Иллюстрация Лады Вдовиной.
Так я дала графу своё согласие и стала графиней де Ла Фер. Была свадьба, звонили колокола, замок был украшен цветами, нас встречал парадный строй слуг и пышно разодетые гости. И кольца на этот раз были не оловянными. Фата была сделана не из старого пухового платка, а из тончайшего газа. Только улыбки на лицах были фальшивыми, потому что родня графа считала меня змеёй-искусительницей, ловко облапошившей доверчивого графа, коварно похитившей его рассудок, сердце, титул и деньги.
На самом же деле, это граф настаивал на браке. Это ему попала вожжа под хвост. Он, как обычно, хотел настоять на своём: «Хочу, мол, себе в жёны вот эту беленькую кудрявенькую и баста! И никто мне не указ! Кто тут владетельный граф? Я или вы?»!
Я думала, что им двигала любовь, а им двигал каприз! Я ошибалась в нём!
А ещё я ошибалась, думая, что навсегда избавилась от отца Роже. Зря я так думала. По воскресениям мне было положено ходить к исповеди. И какой-то чёрт дёрнул меня пойти не к нашему замковому капеллану, а в городскую церковь. Хотелось мне покрасоваться перед отцом Роже роскошью своего наряда, каретой, запряжённой четвёркой лошадей, телом своим его подразнить. Отказался ты от меня? Ну и сам дурак! Однако скоро выяснилось, что дурой была я.
Зашла я в исповедальню, еле разместила в кабинке своё платье на фижмах. А из-за решётки, вместо традиционного: «Грешила ли ты, дочь моя?», доносится:
-Привет, Шарлотта!
Я отвечаю:
-Вы ошиблись, святой отец, я Жанна. Жанна де Ла Фер. Графиня тутошняя.
-Вот вы-то, графиня, мне и нужны. О грехах я вас спрашивать не буду, итак всё знаю и всё вам отпускаю. Только одного прошу, сделайте милость, ваша светлость, одолжите двести ливров.
Я чуть не поперхнулась от такой наглости и говорю:
-Святой отец, если хотите милостыни, идите на паперть, это тут совсем рядом. Как выйдете из церковных дверей, так на ней и окажетесь!
А он мне:
-Не хорошо, ваша светлость, старых друзей забывать, мы ведь с вами как-никак не чужие. В разных интересных ракурсах друг друга видели. И не только видели, но даже руками трогали. Да если бы только руками! Господи, чего мы с вами только не вытворяли! Даже вспомнить – грех. А граф-то у вас ревнивый! Ох, самолюбивый! А грехом гордыни обуян-то без всякой меры! А гневлив-то! Вот ведь смертный грех! Не дай Бог, узнает что-нибудь о вашем прошлом! Про половые связи, например, или о клейме? Представляете, как он обидится?
Я похолодела вся. Говорю:
-Поль, ты, что меня шантажируешь?
-Нет, нет, что ты милая! Просто, понимаешь, в кости проигрался. Позарез деньги нужны. Игровые долги священны. И нужна-то сущая мелочь – двести ливров, даже не двести, а сто восемьдесят. До двухсот это я округлил. Очень прошу, выручи старого дружка, на тебя вся надежда. Ты такая умница. Придумай, что-нибудь. Для графа такая сумма просто смешная, а меня она из петли вытащит.
Я говорю:
-Ладно, так и быть, коли ты в таком бедственном состоянии, добуду тебе двести ливров. Только для этого время нужно. К следующей исповеди принесу.
А он мне:
-Нет, люди ждут. Нехорошо! Ты уж постарайся сегодня деньги добыть. Домой мне их занеси. Адрес помнишь? А то, не дай Бог, граф чего узнает!
-Ох, - говорю, - и сволочь же вы, святой отец!
А он мне:
-Ну, что ты успокойся, голубушка, нехорошо из-за каких-то паршивых двухсот ливров друга сволочью называть! Да ты ему только улыбнись, только в щёчку его поцелуй, так он тебе не двести, а сразу все четыреста ливров отвалит. Ну, что я тебя учу, ты сама всё лучше меня знаешь, сама всё умеешь.
Ладно, беги, времени не теряй, а то другие прихожане тоже исповеди ждут. Не создавай очереди.
Вышла я из исповедальни, в своём роскошном платье, словно мочой облитая. Так гадко на душе. Понимаю, что это шантаж, но сама себе вру: «Вдруг, и впрямь, в кости проигрался? Может, возьмёт с меня двести ливров и отвалит»?
Граф увидел, что мне не по себе, спрашивает:
-Жанна, душенька, что с тобой?
