Лепила то мне и заявляет: "Завязывай бегать! Фитнес, бассейн - туда ходи."
Что-ж, звоню Галкину: - "Пошли в бассейн, - говорю, - В открытый, там народу поменьше".
-- Не-а, -- смачно закусывая, отвечает Галкин, -- Не пойду, мы там "кони двинем". Октябрь... Лучше -- в закрытый.
-- Народу много...
-- Народу много, а людей нет. Не бзди. Начнем плавать - сами разбегутся. Смоет волной.
-- Ок, -- говорю.
Договорились назавтра. Звоню в десять утра.
-- Алло...
-- Судак пошел!!! -- сразу заорал Галкин.
"Какой судак, - думаю,- Куда пошел."
-- Слушай, мы в бассейн договаривались.
-- Там поплаваешь...в лодке. Мне Чаля звонил. Лом на реке. Фиш, сука, так и прет. Никаких снастей не напасешься. Спорт-фишинг. Едем на Маныч...уяныч. И это, запить - не забудь. Уху замутим - по-царски .
- Не хило, - думаю, - А что это за уха такая "По-царски"? Смотрю в интернете: - Ах, да! стерлядь, ядь, белуга, осетрина. То-то, на рынке проконсультируюсь.
Среди "специалистов", которыми изобиловал наш "Северный" рынок, выделялся один - самый главный специалист - по прозвищу "Хмурый".
"Хмурый" 25 лет стоял на рынке с лицом человека, обманувшегося в ожиданиях.
Ничего такого он в принципе и не ожидал и всё таки обманулся.
Двадцать пять лет "Хмурый" стоял на рынке, торгуя осетриной не первой свежести официально и неофициально - её икрой.
За два с половиной десятилетия ударного труда изменилось всё: город, страна, мир, цена и особенно качество несертифицированной продукции, но душа и мысли этого человека остались прежними.
Несмотря на то, что за икру можно было "прилипнуть" и "сесть", банки открыто стояли на солнце и вызывающе сверкали. Стоимость товара была невообразимой, но это не отражалось на лице продавца, которое своим выражением напоминало отожженный кирпич.
О ценообразовании забытого на вкус продукта "Хмурый" пояснил следующее:
- Икра - это "Вилы", а "Вилы"- статья № 258 Части 1 и 3 УК РФ. Причем, — Хмурый многозначительно и угрожающе посмотрел на меня, — Не только для продавца, но и для покупателя. Так что, давай, братэла, налетай".
Налетать не хотелось. Возражать тоже. Неприятно першило в горле...
-- То-то, -- удовлетворенно заметил "Хмурый". -- Я тоже скоро завою. Но не белугой, - Хмурый брезгливо кивнул на рыбу, - А диким лесным вепрем.
Я немедленно изъявил желание послушать как воет вепрь, тем более, дикий лесной.
Как вепрь визжит и хрюкает я слышал и не раз в лагере "Сосновый бор", где часто бывал в детстве, а также благодаря французскому бульдогу по кличке Тюнзель. И всё-же, как ВОЕТ вепрь мне слышать не доводилось. Ни разу.
-- Дикая свинья не взоет для соловья, - дерзко заявил продавец, нахмурился ещё больше и в скидке отказал. - Поищи-ка, брат, лучше ворону.
Сом лежал на песчаном берегу, слегка поросшем зеленой травой и тоже выл, но не сиреной, белугой или диким лесным вепрем.
Сом, как выражаются местные рыбаки, "квокал".
А как по мне, так сом мычал, сука, коровой, выдоенной недобрыми людьми и брошенной в лесу умирать.
Но сом умирать не хотел: он выл, умолкал и начинал снова.
Сом будто пытался вспомнить кто он, откуда и какого х...я здесь делает.
Пытался вспомнить и не мог.
Рядом в землю были воткнуты противопожарный гарпун с надписью "Fireproof Hook" и отполированное до зеркального блеска весло.
На весле была надпись: "Академическая грЕБЛЯ".
Последние четыре буквы были тщательно выгравированы перочинным ножом.
Полюбовавшись на свою работу, Галкин вдруг резким движением вырвал из земли весло и со всего размаху ё...нул сома по голове.
