Он уже третий день находился в Висбадене и сейчас сидел за столиком уличного кафе в центре города, рядом с Marktkirchen. Кафе называлось «Король Баварии». «K;nig von Bayern» - бросалась в глаза четкая, как клеймо, надпись на каждом из больших белых зонтов, под которыми были расставлены столики на брусчатой мостовой. От свободного пространства площади кафе по периметру отделяли высокие керамические кадки с цветами. На это кафе он набрел во время своей первой вылазки в исторический центр города. Улица, полого спускавшаяся от отеля к городскому центру, шла вдоль металлической ограды заросшего парка и выходила к просторному газону возле здания городского театра, помпезностью и мрачностью напоминавшего рейхстаг. Неподалеку находилось и знаменитое Казино. Отсюда он направился к собору, ориентируясь на острые шпили в небе, хорошо видные над крышами города. Построенный в стиле «кирпичной» готики , собор не вызвал у него восторга своей архитектурой. Бронзовая, колченогая статуя Вильгельма «молчаливого», принца Оранского перед входом тоже оставила равнодушным. Даже поленился до конца прочесть табличку на постаменте, решив не загружать память информацией о борце за независимость Нидерландов в средневековье. В двух шагах от собора, (на самом деле это была лютеранская церковь – Marktkirchen) на площади, напротив ратуши, белели зонты кафе «K;nig von Bayern», куда он и направился. Пешком от отеля «Braun», где он поселился по рекомендации Иры, до этого места заняло минут сорок. Проделывая этот километровый путь ,он был вынужден пару раз останавливаться и , отыскав какую - нибудь лавочку, присесть, дожидаясь пока исчезнут боли и тяжесть в ногах. Отель «Braun» располагался на склоне холма, на Аукамм аллее, и был выбран для проживания из-за близости к ДКД (Deutsche Klinik f;к Diagnostik), которая находилась в двухстах метрах выше по той же стороне тихой, зеленой улицы.
Скромный , двухэтажный отель сразу приглянулся ему, как только он вылез из такси, на котором добирался из франкфуртского аэропорта. Он немного нервничал, так как опаздывал с поселением к условленному часу, оговоренному с Ирой по телефону еще в Петербурге. Виной тому стала непредвиденная задержка при прохождении паспортного контроля в аэропорту. Почему-то из всех пассажиров, прилетевших этим рейсом, только он вызвал подозрения у девушки, облаченной в форму офицера-пограничника. Может, потому что он оказался последним в очереди?
- Покажите Ваше приглашение. - потребовала симпатичная стражница.
- Его нет при мне, оно осталось в консульстве, в Петербурге. А что, визы недостаточно?
- Мы имеем право потребовать предъявления приглашения. У Вас есть обратный билет? Покажите.
- Не могу. У меня электронный билет.
- Покажите.
- Девушка, я же объясняю, что у меня электронный билет. У меня нет бумажки, билет занесен в компьютер. Как я Вам его покажу?
- У Вас должен быть обратный билет.
- Загляните в компьютер вашего аэропорта, если хотите убедиться. Мне, кажется, что это ваши проблемы.
Он начинал злиться, и не пытался скрыть своего раздражения. Ему хотелось сказать этой молоденькой немке, что в Германии он впервые очутился, когда ее еще на свете не было, и с тех пор повидал в этой стране городов и весей, наверняка, больше, чем она.
- Цель Вашего приезда?
- Я приехал на лечение.
- Куда?
- В Висбаден, в ДКД.
- У Вас есть необходимые средства для этого?
- Да, деньги у меня есть. Кроме того, у меня в Германии много друзей, все они состоятельные и влиятельные люди. Знаете, у нас в России есть пословица: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей».
- И кто они, ваши друзья? Где живут?
«Похоже, фроляйн просто хочет поболтать от скуки. Чем еще объяснить этот допрос?»
- О друзьях нельзя рассказать в двух словах. А что может дать простое перечисление имен? Но, если угодно… Кениг, Палентин,Кронимус, Юнг…Живут в Раштатте, это – Баден-Вюртемберг.
- Проходите.
«Ну, наконец… Еще немного и я бы потребовал вызвать ее начальство»
Забрав свой чемодан, сиротливо вращавшийся на пустой ленте транспортера в зале выдачи багажа , вышел наружу. Машин на стоянке такси не было. Людей тоже не было. Моросил дождик. Каким-то неуютным получился его прилет в страну. Он закурил и стал ждать такси…
Сейчас, вспоминая тот эпизод в аэропорту , он подумал: «А хорош бы он был, если б тогда в ответ на ее расспросы начал рассказывать…Например, о Юнгах ..».