-Да вот, - говорю. – Только что узнала. Оказывается, у брата долги большие накопились. Я жила с ним, горя не знала, на всём готовеньком. А у него, оказывается, долги были. Он мне ничего не говорил, не хотел огорчать. А сегодня вот крайний срок наступил. Долги возвращать надо, а нечем.
-А много ли он должен? – спрашивает.
-Много, - говорю, - двести ливров!
-Ну, это не беда, - говорит граф. – Я пришлю ему деньги домой.
-Большое спасибо, - говорю я. – Только, пожалуйста, пришли сегодня же. Очень важно!
В следующее воскресенье, я в церковь уже не поехала. Сказалась больной, пошла в замковую часовню. Исповедалась капеллану, получила причастие.
А вечером заходит ко мне дворецкий и докладывает:
-Сударыня, там ваш брат пришёл. Принять просит. Важное дело, говорит.
Не понравилось мне это важное дело. Но делать нечего.
-Зови, - говорю.
Заходит в гостиную Поль Роже. Кланяется. Говорит:
-Сестрёнка, прости ты меня дурака. Хотел я сделать как лучше, а получилось худо. Зря я на той неделе взял у тебя двести ливров. Надо было только сто восемьдесят взять, а я пожадничал - двести попросил.
Долгу-то было только на сто восемьдесят. Я тот долг отдал. Осталось ещё двадцать ливров. И совестно мне стало их себе оставить. Думаю: «Достойно ли мне присваивать деньги своей родной сестры»? И поставил их на кон. Думаю, может, отыграюсь, так верну все двести назад. И правда, мне сначала везло. Отыграл назад сто шестьдесят ливров. Вот, думаю, ещё бы сорок отыграть и вернуть тебе все деньги. Но тут мне везти перестало. И я опять проигрался. Так что теперь я должен уже триста пятьдесят ливров. И деньги нужны срочно. Прямо сейчас! Ты уж не гони меня. Выручи. Свои люди, сочтёмся потом. Ты зря в церковь-то сегодня не пошла. Пришла бы, так с утра ещё знала бы про мою беду. А я весь день в церкви занят был. Только сейчас к тебе сумел вырваться.
Вижу я, что врёт он всё. А куда деваться? Пошла к мужу. Сказала:
-Нужны деньги на карманные расходы. Духи новые нужны, туфли, шляпки, зеркала, булавки, шпильки. Мне как графине стыдно целый день в одном и том же ходить. А за каждой мелочью к тебе бегать не могу . Дай милый сразу денег побольше.
Так и повелось с тех пор. Святой отец из меня деньги выдаивает, а я из мужа. То сто ливров нужно, то двести, то пятьсот.
Теперь я поняла, зачем он подбил меня выйти за графа. Он решил через меня к графским денежкам подобраться. А я - дура всё мучилась великим вопросом - любит он меня, или не любит?
Не любил он меня никогда!
Там в ризнице похоть его одолела.
Бежать он мне помог, потому, что давно уже задумал обокрасть церковь и удрать с добычей. Но в дороге нужно было с кем-то развлекаться. Вот и взял меня с собой, чтобы на шлюх деньги не тратить.
А к себе в дом взял, за сестру свою выдавал, не от любви и не от жалости. Боялся он меня прогнать. Ведь, узнала я его. И терять мне нечего было. Если бы он меня разозлил, я могла бы написать на него донос, что он беглый вор с клеймом. И убежать не мог! Жалко ему было без работы остаться. Вот и клялся он мне в любви. Кормил меня, одевал.
А я недотёпа, старалась не быть ему в тягость. Целыми днями стирала, мыла, готовила, шила, вязала. Ведь еда в трактире стоит вдвое дороже, чем продукты, из которых она приготовлена. Я одной готовкой свой хлеб отрабатывала.
И вот он добился, чтобы я вышла замуж за графа. И теперь вымогает у меня деньги. И этому ужасу никогда не будет конца!
Я уж устала выдумывать новые объяснения, зачем мне деньги нужны. Пошла в скупку, заложила там браслет с рубинами, который мне муж подарил. Следом пошли две жемчужные нитки, кольцо с аметистом. Деньги этому гаду ношу. А ему всё мало. Говорит:
-Вот у тебя, сестра, платье атласное. А у меня ряса дырявая. Ты в богатстве живёшь. Так не забывай о своём бедном брате. Принеси пятьсот ливров. Это уж в самый последний раз.
-Ну, где мне их взять? – говорю я ему. - У мужа больше просить нельзя. Догадается, что я не себе деньги беру. Выследит. Поймает тебя. Нож к горлу приставит. Что ты ему скажешь?