Затем как ни в чем не бывало принялся наблюдать за Тюнзелем, который энергично засуетился вокруг обмякающей рыбы.
Тюнзель явно собрался что-то предпринять.
Он ведь никогда раньше не видел таких животных.
Итак мы с Галкиным поймали сома.
Точнее поймал его Галкин. Но когда он тащил того к берегу и орал: "Подсак! Неси скорей подсак! О-ё-ё-ё-ё! Подранком уйдет сук-а-а!", сом успел отцепиться и нырнуть, но не в реку, а в тот самый, подставленный мной САК.
Так вот, Галкин поймал сома, а я не дал ему уйти...подранком.
Сом выть перестал.
Теперь он лежал на берегу поленом и шевелил губами словно старик.
Верхняя губа его была надорвана.
Сом напоминал Кейта Ричардса и тоже хотел курить.
"Ишь ты, губастик какой!" — с нежностью в голосе произнёс Галкин.
Он возвышался над сомом, заслоняя солнце и опираясь на лодочное весло.
По выражению лица было заметно, что он снова собирается треснуть того по голове.
Сом понял, перестал шевелить губами и произнес:
— Слушай Серёга, не бей меня больше веслом по голове, пожалуйста!
Серёга нисколько не удивился данному обстоятельству. Он лишь безразлично пожал плечами и сказал:
— Ладно, не буду.
Великодушие рыбака не имело границ.
Затем он повернулся ко мне и спросил: - А ты не хочешь отоварить его разок-другой?
- Вы же договорились.
- А ты его - да по по спинушке.
Тюнзель точно сошел с ума.
Теперь он стал похож на подозрительно возбужденного бычка.
Бычок-карлик оттопыривал короткие задние лапки с нависающей над землей и нервно попердывающей задницей, крутился юлой, подскакивал, зависал в воздухе и атаковал снова. При этом мой пёс рычал, визжал и хрюкал.
Вскоре Тюнзель приступил к эротическим танцам.
Его интерес к сому носил ярко выраженный сексуальный характер.
Но сом по прежнему с безучастным видом глядел в реку, шевелил губами и размышлял о том, что бы этому болвану откусить в первую очередь: голову, покрывшуюся гнусными водорослями или его пипетку, раскалившуюся до красна.
"Ну и мерзость", — брезгливо сказал Галкин и загнал моего подопечного с помощью телескопического удилища в помещение, именуемое "Комнатой Отдыха".
Отдых в помещении был ещё тот и Тюнз в отместку обоссал всё: и наши вещи, и постельное белье, и даже стены.
Пришлось отхлестать пса тем же удилищем и привязать к кованым перилам.
Но даже связанный Тюнзель продолжал рваться туда, где поленом в траве лежал сом.
"Зов предков", - пояснил Галкин. Он закурил, пустил в темнеющее небо серые кольца дыма и распорядился: "Всё. Хорош. Неси успокоительное".
Тюнзель забился в истерике. В нем запротестовало всё. Весь его грёбанный собачий организм, столько всего претерпевший от людей в процессе эволюции, успокаиваться не хотел. Не хотел, но успокоился. А куда было деваться.
В Тюнзеля мы (при помощи воронки для бензина) залили пиво. Пиво разбавили водкой.
Пиво назвалось "Бархатным" и поэтому Тюнзель проснулся утром несчастным и разбитым.
Пёс жалобно заскулил и стал лизать росу.
Я тоже проснулся и отвязал пса от перил.
Тюнз, ударяясь лбом о разбросанные в мокрой траве дрова, отправился туда, где ещё вчера лежал сом.
Но сома уже не было.
Пес с недовольным видом покрутился на месте, зевнул, оттопырил короткую лапу и победоносно помочился...
Часть 2 Пегас, любимец муз
- Рабы и пидары, - как то пафосно и немного по-гитлеровски заявил Галкин.
- Что? - не понял я.
- Название моего нового альбома, - пояснил Галкин, - Сейчас задумал.
- Альбом или название?
- Концепцию.
- А ну-ка. Изложи.
В роще пахло соснами и навозом.
Галкин сидел на пне, рвал гитарные струны и выкрикивал молниеносные заявления: - Я мудак радиоволны! Я - грязный рокер! Моя душа черна! Я погряз в пороке!