«Юнги владели бумажной фабрикой, производящей оберточную, подарочную бумагу, и торговали ею по всему миру. Это был семейный бизнес, в котором принимали участие и их дети. Конечно, Юнги состояли членами местного Leins-клуба., как и большинство друзей Кенига. Они жили в собственном доме в предместье Раштатта рядом с фабрикой. Современное производство было почти целиком сосредоточено под крышей просторного и практически стерильного цеха, где вдоль стен вращались пятиметровые барабаны с рулонами бумаги, а под потолком сверкало чистотой хитросплетенье хромированных вентиляционных труб. Вся техника была японской, на компьютере набирался рисунок для печати и дальше весь процесс был полностью автоматизирован. Дизайнером на фабрике работала жена Юнга, ее звали Гертруда. Логотипом фирмы служила заглавная буква «J» - начальная в фамилии владельцев.
Знакомство с Юнгом произошло в ресторане «Schwert», на обеде по случаю проведения очередного мероприятия местного Leins- клуба - экскурсии на кукурузную ферму округа Раштатт. Члены клуба, а это были известные и состоятельные горожане: владельцы фабрик, юристы, архитекторы, врачи, банкиры…большей частью пенсионного возраста, регулярно, по плану, проводили такого рода мероприятия, посвященные ознакомлению с какой-нибудь проблемой, достопримечательностью или встрече с интересными людьми. В деятельность клуба входила также и благотворительность. В тот день вся эта почтенная публика, прибыв на своих роскошных лимузинах к кукурузному полю, около часа бродила по асфальтированным дорожкам между зарослей маиса, внимая рассказу фермера о принципах выращивания этой сельскохозяйственной культуры. Мне все время казалось, что вот-вот из-за высоких стеблей должен появиться Никита Сергеевич в соломенной шляпе, в вышиванке и с початком в руках. Рядом со мной плелся престарелый господин, который поинтересовался откуда я прибыл, и неверно расслышав мой ответ, считал в дальнейшем, что я из ЮАР - из Иоганесбурга. Побродив по плантации, мы зашли в помещение, где, как в музее, были представлены всевозможные сорта маиса и развешаны таблицы с графиками роста урожаев фермы за счет внедрения новых технологий. Довольные полученной информацией и с чувством с пользой проведенного времени, публика отправилась на обед в «Schwert». Мое место за столом оказалось рядом с Юнгом. Невысокого роста, молчаливый мужчина лет пятидесяти пяти или несколько больше, выделялся как раз своей незаметностью и нежеланием привлекать к себе внимание, как к совершенно бесполезному занятию. Внешне он напоминал клерка, с молодых лет подорвавшего здоровье на канцелярской работе и с угасшим интересом к жизни. Серая седина на лысеющей голове, анемичное лицо и осторожный, но внимательный, как бы оценивающий вас, взгляд через очки с тонкой золотой оправой. Он ел с аппетитом , но в то же время с каким-то равнодушием, привычного к хорошему столу, человека. Нет, пожалуй, я ошибаюсь, сравнивая его с клерком, в большей степени он был похож на слесаря или механика автомастерской, ему бы очень пошла спецовка и берет на голове. Зная, что я гость и коллега Кенига, он пригласил меня в ближайшее время посетить свой дом.
Через пару дней приехав к Юнгам, мы застали хозяина за столом рабочего кабинете в офисе. Извинившись перед нами за свою занятость , он поручил нас заботам жены, которая и провела нас по фабрике. Но главной гордостью семьи была конюшня, где содержались шесть прекрасных лошадей, вывезенных из разных стран, в том числе и из России - последнюю приобретенную ими пару. Лошади были давней и серьезной страстью Юнга, и хотя основную работу по уходу выполнял специально нанятый конюх - пожилой югослав, сам Юнг и Гертруда не гнушались никакой работой вплоть до чистки стойла, не говоря уже о том, что Юнг знал о лошадях много и владел всеми премудростями ухода за ними. В просторном «каретнике» стояло около десятка экипажей, самой разной конструкции и назначения, начиная от «двуколки» и кончая белой, старинной каретой, украшенной позолоченной лепниной, все на полном ходу. Труда сказала, что прошлым летом они на этой карете путешествовали всей семьей по Венгрии. Кроме лошадей в хозяйстве были гуси и замечательная свинья – черная, с длинной щетиной –«вьетнамской» породы, экзотичная красавица и , конечно, всеобщая любимица. Она свободно разгуливала по двору и охотно позволяла почесать себе бок, благодарно тыча черным пятачком в руки. Посреди двора расставили стол и стулья, и Труда угостила нас кофе; вскоре к нам присоединился Юнг. Польщенный выказанными восторгами по поводу лошадей, он предложил завтра совершить конную прогулку по берегу Рейна - мне и Кенигу, женщин брать не будем, пусть готовят обед к нашему возвращению. К обеду он намерен пригласить еще две супружеские пары - чету Кронимусов и Дебелей. На том и порешили.