-Что я ему скажу? – говорит отец Роже. – Скажу, что ты распутная девка и клеймёная воровка, к тому же. Вот что я ему скажу! Так что ты уж постарайся, чтобы деньги были принесены мне вовремя. И чтоб никто не знал, кому ты их отдаёшь, а то плохо тебе будет. Ты женщина умная, вот и придумай, как это сделать.
Прикинула я, и получается, что я ему уже более трёх тысяч ливров перетаскала. А ему - гаду всё мало. Жизнь моя превратилась в ад. Понимаю, что он так вечно будет тянуть из меня деньги, как из дойной коровы. А что делать - не знаю. И каждый день жду вопроса: «Что ты жёнушка никогда не носишь браслет с рубинами? Он тебе так идёт»! Вот, что я на этот вопрос смогу ответить?
Стала думать. Думала, конечно, не над тем, как ему денег добыть, а как от него избавиться. Думала, думала, и пришли мне в голову только три варианта:
Первый вариант, самый приятный, убить его - паразита. Если бы он умер. Я бы смогла спокойно жить с мужем в любви и согласии. Но как это сделать? Очень хочется это сделать, но не получается. Я всё время на виду. Ночью я с мужем. Если еду куда, то только с ним. А в остальное время дома сижу. Там слуги за мной следят. Даже если я выезжаю в город за покупками, всё равно рядом со мной кучер и горничная.
Как убить его так, чтобы никто не знал? Да и справлюсь ли я с ним? Я ведь не Гюрза. Он сильнее меня. Яду бы какого. Да где его возьмешь? Сама приготовить не умею. В лавке не купишь.
Да и смогу ли я убить человека? Вот на Гюрзу два раза замахивалась, а так и не смогла ударить. Убийц нанять? Да где их искать? У них ведь не написано на лбу, что они убийцы. Ведь не повесишь на церковных дверях объявление: «Ищу наёмных убийц. Плата по договорённости. Обращаться к графине де Ла Фер».
Это уж скорее Поль сможет найти убийц. Ведь ему все воры и бандиты в грехах каются. Он их всех наперечёт знает. А мне-то откуда их знать?
Нет, убить его невожможно.
Второй вариант - самой повеситься. С этим, конечно, проще. Верёвку и мыло найти нетрудно. Запереться в комнате и повеситься на люстре. Пока слуги догадаются дверь сломать, я уже буду мертва. Но здесь другая беда. Сделать-то это легко, но уж совсем не хочется. И несправедливо как-то! Ему - гаду три тысячи ливров, а мне удавную петлю на шею? Ну, уж нет! Вешаться я не буду! В крайнем случае, граф, если узнает о моём клейме, сам меня повесит.
И остаётся один единственный, третий вариант – побег. Если я сбегу из замка. Тогда пусть отец Роже хоть с колокольни орёт, что я клеймёная воровка, как он свои слова докажет? Ведь меня нет. Моё левое плечо осмотреть никак не возможно. Жалко, конечно, было сбегать от такого красивого сильного богатого мужа, из такого прекрасного замка. Но терпеть этот гнусный шантаж я больше не могла. Надоело в страхе жить. Лучше уж на дорогах фокусы показывать, чем обворовывать собственного мужа и относить деньги этому подонку. Хорошо ещё детей нет, а то куда бы я с малыми детьми сбежала?
Что ни говори, побег был единственным приемлемым и осуществимым планом. Приближался третий период скитаний. Очень не хотелось мне снова голодать и кормить вшей. И я решила подготовиться, запастись деньгами, подумать об одежде, транспорте и т.п.
Пожалуй, у отца Роже, как и у всякого другого шантажиста, есть одно уязвимое место. Если он осуществит свою угрозу, то есть сообщит графу о моём клейме, то денег ему больше не видать. Да и из города придётся бежать. Ведь если я воровка, тогда кто он?
Значит, он не выдаст меня сразу же, как только я не принесу ему денег, а сначала будет долго пугать. И только тогда, когда поймет, что платить я не намерена, прибегнет к этой крайней мере. Значит, недели две-три на подготовку у меня есть.
И вот, что я сделала:
Во-первых, я выпросила у мужа ещё двести ливров, но отцу Роже их не отнесла, а оставила себе, чтобы было на что жить, первое время.
Во- вторых, я воспользовалась тем, что личный портной графа заболел и временно не мог работать. Я нарочно прожгла свечкой рукав моего синего шёлкового платья, подпорола оборку на бордовом бархатном с золотом, продрала локоть черного с серебром. Всё это я отнесла его в починку к одной городской модистке, с которой подружилась, ещё живя в доме священника. Я отвезла платья лично, распорядилась изготовить и вшить другой рукав, вместо испорченного, а попутно заказала комплект батистового белья к ним и дорожный плащ. Всё это должно было пригодиться мне в будущей жизни.
