ЗАБОР ПЛЮРАЛИЗМА
Было у нас в Санкт-Петербурге, тогда он ещё Ленинградом назывался, что-то вроде Гайд-парка лондонского. На парк-то не очень похоже, а, вернее, совсем не похоже, так как деревьев маловато. Это у Гостиного двора, на Невском проспекте. У забора, что лет пять проспект украшал. Поставили его для ремонта универмага да, видимо, забыли то ли про ремонт, то ли про забор, то ли денег на ремонт не собрали во время. Почему Гайд-парком я это место назвал? Да потому, что страсти здесь бушевали, как и в Гайд-парке, лет сто назад. И вопросы всё те же поднимались, которые в Англии лет сто назад решены были. Всё о какой-то демократии говорили. Свобода и разнузданный плюрализм разум помутили, до исступления народ доходил. Вот в этом тупом состоянии все и бежали к забору, для разъяснения и разрядки. А тут ещё, впервые в жизни предложили целых шесть кандидатов в Президенты России. Да где это видано было, не привыкли к такому, попробуй, выбери!
И опять к забору. Один кандидат провозглашает: – Всё продадим, но Россию спасём! Другой: – Всех построю, всех выведу или заведу, но строем. Третий: – Водку бесплатно! Публичные дома открою! Гуляй, рванина! Каждой бабе по мужику! Четвёртый мог бы сказать: – Всех пересажаю! Но молчит что-то. Не модно теперь сажать да ещё всех подряд. Остальные двое, что-то вообще непонятное бормочут. Вот и тянулся народ к забору: чтобы что к чему. А кандидатами в Президенты России в тот раз были: Ельцин Б.Н, Макашов – генерал, Жириновский В.В. – большой либерал, Бакатин – министр Внутренних дел, Рыжков Н. – премьер министр. Шестого не вспомнить, что-то. Решил и я со своим другом из Обнинска прогуляться мимо забора. Пусть, думаю, посмотрит, как у нас жизнь политическая бурлит. Прошлись мы по разным группировкам. В каждой только одного кандидата хвалят, остальных пятерых на чём свет стоит, честят. Один, совсем независимый и одуревший от плюрализма, орет во всё горло: – Кого угодно, любого, только не Ельцина! Послушали мы всех по очереди, за кого голосовать, совсем запутались. Все негодяи, получается. Стоим вдвоём у забора, итоги услышанного подводим. Друзей обнинских вспоминаем. Прохожие прислушиваются к нам, шаги замедляют, подойти поближе стараются. У забора, как было-то? Если больше одного – это уже митинг или дебаты. Другим тоже хочется высказаться. По ходу разговора, мой гость говорит: – Я «Жигулёвское» больше люблю. Это он пиво имел ввиду, которое тогда ещё на пиво было похоже и достать его было затруднительно. Это люблюююююю, – услышала стоящая рядом мадам. Радостно ухватила его за локоть: – Я тоже его люблю! Невзоров просто душечка. Я, как институтка, в него влюблена. Какой он импозантный! В ту пору многие, не разобравшись, любили этого демагога. Ну, вот, привязалась. Я, чтобы поскорее отвязаться от неё, решил сразу по козырю зайти: – Дерьмо ваш Невзоров! И тут началось... Мадам вполне интеллигентная попалась, очень спокойно, с улыбкой, начала переубеждать меня, рассказывая обо всех достоинствах и приключениях Шурика. И надо же так вляпаться, так завести человека. Потом, неожиданно, она на монархистов перешла, о символике заговорила. Моему гостю в новинку всё это, он разговор поддерживает. Я возьми, да спроси, как она к двуглавому орлу относится? – Нет, нет, не люблю, не хочу! Не нравится мне орёл. «Не нравится орёёёёл», – дошло до ушей проходящего мимо мужчины. Мужик тормозит, разворачивается, и на нас летит: – А, что вам голубь больше нравится? Это самая поганая птица. Он за одно мгновение вас обгадит с ног до головы. Нет, нет, я больше ворон люблю, голубь очень гадкий. Голубь гаааадкиииий, – дошло до ушей проходящей девушки. Она замерла, развернулась и к нам: – Это голубь-то вам не нравится? Это библейская птица, олицетворение Святого духа. Это он вам не нравиться? Хорошо, хоть в сионизме не обвинила. – Нет, нет, – забормотал ошеломленный мужчина. – Я только хотел сказать, что ворона умнее. – Умнееее, – донеслось до двух беззубых старушек, шаркающих мимо. По их виду было видно, что идут они из избушек, что на тех самых ножках стоят, что господин Буш нам присылает. Старушки остановились, пошамкали беззубыми «громкоговорителями» и с кличем: – Наших бьют! – ринулись с места на нас: – Прафильно, прафильно мужчина говорит, что он умнее. Мы только за Макфофа голосовать будем Он шамый умный. Будем лучше штроем ходить, но все в одну шторону, как раньше. Что до остальных прохожих донестись могло – не знаю. Только уже толпа налетела. Еле- еле вытащил своего гостя из-под старушек. У него в это время уже глаза на кончик носа смотрели. Молча, чтобы не привлечь к себе внимания, проводил его до метро: он уже на поезд поторапливался. На обратном пути заметил, что толпа возросла и бурлила. Видимо до национального вопроса дошли. Кто-то внутри толпы размахивал кулаками, возможно еврея обнаружили. А старушки орали: –Ураа! – и в воздух чепчики бросали. Грешен, грешен, выдумал, но только про чепчики.