Утром Ханелора собрала нам корзину для пикника, уложив туда скатерть, столовые приборы, бокалы, тарелки - все, как в первоклассном ресторане, сыр, бекон, хлеб, бутылку вина и пиво. Мы сели в новый Мерцедесс и поехали. Юнга застали в конюшне, вместе с конюхом он купал лошадей, поливая их из шланга. Потом он запряг эту пару гнедых в фаэтон, проделав всю операцию самостоятельно, не прибегая к услугам помощника. Нам оставалось только любоваться, с каким профессионализмом и лаской Юнг добивается от лошадей послушания. Открытый и довольно высокий четырехколесный экипаж, отделанный мягкой, коричневой кожей смотрелся великолепно, гармонируя с гнедой мастью впряженных в него лошадей. На Юнге были надеты плотные, серые джинсы, синяя клетчатая рубаха и черная шляпа с широкими полями. Приблизительно также был одет и пожилой конюх, только шляпа на нем больше напоминала войлочный колпак. Не желая показаться слугой, что даром ест свой хлеб и без услуг которого можно обойтись, он все-таки что-то подправил в сбруе и сказал несколько напутственных слов Юнгу. Кениг сел на заднее сиденье в коляску, а я на козлы рядом с Юнгом. Конюх распахнул ворота, Юнг встряхнул вожжами, и мы покатили. Лошади бежали резво и я открыл для себя, что сидеть рядом с кучером на козлах не так уж безопасно и надо за что-нибудь крепко держаться, чтоб не свалиться. Особенно моя тревога возросла, когда мы свернули с шоссе и по откосу стали спускаться к проселочной дороге..У ног Юнга находилась педаль тормоза, как на машине, но он почти не пользовался ею, предпочитая уверенно погонять скакунов, подбадривая их только им известными словечками. Вскоре я освоился и уже не обращал внимания на резкую тряску. Дорога вывела в лес, где поджидала новая напасть - теперь надо было увертываться от нависавших над головой ветвей, но Юнга нисколько не смущало и это, и он не собирался замедлять заданный темп движения. Обернувшись, я увидел вальяжно раскинувшегося на сиденье Кенига, которого не касались мои переживания. В лесу мы немного заплутали, потеряв тропу и заехав в заросли кустарника между деревьев. Находясь в упряжке, лошади не могут развернуться на малом пространстве, и, чтоб вернуться обратно на дорогу; пришлось нам слезть и, взяв лошадей под уздцы, дать задний ход. Потом лесную дорогу перегородил красно-белый шлагбаум, закрытый на висячий замок - очевидно, дорога выходила к деревне, куда было запрещено въезжать на автомобиле. Чужим запрещено, но у Юнга, много раз проезжавшему этим маршрутом, имелся свой ключ к замку. Подняв шлагбаум, мы продолжили путь, не забыв запереть за собой замок. Вскоре мы действительно выехали к деревне - два десятка каменных домиков под черепичными крышами, и все утопает в цветах. Давно уже стало трюизмом говорить о необыкновенной чистоте и аккуратности немецких ландшафтов, но то, что сейчас предстало перед глазами , превосходило все ранее виденное. Какой-то идеальный, патриархальный уют, существующий только в сказках. Не хотелось слишком быстро проезжать мимо такой красоты, но мы стремились к главной цели нашего путешествия Вскоре дорога вывела к Рейну и дальнейший путь, несколько километров, мы ехали по дамбе, возведенной вдоль берега.
Был прекрасный солнечный день, начало августа. В тот год на юге Германии стояла аномальная жара, вышел даже запрет на использование автомобилей без катализатора. Но вблизи реки жара не чувствовалась, наш экипаж свободно обдувал ветерок, и солнце , так надоедавшее в городе, воспринималось здесь, как совершенно необходимый элемент этой чудесной прогулки. Справа простирался широкий Рейн. Противоположный, французский берег, свободный от каких-либо застроек на этом отрезке, как бы возвращал пейзажу реки историческую романтичность. Вдали за зелеными полями виднелись в дымке высокие холмы Вогезов. Бодро цокали копыта по заасфальтированной дорожке, шедшей по верху земляной дамбы. По левую руку от нас тянулся лесной массив. Ни разу в жизни я не опробовал на себе действие наркотиков, но если они способны вызывать в мозгу такие же картины, как вид этого пейзажа, ,то я могу понять наркоманов.
Мы остановились у места, где в русло Рейна впадала неширокая и мелкая речушка, образуя выше по своему течению болотистую заводь. Юнг достал из багажника коляски длинную, ярко-красную веревку и натянул ее между двумя деревьями поверх высокой травы. Распряг лошадей и прицепил их карабинами к коновязи так, что они могли перемещаться вдоль веревки и щипать траву. Кениг открыл корзину для пикника и расстелил на траве скатерть. Я сказал, что не могу отказать себе в удовольствии искупаться в Рейне, раз уж представился такой шанс. Это же воспоминание на всю жизнь - я плавал в Рейне! Мои друзья скептически отнеслись к моей затее, сказав, что у них не принято купаться в не оборудованных для этого местах, но удерживать не стали.
