы уйдём, развернётся и по-думает: еды-то сколько, хоть ж..й ешь, неужели изобилие, обещанное, настало? Или Перестройка закончилась?
Год был 1990-й
КИСКА СКАЗАЛА «МЯУ»
Иду по своим осенним дворам. Ещё много зелени, а вернее, желтизны. Доцветают на клумбах цветочки. Травка ещё зеленеет. Но дыхание осени ощущается. Идёт уже октябрь. Но ещё тепло. Вижу на газоне, у дерева кошка сидит в растерянности, хвостом виляет. Ну, кошка не собака, и виляние хвостом не есть хорошо по - кошачьи. Да и действительно, чего хорошего-то? Сзади кошки, на безопасном расстоянии три вороны стоят и исподтишка стремятся клюнуть в кончик хвоста кошчёнке. Киса растеряна, не может сообразить, что делать при такой наглости со стороны ворон. Они же птицы, они должны боятся кошки. А эти совсем обнаглели, отморозки какие-то, так близко приблизились, да ещё и задираются.
Я остановился понаблюдать. Очень уж картинка забавная получается. И, что кошка могла натворить такого, что бы ворон разозлить?
Ну, в начале лета, понятно, у ворон появляется потомство. Потомство часто из гнёзд вываливается и тогда эти «твари» просто звереют, бросаются даже на людей.
А в октябре-то, что случилось?
Я решил помочь другу человека: шикнул и послал ворон на… Вороны отскочили метра на два, но на… не отправились. Настырные сволочи. Кошка же воспользовалась ситуацией, сказала мне мяу и перебежала под стоящую рядом машину. Ну, нет бы до-мой бежать. А она под машину. Может быть, она бомжихой была? Хотя по внешнему виду не похожа. Да и бомжиха показала бы воронам, где раки зимуют.
Вороны же так и не пошли в направлении, куда я их послал. Они окружили машину и стали разрабатывать другую тактику, как кошку достать.
Мне же очень хотелось есть, и я пошёл домой. Не могу же я быть защитником всех непутёвых кошек в моём микрорайоне.