Звон

Маргарита Виноградова
Порожек, вытертый, оббитый ногами посетителей до белеющей кости, дерева. Стёртая краска цвета кармин. Дверь деревянная со стеклянными  квадратными вставками . Покрытое инеем стекло. Ветви невиданных лиан нарисовал мороз на заиндевевшем стекле. Сквозь стекло теплится, колеблется тускло-жёлтый огонёк в помещении. Я захожу в магазин, стучу заиндевевшей ногой в тонком кожаном ботинке по другой ноге. И вижу его. Это что-то светловолосое и серо-голубоглазое. Года двадцать три. Он плетётся за мной почти квартал, не отставая. Как побитая собачонка. Потом догоняет:
-Я люблю вас!

Я морщусь. Бред! Идёт рядом, забегая вперёд. Начинает лепетать, что ему уже скоро тридцать. Мне тридцать пять! Что его родители были богаты, потом разорились. Что он мне покажет дивное место в городе, где чудо как весело. Соглашайтесь! Я незнамо как соглашаюсь. То ли чары его туалетной воды подействовали. Они обволакивают, вытягивают душу. Гипнотически, магически. Он берёт меня под локоть. Нежно так прижимается, непрерывно щебечет. Хочется идти и идти так с ним. В никуда. Совершенно в никуда. У меня никого нет. Если кто и бывает. То это почему-то жутко холодно. И не надолго. Ни рассказов про детство. Про то, как пахла мамина кожа. Запах пирогов с кухни. Разломишь, там капуста или рис с яйцом. И корочка румяная на сладкой пышной мякоти. Никто мне ничего не рассказывал. А исчезали бесследно, поцеловав на прощанье в холодную щёчку.

Мы подходим к домику, яркому. Всему в гирляндах и огнях. Оттуда вырывается музыка, когда приоткроют окно. Поднимаемся по узкой полутёмной лестнице наверх и еле находим свободный столик. Пузырьки шампанского торопятся, бегут к краю бокала. Танцуем в толпе. Он танцует удивительно хорошо. Профессионально.  Завораживает, одурманивает. Входит в мой мозг , у меня нет сил сопротивляться. Я безвольно, сиропно покоряюсь. Последние, жалкие попытки оттолкнуть его от себя. Нежеланное блаженство покоряться ему. Беру его за руку. И отшатываюсь. Рука убийцы! Большой палец отставлен в сторону и длинный неимоверно. Рука душителя! Остальные пальцы корявые, с коротко обстриженными ногтями. Некрасивые.

Очнулась от дурмана на полутёмной лестнице. Стою, облокотившись спиной на тёплое потемневшее дерево стены. Одна рука сжимает моё горло, а другая рвёт пуговицы на платье. Они как жемчужные горошины сыпятся на пол. Я задыхаюсь, судорожно хватаю воздух ртом. Потом его глаза. Бешеные, чёрные как уголья теперь, сумасшедшие." Я люблю вас!" Острый, тонкий как шёлковая нить, звон... И ничего.