В-третьих, я собрала все драгоценности, которые мне муж подарил, и зашила их в подол короткой нижней рубашки, которую собиралась надеть в день побега.
Правда, меня беспокоило одно. Вдруг муж попросит надеть какое-нибудь украшение из тех, что зашиты в подоле. Тогда надо будет срочно распороть подол, чтобы достать нужное украшение. Для этого я спёрла на кухне небольшой нож. Подумала куда его спрятать? И решила вшить в юбку своего охотничьего костюма такой же потайной карман, как у Гюрзы. К тому же, нож в дороге необходим. И лучше носить его скрытно, в потайном кармане. А то, вдруг опять грабитель нападёт?
Потренировалась немного перед зеркалом доставать и прятать нож. Так хорошо, как у Гюрзы не получилось, но в целом, неплохо. Год работы в цирке не прошёл даром. Спасибо Андре. Он обучил меня общим принципам фокусов, и я умела отвлечь внимание от своей правой руки, движениями левой.
Побег я наметила на день охоты. Все погонятся за зверем, никто за мной следить не будет. Тогда я отстану от всех, или наоборот, вырвусь вперёд, судя по обстановке. Как только останусь одна, выеду на дорогу, приеду в город, заберу у портнихи свои платья, и ищи ветра в поле! Хватятся меня поздно, когда охота кончится. Подумают, что заблудилась. Начнут искать в лесу. В городе и на дорогах искать, конечно же, не будут.
Вот такой план! Простой, как всё гениальное. Я просто сажусь на лошадь забираю свои вещи и уезжаю! Ни от кого не скрываюсь, и никто за мной не гонится!
Конечно, совестно было мужа обманывать. Но выхода другого не было. А вымогать у него деньги ещё противнее. Да и страшно с ним было. Очень уж он гордый был. Гордый, решительный и жестокий. И умный! Всё время мне казалось, что он вот-вот догадается о моих проделках. Устала я притворяться, клеймо прятать, бояться устала, врать всем – и слугам и мужу и попу устала.
Так умно и гладко я всё спланировала. Но вышло всё, как обычно - наперекосяк.
Помнишь, Катрин, операцию «подштанники»? Там тоже всё пошло не по плану. Ох, и страху я тогда натерпелась.
А побег из монастыря? Там ведь тоже в плане не предусматривалась тюрьма, побег, удар табуреткой, Гюрза эта проклятая, трупы.
Точно так же вышло и на этот раз. В лучших традициях Шарлоты Баксон. Вернее, в худших традициях…
До охоты я кормила отца Роже обещаниями. Хныкала, просила отсрочки, говорила, что муж денег не даёт, говорит, что я мотовка - слишком быстро трачу деньги, говорит, чтобы я выбирала в лавках, всё, что мне нужно, а он сам за меня расплатится.
Но я каждый раз обнадёживала этого негодяя в рясе. Я обещала ему, что вот-вот придумаю план, как выманить деньги у мужа.
Он, конечно, угрожал мне, пугал, что напишет графу письмо, в котором посоветует внимательно рассмотреть моё левое плечо. Но я понимала, что пока он только пугает меня. Жадность и надежда получить деньги не позволяли ему осуществить свои угрозы.
Наконец, наступил день охоты. Я была готова. Драгоценности зашиты в подол нижней рубашки. Деньги в замшевом мешочке за корсажем блузки. Нож в потайном кармане. Хотела я графу прощальную записку оставить, да побоялась, что записку найдут раньше времени, и тогда всё пропало. Решила сначала сбежать, а потом письмо прислать, в котором всё ему объясню и прощения попрошу.
Мы с мужем, слугами, егерями, гостями, собаками выехали из замка и помчались по лесным угодьям. Травили в тот день благородного оленя.
Теперь я уже не была новичком и понимала, что у оленя нет шансов. Пока он носился по лесу рваными зигзагами, пытаясь уйти от собак, охотники не спеша ехали на лай собак, по кратчайшему пути. Они экономили силы лошадей и проезжали расстояние раза в три меньше, чем пробегал олень.
Они ожидали того момента, когда олень выдохнется. И тогда они сделают рывок и настигнут зверя.
Этого момента ждала и я. Пусть все ускачут вперёд. Тогда я смогу незаметно улизнуть.
И тут муж говорит своему старому слуге, который, кажется, его ещё маленьким мальчиком нянчил:
-Поручаю тебе, Клод, заботу о своей жене. Будь всегда возле неё, что бы ни случилось. Береги её!