Когда мы подъезжали к этому месту, то метрах в ста до него видели пришвартованный к берегу полицейский катер и я, заходя в воду, немного опасался, что , если стражи порядка меня заметят, то могут быть неприятности. Но все обошлось. С огромным наслаждением я плавал и плескался недалеко от берега, ощущая телом плавное течение могучей реки. Меня удивила прозрачность воды, как на море в полный штиль., когда можно видеть дно на трехметровой глубине. Кениг рассказывал, что сбрасывать в Рейн можно только идеально чистую воду, очистные сооружения повсюду, а иначе такие штрафы, что и правнукам расплачиваться придется. Выбравшись на берег, я не застал своих спутников на месте. Они купали лошадей в ста метрах выше по речушке. Я не пошел к ним, а сел на бревно перед накрытой скатертью, и обсыхал, не теряя их из вида. Это тоже была живописная картина, похожая на лесной пейзаж Коро - облитые солнцем темно-зеленые кроны деревьев по обоим берегам почти смыкались вверху над полоской речки, где зайдя по брюхо в воду стояли две гнедые лошади. Речка в том месте сильно заросла травой у берегов и вода казалась стоячей. И вдруг раздались тревожные крики. Одна из лошадей уже вышла на берег, а другая оставалась стоять в воде. Кениг изо всех сил тащил ее за поводья к себе на берег, а Юнг, забежав в воду, стегал лошадь по бокам каким-то кнутом, гортанно крича. Но завязшая в иле, бедняга никак не могла сдвинуться с места, и Юнг, так нежно любящий ее, продолжал хлестать по ней и понукать дикими криками. Я не сразу понял , что произошло и в общем спокойно наблюдал за этой сценой, полагая, что лошадка просто упрямится. Наконец, усилия людей возымели действие и коняга, напрягая все свои силы, вырвала себя из болота, обдав грязными брызгами своего хозяина и спасителя.
Лошадей снова пристегнули к веревке. Тяжело дышащий Кениг, подойдя ко мне, объяснил случившейся эпизод –
- Gewicht. Sehr gef;rlich…
Тяжелый вес не позволяет лошади самостоятельно высвободиться из илистого плена, и это счастье, что все закончилось благополучно. Мы сели пировать. Невозмутимый Юнг с вымоченными до ширинки штанами старался не заострять нашего внимания на случившемся и пообещал, что в следующий раз мы совершим поездку по Эльзасу.
В его спокойствии просматривался профессионализм врача, знающего, что симптомы данной болезни хоть и непереносимы для впечатлительных натур, но на самом деле не опасны. Ласкаемые солнцем, мы потягивали прохладное пиво, бросая прищуренные взгляды на сверкавший Рейн. Солнце припекало, но уходить в тень не хотелось. Лошади, пережившие стресс, развернутые к нам крупами, мирно паслись у красной коновязи среди густой травы в окруженье высоких деревьев. В школе, на уроках рисования нас учили, что красные и зеленые цвета не сочетаются, но эта красная полоса веревки на фоне сплошной зелени лесной опушки смотрелась очень красиво. Покой нашего уединения нарушило еще одно приключение, на этот раз не тревожное. К месту нашего пикника выехал микроавтобус с телевизионщиками из S;d-Deutsche Fernsehe, искавших сюжет для региональных воскресных вечерних новостей. Наш конный выезд на природу подвернулся им , как нельзя кстати для репортажа. Черноволосый, кудрявый оператор лет тридцати в красной футболке, взвалив на плечо громоздкую камеру, принялся за работу, постоянно о чем-то советуясь с коллегами. Они засняли наших лошадей, нашу компанию, и взяли интервью у Юнга, как у хозяина, попросив его рассказать о своем увлечении. Покидая нас, они напомнили о времени выхода передачи в эфир, так что завтра мы сможем увидеть себя по телевизору.
Пришла пора возвращаться. Обратно мы ехали по другой дороге, она была короче, но пролегала уже вдали от Рейна. Глядя на Юнга, правящего лошадьми на месте возницы, я думал о том, как же мне повезло. Сегодняшняя прогулка в моем понимании могла быть доступной только олигархам, приехавшим по специальным, частным турам в Германию. И то, у них это сопровождалось бы наемной бутафорией развлечения, и не могло быть чудом, естественным погружением в сказку, в вальс «Венского леса».
