Чайная церемония

               

    Яркие воспоминания детства и ранней юности у меня связаны с летними каникулами в деревне.
   Начиналось мое девчоночье счастье с посадки на маленький бело-синий теплоход, который увозил меня в лето. Мне так хотелось, что бы он, этот тихоход быстрее привез меня к заветному домику бабушки Лены, и для меня началась бы поскорее пора летних приключений. 
    Знакомая пристань. Я издали вижу маленькую фигурку бабушки. Она козырьком держит руку, стараясь рассмотреть в ярком свете солнечного июньского дня нас с бабушкой Катей на палубе парохода. Я прыгаю, машу изо всех сил, что бы бабушка Лена меня увидела. И вот легкий толчок парохода о пристань, мы спускаемся с трапа и оказываемся в ее объятьях. Мои бабушки обнимаются и обязательно плачут, плачут от радости встречи, как они говорят каждый раз: «Дал Господь еще раз повидаться». Они родные сестры и называют друг друга ласково: «Катюшка»,  «Ленушка». Мне достается моя доля поцелуев и объятий и мы, наконец, идем домой. Проселочная дорога петляет вдоль реки, мимо разнотравья полей и вот, наконец, приводит нас к маленькому домику, который скорее походит не на дом, а на избушку.  В начале июня цветет сирень, и домик буквально утопает в ее кипени. Запахи сирени, июньских трав кружат голову и наполняют ощущением счастья.
  На пороге нас встречает дедушка Петя, маленький, сгорбленный с белоснежными волосами и бородой. Он был чем-то похож на волшебника из сказок. Говорил он мало, но его прозрачно-синие глаза, казалось, все видят и он про всех все знает. Он был хозяином своего дома, его все уважали и слушали.
Маленький домик бабушки Лены всегда был полон гостей, родственников, соседей, просто знакомых. Как все помещались в единственной комнате дома, я до сих пор диву даюсь. Но в нем всегда было чисто, уютно и вкусно по-домашнему пахло. Около печи висели связки лука, чеснока, травы. Почетное место занимал Красный угол, где висели иконы, украшенные удивительной красоты вышитыми рушниками. Иконы были старинные. Лики святых строго смотрели на входящих в дом. Обязательно каждый входящий крестился и кланялся, произнося: «Мир этому дому». Это был особый чин.
     Русская печь и стол   были самыми востребованными в интерьере дома. Бабушка была хозяйкой этого мира. Когда бабушка Лена  готовила еду, она буквально священнодействовала у печи. Она разговаривала, когда готовила, но разговор ее был особый. Как раньше говорили, она приговаривала, то есть общалась с теми предметами и даже продуктами, которыми пользовалась. В ее говоре было много прибауток, приговорок. И так ладно и весело это воспринималось, что было нам детям необыкновенно интересно слушать ее. Когда еда доставалась из русской печи, и ее аромат из чугунных горшков разносился по избе, мы все наслаждались ожиданием трапезы. Сначала молитва, затем можно было приступать к еде. 
      Первым брал чашку и ложку дедушка, затем хозяйка и все остальные. Вся еда была в больших мисках, ели из них все дружно, чинно и споро. Никто никого не угощал и не уговаривал.  Сколько живу на белом свете, но ничего вкуснее еды в доме бабушки Лены я не ела. Все готовилось в русской печи в чугунах.  Какие же вкусные щи варила бабушка, как хороши были пироги и хлеб с запаханной печи, винегрет, топленое молоко, свежеприготовленный творог, рассыпчатая картошка, посыпанная укропом и политая подсолнечным маслом с солью.
      И вот, наконец, кульминация трапезы. Чаепитие. Главным на столе был медный самовар, большой золотистый. Начищенный до зеркального блеска, он был великолепен. От  булькающей воды в самоваре и от углей, которые светились красно-золотистым светом в низу его, шло уютное тепло. Самовар слегка шумел,  в нем кипела родниковая вода, самая чистая и самая вкусная. Этот вкус воды из бабушкиного колодца я вспоминаю до сих пор. Звуки слегка булькающей воды были очень приятными и уютными.
        Самые интересные  впечатления от процесса чаепития у меня были тогда, когда  за столом  были подруги и приятельницы бабушки. Нигде и никогда я больше не видела такого удовольствия у людей от, казалось бы, простого пития чая. Бабушки развязывали свои платочки, кололи щипчиками кусочки сахара от большого куска, который почему то называли «голова», разливали чай в чашки и начинали пить.    Но как они  пили чай! На лицах бабушек было такое удовольствие и благодушие, что мы, дети, во все глаза смотрели на них. Все пили сначала молча, не торопясь, чинно,  наслаждаясь самим процессом. Потом начиналась беседа. Сейчас не помню дословно, о чем они говорили, но всегда нам было интересно их слушать. Чаще шли воспоминания или обсуждение предстоящих праздников, говорили о сенокосе, о свадьбах и рождении детей, о деревенских новостях, об ожидании приезда родственников. Но никогда мы не слышали осуждений или недобрых слов за столом. Не принято это было. Голоса бабушек были очень добродушные, с удивительно мягким деревенским говорком, они завораживали, их хотелось слушать и слушать, как сказку.
   А еще мне  хотелось узнать, сколько чашек они могли выпить. По моим подсчетам по   десять или двенадцать. Чай наливали из чашек в блюдца, блюдца держали подушечками пальцев, точно так, как было нарисовано на старинных картинах. Пили чай бабушки долго, не торопясь, утирая лицо платочками, наслаждаясь каждой чашкой. Когда кто-либо переворачивал чашку и ставил на блюдце вверх дном, это означало, что больше наливать не надо. Все сидели за столом умиротворенные, довольные, благостные. 
    В этом ритуале чаепития принимали участие и мы, дети. Наша память сохранила малейшие детали этого священнодействия. 
     Отношение к чаепитию у меня до сих пор осталось  трепетное, я люблю чай.