И вот этот старикан пристал ко мне, как болячка! Куда я, туда и он. Ну, как тут сбежишь? Так что вариант отстать не получился. Тогда я решила, наоборот, всех обогнать. Лошадь у меня резвая была, молодая. А у старого слуги так, смирная кляча. Наверное, не на много моложе его самого.
Вскоре мы выехали на прогалину. Посреди поляны стоял благородный олень. Красавец! Настоящий великан, окружённый сворой оскаленных псов. Он широко расставил ноги, угрожающе выставил рога и тяжело дышал.
Граф взвёл курок. Олень почуял опасность и снова рванул. Это была его последняя отчаянная попытка. Он прорвался сквозь свору псов и скрылся в чаще. Псы бросились за оленем.
Граф дал шпоры. Вся охота понеслась вслед за ним. Этого я и ждала.
Я хлестанула я свою Ласточку и погнала галопом. Старик, понятное дело, отстал. Только слышу, сзади доносится:
-Осторожнее, сударыня! Не упадите!
Но я упасть не боялась. Я была легкомысленной и самоуверенной, воображала себя великой наездницей. Обгоняю так одного гостя, другого, третьего. Догоняю графа. Но у него тоже конь добрый был. Скачем рядом. Стремя в стремя. Еле успеваем от веток уворачиваться. Граф оглядывается и удивляется моей прыти. Раньше я так сильно не гнала. И гордость не позволяет ему уступить. Но мне этого и не надо. «Сейчас», - думаю, - « чуть-чуть от гостей оторвёмся, я нарочно Ласточку попридержу, чтоб ты вперёд ускакал. Будь первым, раз это тебе так важно. А я в сторонку, в сторонку и прощай!».
И тут у ружья, что было в руках графа, сорвался курок. Ружье выстрелило у самой морды моей Ласточки. Пуля, слава Богу, мимо пролетела. Но Ласточка испугалась и как шарахнется в сторону. Я зацепилась плечом за ветку и с лошади кувырком. От удара я потеряла сознание.
Когда я очнулась, сначала увидела небо в промежутках листвы. Я пошевелилась. Руки-ноги были целы. Только перед глазами всё чуть-чуть плыло после удара. Потом, я вдруг увидела лицо графа. Он молча стоял передо мной. У него был странный взгляд, раньше я такого не видела. Такой взгляд мог бы быть у человека, с которым случилось большое горе, настолько большое, что он не в силах поверить. Так солдат, которому пушечным ядром, только что, оторвало обе ноги, мог бы смотреть на свои обрубки. Вскоре я заметила, что граф не один. Вокруг меня стояло еще несколько человек. Это были гости и слуги. Поодаль стояло две дамы. Они, наклонившись друг к другу, испуганно перешёптывались. И у всех был странный взгляд: у кого испуганный, у кого злорадный. Вот так же точно монахини смотрели на сестру Марго, когда она напялила на голову мужские кальсоны.
Эта мысль привела меня в чувство, словно пощёчина. Тем более что все смотрели не столько на меня всю, сколько на моё левое плечо! Я глянула на своё плечо. И морозец защипал кожу. Левый рукав был разорван, и клеймо было выставлено на всеобщее обозрение. Видимо, это сделала ветка, сбросившая меня с лошади. Теперь, наверное, у меня стало такое же лицо, как у графа.
И тут зловещую тишину прорезал нечеловеческий рёв:
-Жан, верёвку сюда! Живо!
Это кричал граф. Слуга засуетился в поисках верёвки. А граф, между тем, обвёл скопившуюся толпу таким свирепым взглядом, что все тихонько попятились.
-Граф, я виновата перед вами, но позвольте, я всё объясню, - начала было я, но что тут надо было объяснять? Кого интересовали мои объяснения или комментарии?
Мои слова подействовали на графа, как хороший пинок под зад. Он просто взорвался.
-Молчать, сука! – крикнул он. И на миг мне померещилось, будто это вовсе не граф, а Жак Роже с раскалённым клеймом в руках.
Все объяснения застряли у меня в горле, я онемела.
Граф вынул охотничий нож, отрезал от верёвки кусок, длинною в сажень, потом ещё один такой же. Оставшийся моток он повесил на шишку седла. Потом он подошёл ко мне, сильным рывком перевернул меня лицом вниз, заломил руки за спину и начал вязать. Покончив с руками, он перешел к ногам. Так овец вяжут перед отправкой на бойню.
-А вы все, что здесь делаете? – заорал граф.
И толпа зрителей мгновенно исчезла.