.
ЕЩЁ НЕМНОГО О ЗАБОРЕ
Вдогонку к «Забору плюрализма», по прошествии лет восьми уже, захотелось написать ещё пару строк.
Вот уже и забор снят, и Гостиный двор отремонтирован, и город в Санкт-Петербург переименован.
Там, где забор стоял, так и сидят старухи, «опиумом для народа» торгующие. Всяческой макулатурой с коммунистическими названиями. Правда, теперь вперемешку с «Лимонкой», рупором Эдика Лимонова, якобы, писателя, какой-то газетёнкой жириновцев и так далее.
Стоит уже лет десять анархист. Скоро, видимо, символом города станет. Стоит, правда, тихо, смиренно: не стреляет, бомбы не бросает. Стоит под чёрным флагом и, молча, какую-то газету продаёт. Зимой и жарким летом одним цветом: весь в чёрном одеянии.
По вечерам, по старой памяти, ветераны партии коммунистической у забора кучкуются. Решают глобальные проблемы: заменяют министров вплоть до президента, оказывают моральную помощь угнетённым народам всего мира, независимо от того, нуждаются они в этом или нет. Делают всё это с лёгкостью, походя.
Мне же пару случаев на память пришли, со времён, когда ещё забор стоял. Иду однажды мимо забора, волю в кулак зажал: - ни за что не подойду. И вдруг слышу:
– Кругом одни евреи, одни евреи везде, поэтому и живём так плохо.
Ноги, помимо моей воли, свернули в сторону митингующих.
– Что там ещё евреи натворили?
– Ну, где вы евреев нашли? – спрашиваю.
– Полтора еврея и осталось-то на весь город. Всех, вроде бы, выжили?
А они мне:
– Даже один еврей может много бед наделать, смотря, на каком он посту находится. Вон в правительстве – одни евреи. И Ельцин в том числе.
– Да, что вы, товарищи!
За господ здесь можно и в глаз получить.
– Какой же Ельцин еврей!? Надо прессу читать, правда, на английском языке она. Надо, конечно, язык знать.
Наступило молчание. Все глаза вперились в меня. А я в раж вошёл:
– Что касается Ельцина, то отец его из Габона, а мать китаянка. Вот обратите внимание, когда он на солнце выступает, то кожа его темнеет, когда в помещении – светлеет. Это элементарная мутационная пигментация.
Что сказал и сам не понял, но рты у митингующих раскрылись шире. Наступило полное молчание. В глазах я прочёл полное уважение.
– Во, чего он знает…
А я быстро удалился, так как смех душил невыносимо.
Другой случай там же произошёл. Подхожу к бабкам, ветеранкам-большевичкам и нацисткам одновременно, всё тем же опиумом торгующим. На столике у них книги разложены: Ленин, про Ленина, «Майн кампф» Гитлера, Сталин, речи Геббельса, биография Гиммлера и другая макулатура.
Полный плюрализм, полная каша и на столе и в головёнках у старушек.
Я, возьми, да спроси:
– Простите, нет ли у вас Баркова – «Луки Мудищева?»
Какой же я взрыв произвёл, сам не ожидал:
– Обрезанный, обрезанный! – завопили старухи.
Я встал в позу оскорблённого и очень интеллигентно человека:
– Это я-то русский дворянин, и обрезанный? Хочешь, покажу?
Тут вопли в истерику перешли:
– Оскорбляют, оскорбляют, насилуют – завопили старухи средь бела дня, посредине Невского проспекта.
Ну, патриотки! Что с них взять-то?
Был бы член, партии большевиков, так и отдаться можно, а тут...?
Я же убеждённый беспартийный.
Плюнул я на них и пошёл дальше. И тут под моими ногами что-то тяжёлое прокатилось. Оружие пролетариата!
Нет, не булыжник, их теперь не найдёшь на Невском проспекте. Это пролетел кусок асфальта. Много его, наломанного, лежало там во время затянувшегося ремонта.
Все силы последние вложила старая в этот бросок и упала бездыханно.
Нет, этого я не видел, но предполагаю.