Дома нас ждал накрытый стол в саду. Все приглашенные были в сборе У Труды на руках сидел годовалый внук, которого она, сияя от счастья, предъявляла гостям. От нас потребовали рассказа о совершенной прогулке, и Кениг , уже сидя за столом , покачивая полупустой бокал пива в руке, как всегда неторопливо и очень обстоятельно, описал наше путешествие, упоминая при этом такие детали, на которые я даже не обратил внимания во время поездки из - за своего незнания местности, нравов, законов.. Естественно, что эпизод с увязшей лошадью тоже не остался в стороне. Сообщение о моем купании в Рейне вызвало изумленные возгласы, отдававшие дань моей решительности и неприхотливости. Вообще за столом сразу воцарилось какое-то радостное веселье, свойственное атмосфере традиционных встреч хорошо знающих друг друга людей. Черта, впрочем, чаще встречающаяся в компаниях пожилых немцев, чем у пожилых русских. И я был рад снова увидеть своих старых знакомых . Дебель – высокий, плотный телом, но уже с начальными признаками старческого дряхления, опирающийся сразу на две трости при ходьбе, что не мешало ему оставаться жизнерадостным человеком Ему предстояла операция по поводу синдрома Лериша - протезирование бифуркации аорты. Советуясь со мной, он говорил, что склоняется к решению лечь на операцию во Франции, где сосудистая хирургия лучшая в Европе. Дебель в прошлом известный архитектор; во Фрайбурге он показывал мне дома, построенные по его проекту. Его жена была на десять лет моложе его, очень подвижная, веселая женщина, обожавшая быструю езду, для чего в ее распоряжении имелся желтый Porsche-купе. Я помню их дом в Раштатте, с оригинальной внутренней планировкой комнат, как мы сидели на широкой террасе второго этажа, отделанной темным деревом, и Дебель угощал нас кальвадосом, привезенным им из Нормандии. Его речь отличалась художественной образностью и в своих рассказах он предпочитал говорить о своих переживаниях или эмоциях, а не о поступках. Кронимус тоже принадлежал к состарившемуся поколению, до недавнего времени он стоял во главе собственной фирмы по производству изделий из бетона, шедших на строительство тротуаров, площадей, каменных лестниц, фонтанов. Теперь он ушел от дел, передав управление фирмой старшему сыну. Он как-то вспоминал, как начинал свой бизнес, вернувшись из русского плена - тогда у него была одна печь для обжига кирпичей и двое рабочих, сейчас в производстве только головного предприятия занято двести человек. Лет пять назад, Кронимус показал мне свой завод, весь производственный цикл, начиная от компьютерной верстки эскизов изделий и заканчивая упаковкой готовой к отправке продукции. После экскурсии он повез меня в ресторан, на другой берег Рейна. Низкорослый, с некрасивым крестьянским лицом, с редкими длинными волосами, зачесанными назад по лысине, он смотрелся как-то потеряно и непропорционально за рулем своего умопомрачительно шикарного мерцедесса, и в то же время, как классический босс, особенно, когда вынул хенди и , не снижая скорости, заказал по телефону столик в ресторане во Франции.
Все они были у меня в гостях, когда в составе Leins – клуба приезжали на три дня в Петербург. На этот туристический визит их уговорил Кениг, в свое время потрясенный красотой нашего города. Они жили в отеле «Прибалтийская», мы вместе ездили в Царское село, в Петергоф, в Павловск.. а один вечер провели у нас дома, всем составом. Кронимус тогда от души приложился к русской водке, которая навеяла на него воспоминания о своем вынужденном пребывании в России, и проснувшись утром в гостинице, обнаружил пропажу барсетки с документами, паспортом, банковскими картами…Он надеялся, что забыл барсетку у нас дома, но бросившись искать пропажу у себя, мы ничего не нашли. Хорошо, что таксист, отвозивший чету Кронимусов в отель, вернул забытую в машине сумку.
Кронимус был первым, кому предстояло испечь пирог. Тут же в саду стояла печь – Pflammen Ofen. Юнги сложили ее своими руками во время отпуска - похожую на широкий термитник, обмазанную белой глиной с высоким полуовальным устьем. Каждый из гостей, мужчин, должен был собственноручно приготовить пирог, тесто и начинка были заранее подготовлены. Кронимус, как старый печник, прекрасно справился с заданием, лихо орудуя деревянной лопатой, на которой пирог отправлялся в печь .Потом за дело взялся Кениг. Готовые пироги тут же уходили на закуску. Мне выпало испечь сладкий пирог, к чаю. Я прилежно раскатал два коржа, как можно ровнее размазал по основе варенье из яблок , Ханелора помогла красиво слепить края коржей. Водрузив пирог на лопату, я подошел к печи, и погружая лопату в пышущее жаром устье, на секунду ощутил себя ведьмой из «Гензель и Гретель».».
… Сегодня в ДКД на него нацепили монитор для суточного контроля за артериальным давлением, и сейчас он сидел в кафе с манжеткой на правом плече, не до конца скрываемой коротким рукавом черной футболки Манжетка периодически надувалась, издавая звучный, несомненно не только ему одному слышимый, шорох. Раньше он постеснялся бы в таком виде выйти в город, тем более сидеть в кафе, но с возрастом научился не обращать внимания на такие вещи. И научила его этому именно Европа.
За соседним столиком заполненного в этот час кафе высокий, бородатый мужчина средних лет громко и весело, по-домашнему свободно, делал заказ подошедшему официанту. С ним была девочка лет десяти, скорее всего, дочь. Вскоре им принесли заказ - белые баварские сосиски в кастрюльке. Наблюдая за тем, как мужчина извлекает из кастрюльки сосиски одну за одной, одну за одной… он решил заказать себе тоже самое, рассчитывая поесть досыта за довольно умеренную цену, проставленную в меню напротив этого баварского «шпециалитета». Но, когда он снял крышку со «своей» кастрюльки, то обнаружил внутри всего лишь две сосиски, плавающие в бульоне. Очевидно, бородач заказал себе несколько порций, а он-то раскатал губу. «За все надо платить. – усмехнулся он про себя и тут же вспомнил Андрея – Особенно за что-то сверх положенного. Deutsche Klinik f;r Diagnostik.. Вот уж точно - для тебя это из разряда сверхположенного».