Граф схватил меня за талию, перебросил через седло, словно тюк, и куда-то повёз. Я молчала и гадала, что он со мной сделает: застрелит? повесит? зарежет? закопает живьём? снимет кожу? Никакие другие варианты в голову не приходили. Особенно не нравился мне моток спутанной верёвки, тёршийся о мой левый бок.
Наконец, он привёз меня к большому дубу и сбросил на траву. Я перевернулась на спину и следила за каждым его движением. Он снял с седельной шишки моток верёвки. Но она была сильно запутана.
-Теперь, когда мы наедине, выслушайте меня, граф, - начала, было, я и прикусила язык.
Граф посмотрел на меня взглядом буйно-помешанного. Он швырнул на землю верёвку, подобрал с земли толстый сук, поднёс этот сук к моим губам и тихо, отчётливо произнося каждое слово, сказал:
-Если из твоего поганого рта выползет ещё хоть один звук. Я забью эту толстую палку тебе в пасть! Ты хорошо поняла, тварь?
Я закивала, боясь произнести даже «Да». Началась ломота в зубах, будто бы они уже крошились под ударами деревянного кляпа.
Он бросил сук на землю и вернулся к распутыванию верёвки. Надо было что-то делать, но что?
Тут я вспомнила о ноже в потайном кармане. Но что толку, руки ведь связаны за спиной. И всё же я попыталась достать его. Втянув живот, я повернула юбку карманом назад. Потом, чуть проползла на спине, ногами вперёд. Юбка от этого немного задралась. Связанные руки нащупали нож в потайном кармане.
Граф ничего этого не заметил. Он был занят распутыванием верёвки.
Я возблагодарила Бога, что я женщина и ношу юбки. Будь на мне штаны, до кармана я бы не добралась, даже вывернувшись наизнанку.
Я выдвинула клинок из кармана. Рукоять осталась в кармане. Я придавила её ягодицей к земле. После этого, я начала тереть верёвку о лезвие. Но верёвка была толстой и никак не хотела перерезаться. Нож поворачивался. Приходилось то и дело его поправлять. Я уже порезала руки в нескольких местах. А верёвка по-прежнему крепко держала меня.
Граф, между тем, уже покончил с распутыванием верёвки и приступил к вязанию петли.
Я удвоила старания, но тщетно. Граф опередил меня. Он подошёл ко мне. Я замерла. Он надел мне петлю на шею и затянул её. Потом он свернул верёвку кольцами, раскрутил над головой и перебросил второй конец через толстую ветку того самого дуба, под которым я лежала. Потом он подвёл коня, поднял меня и усадил в седло. Седло было мужское, но сидела я в нём боком, по-женски, ведь ноги мои были связанными.
Я не смела произнести ни слава, могла только смотреть и хлопать глазами. Когда граф сажал меня на лошадь, нож провалился обратно в потайной карман. Юбка опустилась, и оружие снова стало недоступным для моих связанных за спиной рук. Я чувствовала нож кожей, но достать его не могла, ибо сидела на нём.
Граф взял верёвку за свободный конец, сильно натянул её, петля врезалась мне в шею. Он огляделся, ища к чему бы привязать свободный конец. Наконец, он выбрал молоденькую осинку и направился к ней.
В отчаянье, я задёргалась, как червяк на крючке. В невероятном напряжении, я рванула руками, и верёвка вдруг лопнула. Видимо, страх удесятерил мои силы, а верёвка была уже глубоко надрезана. И она не выдержала. Руки мои освободились, но граф не видел этого. Он в тот момент привязывал верёвку к осине.
Я попыталась снять с шеи петлю, но не смогла этого сделать, ведь верёвка уже была сильно натянута. Я смогла лишь чуть-чуть растянуть петлю и ослабить её давление. И тут на меня снизошло озарение. Я выдернула из причёски свою счастливую шпильку и проколола ею верёвку, ниже скользящего узла. После этого, я спрятала руки за спину, чтобы они казались связанными.
Всё это я сделала в одно мгновение, быстрее, чем комара прихлопнуть. А граф всё ещё возился с верёвкой.
Я собиралась повторить свой цирковой трюк с повешеньем. Но теперь у меня не было во рту заранее заготовленного фальшивого языка. И это меня сильно беспокоило. Что нужно сделать, чтобы граф не заметил этой детали? По законам фокуса, следовало отвлечь внимание графа – переключить его мысли на что-то другое. Но, на что? Оставшееся у меня время убегало, как последние песчинки в часах, а в голову, как назло, ничего не приходило.
Тем временем, граф закончил привязывать верёвку и подошёл ко мне. В глазах его уже не было того безумного огня. Теперь там читалась только холодная жестокость. Терять было нечего, и я снова решилась заговорить.
