Детство. (Дом, друзья и соседи).
Как хорошо, легко бывает дома, где всё уютно, близко и знакомо;
Там от проблем укрыться можно нам всегда, и не пугают неудачи и беда.
Я в трудный час домой спешил скорее - родные стены сердце мне согреют;
Родимый дом - надёжный мой причал, он для меня - начало всех начал!
Гостить в чужих краях доводится порою - там по родному дому я грущу, не скрою,
И с каждым днём, всё с большим нетерпеньем жду, когда в места родные снова я приду.
Мой дом, конечно, не дворец роскошный, но в нашей жизни сложной, суматошной
Нет места в мире для меня милей, теплей, уютней, ближе и светлей! Чем дом родной…
Все мое детство, прошло между несколькими населенными пунктами Сеннещины.
Это деревня Копцы, где я родился. Однако, увидел я эту деревню только в 55 лет, когда решил обязательно побывать на месте своего рождения. Заехали мы в Копцы ненадолго с моей женой Леной и сестрой Людой, по пути в Немойту. В Копцах я даже нашел дом, в котором родился. Вернее, мы нашли то место, где стояла в 1948 году небольшая хатка, в которой и снимали угол мои мама и папа, пока не переехали жить в Немойту.
Деревня Немойта, где я прожил до 15 лет и город Сенно – районный центр, находившийся в 9 километрах от Немойты, где я часто бывал в детстве и юности.
Деревни Сапеги и Капланы – родина моих родителей, мамы и папы и наших предков.
Деревня Пурплево, где жили мои братья Леонид, Генка и сестра Клава, а также их родители - тетя Люба и ее муж Никита (Микита).
На этой территории и в этих местах, в радиусе 30 километров – все мои воспоминания детства. Я не говорю еще о Витебске - областном центре, где в детстве я был всего лишь несколько раз. Там жил мой двоюродный брат Ленька и его мать – тетя Фруза. Да, еще город Орша – куда нас один-два раза возили от школы на экскурсию - в музей Константина Заслонова - командира партизанского отряда, который погиб в деревне Куповать, недалеко от Немойты. В детстве мы каждый год ходили в Куповать на 9 мая. Вот такой географический отрезок моих воспоминаний о детских и школьных годах.
За нашим домом, в сторону Рясно, находился дом дяди Гриши и его жены Анны Ивановны – поповской дочери и бывшей учительницы. Почему-то ее всегда звали по имени-отчеству, а ее мужа, дядю Гришу - звали «Рыгором», видимо, от Григория. Я пострадал от дяди «Рыгора» несколько раз. Не зря говорили, что религия – опиум для народа! Поповичи они.
Первый раз пострадал, когда пошел к Федьке похвастаться, что я уже курю, как взрослый. Было мне в то время лет 6-7. Отец курил «Беломор-Канал», а окурки бросал в консервную банку, которая стояла на загнетке печки, а утром мама их сжигала. Вот я как-то набрал этих окурков в карман и пошел к другу Федьке (Теркину). Чтобы было все правдоподобно, я решил закурить заранее. Подойдя к углу дома дяди Гриши, я начал прикуривать папироску, но сильный ветер не давал мне это сделать. Вот за этим занятием, сзади, по-тихому, подобрался дядя Гриша и ухватил меня за ухо. Так, держа меня за ухо, и привел он меня домой, к отцу. Когда дядя Гриша вел меня домой, крепко держа ухо, он все приговаривал и приговаривал: «Вот, ты, поганец эдакий, мог ведь мой дом спалить!». Вырваться я из его рук не мог, а окурки и спички в моем кармане были доказательством моего страшного пожаро-злодейства. Попало мне тогда от отца по первое число. Следующий раз я закурил уже только в 16 лет, когда учился в мореходке.