Вокруг пня встревоженно бегал Тюнеель, глядел на Галкина и хрюкал...
Вообще-то всегда, когда Галкин излагал свои истории в песенной форме, мой воспитанник похрюкивал: то ли от возбуждения, то ли от удовольствия.
Воспитанник не был свиньей, хряком или подсвинком: ни - в биологическом, ни в хозяйственном смысле и, уж точно, не хотел произвести подобного впечатления, не хотел производить, но производил.
Воспитанник догадывался, какого мы - люди - о нём мнения, догадывался и всё равно хотел резануть правду-матку.
Тетка называла пса Цюндель -- в честь необычайно обветшалого, но всё ещё активного пачкуна и засранца, живущего в Канаде.
Лично я претензий к пачкунам не имел, так как сам - по мнению тетки - был одним из них.
И что? Как позже выяснилось - "пачкуны" — лучшее средство производства удобрений, причем, любых.
Речь не только о Тюнзелях...
Бывает глядишь, идет чел: весь из себя разодетый, вальяжный такой. Морда красная, жирная, сверкает как сковорода на солнце. Чел идет и достает, гад, (прямо на ходу!) из внутреннего кармана длинный такой сигарный тубус. Хромированный, блестящий. И мало того, что солнце во всю шпарит, так ещё этот мудило: тубус свой - прожектором по глазам.
И всё вокруг - сразу такое яркое и начинает ныть в животе.
А Чел (именно так с большой буквы) демонстративно медленно вынимает из тубуса огромную, наподобии дирижа-бля сигару, лапает её короткими толстыми пальцами, подносит к приплюснутому носу и вдыхает божественный аромат. Затем - из другого кармана, опять же на ходу, - извлекает гильотину и делает сигаре усечение...
Красномордый публично раскуривает сигару, чванливо озирается по сторонам и идет дальше: уверенно, не спеша, торжествующе погплёвывая на людишек.
Краснорожий доволен. Он медленно движется по широким улицам и проспектам, демонстрируя окружающим свою персональную связь с Б-гом.
А ху..ли ему, обрезание выполнено, можно и пошалить.
Чел идет себе и идет, и вдруг с неба, прямо на голову... крышка фортепиано. Всё... крышка.
А ведь как он был похож на моего Тюнзеля, - с небольшим отличием: Тюнз не удобрял окружающую среду ни дымом, ни пеплом...
Тюнзель перерабатывал первичное сырьё во вторичное эффективно с максимальным КПД и в кратчайшие сроки.
Была лишь одна загвоздка: от нежных лесных фиалок или васильков Тюнзель бздел, как мальтийская корова от кактуса. И вообще, огнеопасный процесс начинался в нем сразу после употребления фиалок в пищу.
Затем он (как из тюбика с зубной пастой) выдавливал из себя "коричневое золото".
Как было сказано ранее воспитанник не был свиньёй и поэтому старался выдавливать пасту либо на землю либо на асфальт.
Однако если асфальта или земли рядом не оказывалось, Тюнзел выдавливал пасту -- мелкими порциями куда попало.
Однажды он умудрился насрать в стиральную машинку. Пришлось выбросить и бельё и машинку. Но Тюнзеля - нет, он был мне дорог. Как память.
Холодными зимними вечерами, дрожа от стыда и холода, я брел за моим воспитанником, украдкой оглядываясь по сторонам и тихо подвывая: "Яблоки на снегу, коричневые на белом. Что же мне с ними делать с яблокАми на снегу..."
Несмотря на то, что Тюнзель был мощным биологическим орудием, внешне он напоминал сильно подизмельчавшего и подзагоревшего борца сумо.
Выгуливать калогенератор необходимо было два раза в день.
Борец-лилипут ходил по улицам вразвалочку, нагло поглядывал по сторонам и всячески давал понять окружающим как ему обрыдло таскать за собой ненужное двуногое существо.
Когда Тюнс гулял, он пылесосом засасывал в себя различные мусорные предметы - преимущественно окурки. Пес чихал, давился, хрюкал, но втягивал.
Тюнзель как самый настоящий "пачкун" самоотверженно и тупо выполнял важную общественную повинность: вдохновлял Муромовых на высокое.