-Прощай, Гильём, - сказала я. – Ты был одним из лучших моих мужчин. Я всё ещё люблю тебя и ревную. Даже не пробуй после моей смерти изменить мне. У тебя ничего не получится. Сколько раз попробуешь – столько раз опозоришься. Я накладываю на твою плоть заклятие мягкости. Отныне, каждый раз, в присутствии женщины, твоя плоть будет делаться мягкой, как дохлый червячок. Сейчас ты, конечно, не веришь мне, но скоро убедишься, что я не шучу. Это моё заклятие сработает так же хорошо, как заклятие слепоты. Ты ведь сотню раз спал со мной и не замечал клейма. А теперь, извини, мне пора в ад. Не скучай. Я буду навещать тебя в ночных кошмарах.
С этими словами я крепко зажмурилась и изо всех сил ударила пятками графского коня. Конь обиженно фыркнул и выскочил из-под меня. Я повисла в петле. Но счастливая шпилька не давала ей затянуться. Я как бы лежала на ней, опираясь на петлю подбородком.
Дальше я повторяла всё то же, что обычно делала в цирке: Сначала, я беспорядочно дёргалась и извивалась. Потом, начала ритмично биться в судорогах. Потом, постепенно затихла. Единственное, чего я не могла сделать для полной достоверности, это высунуть язык. Ведь у меня не было заранее заготовленного фальшивого языка.
Оставалось надеяться, что граф, поражённый моими прощальными словами, не заметит этой детали.
Наступила тишина. Только птицы пели, да ветер шумел в листве. Граф не издавал ни звука, казалось, он даже не дышал. Но я знала, что он всё ещё здесь, потому, что конь его позванивал уздечкой и фыркал, где-то неподалёку.
И вдруг я услышала печальный и такой нежный голос:
-Жанна!
Это был голос графа, но как он изменился. Куда девались обычные нотки превосходства, властности, показного благородства. Это был обычный человеческий голос, без малейшей фальши, полный искреннего страдания.
«Жанна, это уже гораздо лучше, чем сука»! - подумала я, но вслух ничего не сказала, ведь петля сильно давила мне на подбородок и не давала раскрыть рта.
-Жанна! – снова тихо позвал он. – Любимая, прости меня!
Я, конечно же, молчала. Это он сейчас такой добрый, потому что думает, будто я умерла. Но как он озвереет, если узнает, что я его надула! И я продолжала изображать труп, тихо покачивающийся под порывами ветра.
И вдруг он зарыдал. Он ревел громко и безутешно, как ребёнок, у которого отняли мать.
-Ты думаешь, что напугала меня своим проклятьем? Глупая! Что мне теперь эти пустяки, когда ты разрушила всю мою жизнь, когда я обесчещен и погубил свою душу!
Потом он обхватил мои ноги и стал страстно целовать мои запылённые сапожки. Потом он упал и, судя по шороху, катался по траве где-то внизу подо мной.
-Что ты наделала, любимая? Ну, зачем? Зачем ты так поступила? Почему ты скрыла от меня это проклятое клеймо? Как ты могла выйти за меня, имея на теле это? Ведь это не я тебя повесил! Ты сама ударила моего коня! Ты самоубийца!
В мышцах шеи от напряжения стала нарастать боль. Ещё минута, и я не выдержу. Руки за спиной начали мелко дрожать. Трюк затягивался значительно дольше обычного. Я испугалась, что он может заметить дрожь.
Внезапно он вскочил на ноги.
-Кого я пытаюсь обмануть! – мрачно воскликнул он. – Ты нарочно это сделала, тварь! Ты ждала, что в последний момент я перережу верёвку! А я не перерезал. Значит, это я убил тебя… Я – преступник. Я заслуживаю кары, я даже хочу её. Забавно будет встретиться в аду! Но, я не мог поступить иначе. Это ты погубила сначала мою честь, а потом и душу. Ты сама во всём виновата! Так гори же в аду! Прощай, и будь проклята!
Я услышала, как под ним скрипнуло седло. Громко заржал конь, от сильного удара шпор. Наконец, удаляющаяся дробь копыт возвестила о том, что граф ускакал.
Я открыла глаза. Передо мной никого не было. А что происходило сзади, я посмотреть не могла. Но уши не улавливали никаких подозрительных звуков. Висеть больше было невозможно. Ещё минута - мышцы не выдержат, и я задохнусь.
С величайшей осторожностью я повернула юбку, карманом вправо, и извлекла нож. Я очень боялась уронить его. Если бы это произошло, я бы погибла. Дрожащими руками, я перерезала верёвку и свалилась в траву.