ДКД произвела на него впечатление. От отеля до клиники - метров двести вверх по Аукамм – аллее. Плохо, что по пути не было ни одной лавочки, где можно было бы отдохнуть. Можно было бы примоститься на каменном фундаменте железной ограды у офиса какой-то детской благотворительной организации, но в утреннее время за оградой бродил дворник, поливая из шланга газон и кусты цветов, и каменные плитки были мокрыми. На другой стороне улицы, через дорогу, была просто незастроенная пустошь, скрываемая зарослями кустарника. Скамеек там тоже не просматривалось. По соседству с главным корпусом ДКД, соперничая с ним по высоте, возвышалось здание испанского отеля, предназначенного в основном для приезжающих в клинику. Проживание там стоило дороже, чем в «Braun». Там останавливались Андрей с Ольгой, когда Андрей привозил ее сюда на консультацию к невропатологу.
Не зная друг друга в лицо, они в телефонном разговоре условились с Ирой встретиться в холле главного корпуса. «Я высокий, седой, коротко острижен, похож на немца» - обрисовал он свою внешность. – «Особых примет нет, одет буду в черную футболку». Он пришел раньше Иры, и, удобно устроившись на кожаном диване, осматривал холл. Регистратура за свободной, протяженной стойкой, с компьютерами…туалеты, вход в кафе, аппарат для питьевой воды, просторные, как в шикарном отеле, лифты… И повсюду указатели, белым шрифтом на сверкающем синем фоне. Все предельно ясно, любой , кто сюда попадает впервые, не будет испытывать никаких затруднений в поиске нужного ему отделения. И все красиво.. просторно, чисто и красиво. Ну, почему же у нас так все безобразно? Даже недавно выстроенные больницы - ужасны. Громоздкие, мрачные, убогие интерьеры, старые, тесные лифты, все обваливается, все не функционально, ничего не найти, от всего веет безразличием и тоской. У нас что - нет хороших архитекторов? Может, и нет. Ведь больничной архитектуре тоже надо специально учиться. Хотя, ребята рассказывали, что газпромовская клиника в Москве отнюдь не хуже европейских. ДКД построена в конце шестидесятых, а выглядит, как суперсовременная клиника! А большинство наших уже сейчас надо взрывать и сносить. Когда Кениг приезжал к нему в Петербург , и он показал ему больницу, водил в операционную, тот сказал с сочувствием: «Да…Такие больницы были у нас в двадцатые годы». Высшим достижением у нас почему-то считается обязательное облачение посетителей больницы в одноразовые бахилы, за которые еще и надо платить. В Германии, никто не надевает бахил, приходя в больницу, все ходят по кабинетам и по палатам, в своей обуви, и везде чисто. Одноразовые бахилы надевали хирурги в больнице Раштатта, чтоб зайти в оперблок и только для того, чтоб пройти в них пять метров до комнаты, где они переодевались в операционное белье, и где у каждого была своя, личная обувь для операционной. Зато пандус, на который заезжают машины скорой помощи к приемному покою, был устроен с подогревом, так что зимой на нем никогда не было льда. Какой разный взгляд на медицину!
Он сначала не признал Иру в невысокого роста женщине, одетой в черный брючный костюм, с гладко зачесанными назад черными волосами, так что полностью открывался прямой, широкий лоб, поверх которого были вздеты солнцезащитные очки. Черты ее лица показались ему не столько еврейскими, сколько греческими. Но женщина , поискав кого-то глазами среди публики в холле, с минуту постояла и вышла на улицу. На всякий случай он последовал за ней и, когда они оказались вдвоем на площадке перед входом в клинику, а женщина никуда не уходила, он назвал себя. Он не ошибся - это была Ира. Она сразу предложила перейти на «ты». Он знал, что ей должно быть около пятидесяти, но выглядела она несколько моложе и предпочитала стиль не солидной дамы, а скорее не слишком изменившегося с возрастом подростка, во всяком случае по темпераменту. До назначенного врачом времени оставалось минут пятнадцать, Ира предложила сесть на одну из скамеек, расставленных поблизости, и за это время ввести его в курс дела. Его врачом-куратором в ДКД будет сосудистый хирург по фамилии Гюнтер. Молодой парень тридцати лет, по отзывам очень грамотный специалист.
- Я всегда считал, что Гюнтер - это имя.
- А у него – фамилия. Доктор Гюнтер.
Заметив, что он достал пачку сигарет, намереваясь закурить, она набросилась на него с упреками
- Ты куришь? И это с твоими сосудами? Как тебе не стыдно! Ты же врач. Выбрось немедленно. - и, видя, что ее слова остаются без внимания, хищно прищурилась и грозно прошипела - Я не дам тебе курить, учти. И куда только Лена смотрит? Я ей пожалуюсь на тебя. Ну, ладно, нам пора, пошли, туши свою гадость.