Второе мое злодеяние было такое. Между нашим и «Рыгора» огородом проходила межа, по которой шла тропинка на наш второй участок, который находился за кустами, в конце приусадебного участка. Где-то в середине 50-х годов мы с отцом посадили большой сад, около 35-40 различных деревьев: яблони, сливы, груши, вишни и пр. Вскоре они начали плодоносить. У соседа дяди Гриши был уже довольно старый, довоенный сад, который давал много плодов, но яблони росли далеко от нашей межи, а лезть вглубь сада было опасно. Его жена - Анна Ивановна, была очень сварливо-крикливой бабкой. Она была немного слеповатая. Поэтому, чтобы обезопасить свой сад от такого злодея как я, она выходила в огород и начинала кричать: «Славик, слазь с яблони, а то я сейчас тебе задам палкой по спине», хотя меня в это время не было на своем дворе или же, вообще, - дома. Но она еще долго кричала и грозилась пройтись палкой по моей спине. Я иногда потихоньку подбирался к ней сзади и спрашивал: «А на кого это вы, Анна Ивановна, так сильно кричите? Ведь в саду никого нет». Только тогда она успокаивалась и уходила домой. После этого я уже спокойно шел в ее сад, где набирал для себя яблок столько, сколько хотел.
Так вот, дядя Гриша, видя, что мы сажаем с отцом свой сад, тоже решил, недалеко от нашей межи, посадить ряд молодых яблонь. Года через 3-4 на одной из его новых яблонь выросло 4 яблока. Он каждый день ходил смотреть – не сорвал ли я их. Однажды я услышал, как дядя Гриша рассказывал отцу о сорте этих яблок и о том, какие они вкусные. Это было уже выше моих сил! И вот я решился на то, что надо бы мне попробовать хотя бы одно это вкусное яблоко, что и было мною тут же сделано. Яблоко оказалось кислым и невкусным, так что остальные три яблока не пострадали. Следующим утром я услышал, как «Рыгор», стоя у яблони, орал во все горло: «Анисимович, иди сюда. Твой сын меня обокрал». Отец пошел посмотреть на кражу века. Вскоре я был вызван на место преступления. Я решил вину за кислое и невкусное яблоко на себя не брать. Начал говорить отцу, что я – это не я, а о пропаже яблока и знать ничего не знаю. Однако я не учел, что любое преступление оставляет след. А след на земле мною был оставлен четкий и понятный – отпечатки моих ботинок. Следы были явно моим, да и след шел прямо к нам во двор. Снова отец мне очень здорово задницу надрал ремнем! А чтобы было впредь неповадно воровать чужие яблоки, да еще, чтобы кара мне надолго запомнилась, я был поставлен на колени перед самой яблоней, без права подъема с колен, и с задачей - постоянно смотреть на оставшиеся три яблока. Пришлось стоять перед яблоней долго, пока не пошел дождь. Сам «Рыгор» уже сжалился: «Анисимович, отпусти ты мальца, хватит с него. Думаю, что больше он воровать моих яблок не будет». Так я был прощен, но за яблоками все равно лазил в его сад, но уже старался следов не оставлять. А больше всего от меня доставалось «Рыгоровой» сливе, которая росла в углу его огорода и нашего двора. Слива каждый год плодоносила очень хорошо, а сливы были очень вкусные. Учитывая, что полсливы свисало на наш двор, я уж не стеснялся и тряс ее, пока на дереве не оставалось ни одной из слив, свисавших над границей нашего двора. Заодно я выуживал упавшие после тряски дерева сливы с огорода соседа – через щели в заборе.
Но были и хорошие воспоминания. Мы для себя варенье варили в доме – на керогазе. А дядя Гриша приспособился варить варенье на улице – у своего дома. Ставил на землю кирпичи, а на них – таз с ягодами, и варил варенье. Мы, все соседские дети, собирались около этого таза и ждали угощения. Дело в том, что когда варенье закипало, то шла пена. Тогда дядя Гриша большой деревянной ложкой собирал эту пену и давал нам ее съесть. Она была сладкая и вкусная. Мы стояли в очередь и успевали только подставлять рты. Дядя Гриша тоже веселился, что такие дурни, как мы, поедают всех червей и всякую грязь, которая всплывала вместе с пеной его варенья. Вот такой был дядя Гриша, одним словом – попович.
У дяди Гриши с Анной Ивановной был сын, который летом иногда приезжал в деревню в отпуск. У сына было две дочки – двойняшки. Приезжали они из города, и одеты были по- городскому. Девочки были в одинаковых красивых платьях и туфлях, которых мы, деревенские ребята, никогда и не видели. Мне эти девочки казались красавицами, и я старался с ними подружиться. Приезжали они к дедушке Грише лет до 12-13. Потом, я уже их больше не видел. У нас даже сохранилась одна фотография, где я сфотографирован вместе с ними у дома дяди Гриши.