С минуту я бессильно валялась на земле, судорожно глотала воздух и слушала, как боль в шее постепенно уходит. Потом, я сбросила с рук обрывки верёвок и перерезала верёвки на ногах, сняла с шеи петлю, ощупала глубокую борозду, оставшуюся от удавки.
Я вытащила из верёвки счастливую шпильку, поцеловала её и вслух сказала:
-Андре, милый Андре, ты мой ангел хранитель. Даже после смерти ты спасаешь меня. В первый раз ты спас меня, когда я умирала от голода. Во второй раз, ты ценой жизни спас меня от ножа. И вот теперь, через год после собственной смерти, ты снова спас меня! Что бы со мной было, если бы не твои уроки и не твоя счастливая шпилька.
Я спрятала шпильку в причёске и встала. В ногах, онемевших от верёвки, всё ещё бегали колючие мурашки, но ноги уже начали слушаться меня. Я огляделась вокруг и побрела неведомо куда.
Я шла с четверть часа, поминутно озираясь и прислушиваясь. Но звуков охоты я не слышала. Видимо, графу было теперь не до забав. Где-то близко пронёсся олень. Благодаря моему паденью, он ушёл от погони и теперь радовался жизни. Я помахала ему вслед. Вскоре я услышала позвякивание уздечки. На поляне паслась лошадь. Это оказалась моя Ласточка.
Я погладила её по морде. Лошадь обрадовалась. Она почувствовала запах знакомых духов и зашарила губами по моей ладони, в поисках куска хлеба с солью, который я обычно давала ей, перед тем, как сесть в седло. В общем-то, побег удался, хотя и не совсем так, как я думала.
Уже через час я сидела в салоне модистки, закутавшись в плед. Горло я обмотала шёлковым шарфом, чтобы она не видела, во что превратилась моя шея после пребывания в петле.
Пока она пришивала к моему жакету новый рукав, вместо разорванного, я постелила на стол одеяло, сложила на него свои платья и бельё. Потом я завернула верхний и нижний концы одеяла внутрь и скатала всё это в трубку. Получилась походная скатка. Эту скатку я связала в нескольких местах верёвками. И стала ждать, когда швея изготовит новый рукав для жакета.
Через сорок минут починка была окончена.
Я расплатилась с ней за работу, потом вынула ещё десять экю и сказала:
-Это за молчание.
Потом я взяла лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу и написала:
«Милая Полетта, я не могу сама забрать платья. Отдай их этой девушке. Она же передаст тебе и деньги за работу.
Графиня де Ла Фер».
Я подала письмо модистке и сказала:
-Хорошенько запомни: Я к тебе сегодня не заходила. Платья ты вчера отдала девушке, которая передала тебе эту записку. Она расплатилась и ушла. Как эта девушка выглядела, придумай сама. Смотри не потеряй записку. Она будет охранять тебя от обвинений в краже моих платьев.
Ты всё запомнила?
-Да, сударыня, вы так щедры, благодарю вас.
-Смотри не подведи меня.
После этого я завернулась в дорожный плащ, приторочила свою скатку позади седла и навсегда покинула этот город. После до меня доходили слухи о том, что граф де Ла Фер утопился. Была найдена его одежда на берегу и прощальная записка. А ещё он написал дарственную на всё своё имущество, на имя двоюродного брата.
Хоть он и повесил меня, мне было жаль его, ведь он по-своему любил меня. Любил, как дорогого арабского скакуна, как породистую собаку. Он дарил мне драгоценности, дабы никто не посмел сказать, что жена графа де Ла Фер носит неподобающе бедный ошейник. Мне было жаль его, но, что я могла поделать. Такой человек. Мнение дураков о себе он ценил больше, чем счастье. В итоге он лишился и того и другого. Если бы можно было вернуть время назад, он снова повесил бы меня, а потом снова бы выл: «Жанна, прости меня»!
-Постой, Шарлотта, - воскликнула я, - я понимаю, как тебе удалось «воскреснуть» после повешенья. Но, граф! Почему он был так слеп? Ведь ты жила с ним три месяца! Как же он мог за всё это время не заметить клейма на твоём плече?
-Ловкость рук, и никакого мошенства! – рассмеялась Шарлотта. – Конечно, мне помогала и ночная тьма, и распущенные волосы, и пикантные кружевные пеньюарчики, которые скрывали плечи, но открывали другие, более интересные места. Но, это всё мелочи. Главное - не в этом.
-А в чём?
-Я ведь говорила тебе, что умею показывать фокусы. А в фокусе главное - своевременно отвлечь внимание.
-Невероятно!
--Фокус и должен быть невероятным. Иначе, какой же это фокус?
http://proza.ru/2014/10/26/1046