При каждом враче-специалисте в ДКД состоял личный секретарь со средним медицинским образованием. В его обязанности входило составление графика обследований пациента, и решение организационных вопросов. Беседа с Гюнтером, которая состояла лишь в сборе анамнеза и составлении плана обследования, закончилась тем, что врач отметил галочками на трафаретном перечне необходимые исследования и консультации, передав лист своему секретарю. Помощь Иры, как переводчика, не понадобилась. Некоторое замешательство возникло только раз – когда услыша Zehe (пальцы на ноге) – этого слова он не знал и всегда пользовался словом .Finger (пальцы), он подумал, что речь идет о зубах (Z;hne), на недоразумение быстро разрешилось. Ему, как и каждому пациенту, поступающему в ДКД, был присвоен личный штрих-код, который будет наклеиваться на все документы, на пробирки с анализами, на рентгенограммы и т.д. Удобно, ничего не затеряется, не пропадет. Гюнтер склонял его включить в план обследования и колоноскопию, так как в Германии профилактическое обследование толстой кишки рекомендуется проходить всем после сорока пяти лет, но он отказался, как и от консультации уролога.
За три дня он успел много. Его посмотрел эндокринолог - седовласая, веселая женщина. Степень нарушения чувствительности периферических нервов она определяла оригинальным способом - устанавливая на коже камертон, которым обычно пользуются настройщики роялей. Увы - он не ощутил вибрации. Как диабетику, ему выдали бесплатно портативный глюкометр, только тест-полоски надо было приобретать в аптеке за свой счет. Если измерение уровня сахара проводилось до еды - на экране прибора устанавливался значок целого яблока, если после - надкусанное яблоко. Терапию, предписанную эндокринологом в России, она поменяла. Его посмотрел окулист, кардиолог.. Ему сделали все мыслимые биохимические анализы, УЗИ - сердца, УЗИ - органов брюшной полости, ЭКГ с нагрузкой, томографию поясничного отдела позвоночника, где выявили сужение спинального канала на уровне 4-5 позвонков, что вполне могло быть причиной болей в ногах и, наконец, Гюнтер сделал доплеровскую ангиографию и еще какое-то исследование с измерением давления на нижних конечностях до и после нагрузки. Из-за возникших болей в ногах, он не смог до конца выполнить задание теста – в нарастающем темпе шагать по движущейся дорожке. «Доплер» тоже ничего хорошего не показал – бедренные артерии стенозированы атеросклерозом, особенно справа. Правильно - правая нога у него болит больше, чем левая. Но Гюнтера эти находки не слишком впечатлили, он сказал, что коллатерали хорошие и кровоснабжение благодаря им удовлетворительное. Ну, не знаю… На «сонной» тоже бляшка у бифуркации… Хорошего мало.
Ира сопровождала его по всем кабинетам. С одной стороны это была ее работа, но, конечно, ее участие выходило за рамки предписанных обязанностей. Между ними сразу установились дружеские отношения, и иначе быть не могло. Вчера он виделся с Тенгизом, Ира завела его к нему в кабинет. Тенгиз мало изменился за прошедшее время, немного пополнел и стал совсем седым, ну а с лысиной он ходил еще в молодости. Что особенно сохранилось в его облике, так это улыбка – искренне приветливая, тихая, заранее уступающая первенство собеседнику. О многом поговорить не удалось - у Тенгиза шел прием, договорились встретиться в субботу.
Когда между исследованиями имелись «окна», они с Ирой шли в кафе на первом этаже, выбирая столик снаружи, где можно было курить. Но всякий раз появление сигареты в его руке сопровождалось возмущенными упреками и уговорами отказаться от этой губительной привычки.
- Сколько ты выкуриваешь за день ? Пачку?
- Я же при тебе отвечал Гюнтеру на этот вопрос - тридцать сигарет.
- Тебе что – совсем наплевать на свою жизнь? Скажи.
- Видишь ли… сколько людей не мне чета, чья жизнь по праву может считаться достоянием человечества, не отказывали себе в этом удовольствии. Бродский говорил , если утром не иметь возможности выпить чашку кофе и выкурить сигарету, то лучше вообще не просыпаться. Жизнь нельзя подчинить своду правил, обязательных для исполнения. Помнишь : «Широк человек. Я бы обузил».
- По голове бы тебе дать…
- Расскажи лучше, как вы здесь живете? Сколько лет вы уже в Германии?
- Скоро двадцать. Сейчас-то все хорошо – у нас свой дом в Бад-Кройцнахе, это в тридцати километрах отсюда. Старший сын тоже хирург, работает в Кельне, а младший - музыкант, в Берлине. Организовал какой-то ансамбль, мотается по фестивалям, записывает диски.. Какая- то богемная жизнь у него, от дома совсем отбился. А поначалу, конечно, было тяжело. Гизо несколько раз сдавал экзамены на врача, с языком у него долго не ладилось, но все-таки осилил. Потом два года работал бесплатно в больнице, лишь бы заметили. Ведь это я уговорила его уехать, но он никогда не жаловался. Вообще-то, он очень трудолюбивый и упорный, и вот добился своего - уже семь лет работает проктологом в клинике, много оперирует, его ценят.
- Из грузин всегда выходили хорошие хирурги. Это какой-то национальный талант у них. Да… Тенгиз - молодец, уважаю. Он проделал то, о чем я сам мечтал когда-то - работать в Германии. А ведь у меня предпосылок к этому было больше, чем у него.
- И что тебе помешало?
- Мне достаточно - просто мечтать. Добиваться воплощения мечты для меня не обязательно. Кроме того, часто бывая в Германии, я понял, что не смог бы здесь жить постоянно. При всей моей любви к этой стране… Как это ни смешно, но я оказался более патриотом, чем сам о себе воображал. Бывает, что на чердаке, в хламе, находят завалявшуюся картину, ничего из себя не представляющую, а потом под слоем краски обнаруживают подлинник какого-нибудь великого художника. Наверное, Россия - это тот самый закрашенный подлинник, спрятанный в нас под слоем мазни.
- Это что - камешек в наш эмигрантский огород?
- Упаси бог, Ира… То, о чем мы сейчас говорим - это просто современная свобода выбора. Прекрасная свобода. Был такой польский писатель, наш современник, эмигрировавший из социалистической Польши на Запад - он говорил: «Мир разделен на две половины. В одной нельзя жить, в другой нельзя выжить». Правда, для нашего времени эта мысль уже не так актуальна. Кстати, он умер и похоронен здесь, в Висбадене. Марек Хласко.
- Не знаю такого.
- Изумительно талантливый…Слушай, что ты таскаешь в этой черной папке, с которой никогда не расстаешься, как я успел заметить?
- Но ты же не единственный мой подопечный, в ней документы моих пациентов, договоры с клиниками, счета… Сегодня вечером надо ехать во Франкфурт, встречать супружескую пару из Питера. Он – глава строительной фирмы, везет жену на лечение, у нее проблемы с тазобедренными суставами. Через три дня приезжает мальчик, которого уже прооперировали здесь по поводу опухоли почки, надо провести контрольное исследование… и так постоянно. Это моя работа.
- Я буду звать тебя - Mutter Teresa. Сегодня утром услышал песенку с таким рефреном и сразу представил тебя. Вот ты заботишься о моем здоровье, не разрешаешь курить… а сама? Ну, вот зачем ты взяла себе два пирожных? Нельзя было одним обойтись? Это ж сколько лишних калорий!
- Нахал! - и смиренно поникнув головой, тихо вымолвила со вздохом – Ничего не могу с собой поделать..
Напрягшаяся в очередной раз манжетка подтолкнула к мысли, что пора уходить. К сожалению сегодня не удастся, как обычно, закончить трапезу чашечкой эспрессо. В памятке, выданной в ДКД, сообщалось, что накануне ЯМР стресс-томографии сердца запрещается употреблять шоколад и кофе. О неинвазивном исследовании, позволяющем оценить состояние коронарного кровотока, он впервые узнал здесь. В России, наверное, еще нет таких методик. Завтра ему предстоит на себе испытать, что это такое.
Пока он ждал официанта, чтоб расплатиться по счету, к кафе со стороны ратуши, пересекая пустую площадь, на электрическом инвалидном кресле-каталке подъехал старик, лет семидесяти пяти - уличный музыкант. Остановившись возле кадки с декоративным кустарником, старик достал из футляра скрипку, но не приступил сразу к игре, а, горделиво опершись одной рукой о скрипку, поставленную на колено, в другой крепко зажав смычок, принялся пристально осматривать сидящих за столиками, словно ожидая, когда его попросят начать концерт. Или просто хотел сначала передохнуть. Одетый в зеленую вязаную безрукавку поверх светлой рубашки, в зеленые холщовые штаны, он не производил впечатления нищего, хотя штаны на колене были с зашитой дырой, небрежно зашитой – через оставленную прореху просвечивала белая ткань кальсон. Но коляска с электроприводом, с рулевым управлением и даже с зеркалом заднего вида, наверняка, стоила очень дорого. На голове была надета модная шляпа, и восседал он на коляске, положив под попу свой явно не дешевый клетчатый пиджак. Не холеное, розовато-мякотное, словно резиновое, лицо с неряшливой, реденькой бородой и усами , и особенно взгляд круглых маленьких глаз - пристальный и разочарованный, все-таки выдавали в нем усталую и обделенную счастьем старость. Деньги, что будут ему брошены в раскрытый скрипичный футляр, конечно, не помешают, но не они главная цель. Он не сдается, он хочет запомнить и сегодняшний день, свое присутствие в нем, пусть позолота давно стерлась с его «свиной кожи». Ему не нужно признания и благодарности, он будет играть для себя и играть не хуже Паганини. Пейте свое пиво, а я буду играть, не печаля и не укоряя вас.