Ближайшим другом, который жил ближе всех от меня, был Федька Теркин. Дом Федьки был следующим за домом дяди Гриши. Он стоял несколько вдалеке от дороги. В деревне, почти все дома, стояли в одну линию вдоль дороги, метрах в 10-15 от обочины дороги. Но у Василия Ивановича (наш физрук) и Анны Григорьевны (моя первая учительница) дом стоял вдали от дороги, метрах в 50-ти. Да еще дом прикрывался от дороги кустами ольхи, лозняка и калины. А у дороги, напротив их дома, росла столетняя береза, с которой мы добывали весной сок. Кличка Теркин, закрепилась за Василием Ивановичем, после войны. Он воевал в артиллерии и прошел путь от героического полуострова Рыбачий до Берлина в составе 6-й батареи. Памятник 6-й героической батарее стоит в Мурманске, недалеко от нашего дома, где мы жили. Напротив этого памятника был расположен универмаг «Мурманск». Василий Иванович, закончил войну в Берлине в звании старшего лейтенанта. Не знаю, как он это смог, но вернулся он с войны в деревню с полным вагоном всякой всячины, которую он вывез из Берлина. Говорят, что вещей, после выгрузки из вагона было столько, что еле увезли их на 11 конных подводах. Чего только не было у Теркина? Но он все старался прятать и никому ничего старался не давать. Его за это в деревне народ не любил и особо не жаловал. А он жил обособлено, как бы на хуторе, имея большую семью – жену и шестерых детей. Отец взял его физруком в школу, а Анна Григорьевна работала в школе учительницей начальных классов.
Друзья детства.
Наша деревня была разделена речкой на две части. Мы жили на правой стороне реки, после того, как купили свою хатку, и ушли с квартиры от бабуси (бабы Фени). Здесь у меня вскоре образовался свой круг друзей: Федька (Теркин), Леня (Сова), Коля (Контя), Шурик (Базыль) и Гришка (Ховрук). Это был основной круг близких товарищей, с которыми мы очень дружили в детстве и юности. К сожалению некоторых уже нет в живых. На левой стороне реки остались также мои хорошие друзья: Шурик Петровский, Коля Буторович (Шпак), Коля Карагин (Лис), Вовка Кривицкий (Тандет), Толя Подрез (Туська). Это было две команды, которые все вместе многие годы проводили время в играх, в школе, на работах в колхозе. После 1963-1964 гг. все мы разлетелись по разным уголкам нашей великой страны. Кто-то, как я, поступил учиться, кто-то женился и уехал с женой, кто-то ушел в армию, а затем уехал работать в другое место. Но каждый раз, когда мы приезжали домой в свою родную деревню, мы собирались вместе, вспоминали наши славные детские и школьные годы, про наши походы по близлежащим окрестностям зимой на лыжах, а летом – наши походы по лесам, озерам и речкам.
Спустя годы, время нашего детства и юности, казались нам лучшими в нашей жизни. Так оно, видимо, и было. Были еще у меня друзья в детском доме - Ваня Ковалев, Коля Овсянкин и Петя (фамилию забыл). Они тоже разлетелись, кто куда. Ваня, как и я, стал моряком и работал в Латвийском морском пароходстве. Петя уехал в Киев поступать в техникум на геолога, а Коля Овсянкин - тоже куда-то подался. Детский дом в средине 60-х годов расформировали, а все его воспитанники разбрелись-разъехались по большой стране, название которой – Советский Союз. Где они сейчас? Но воспоминания нашего совместно проведенного детства останутся, конечно, в памяти у каждого…, кто еще жив.
Воспоминанья душу бередят,
И вновь, и вновь я возвращаюсь в детство...
Я помню двор, подружек, всех котят
И наше коммунальное соседство.
Я помню игры- "штандар" и " лапту",
Я помню "жмурки" в лестничных пролётах,
И деревянный "чижик" на боку,
И ножички, блестевшие в полёте.
Мальчишек с самокатами с утра,
И "казаков-разбойников" до ночи...
Всеобщее и грозное " Ура",
И дО дому когда дойти нет мочи...
"Секретики", "садовники", плоты
И "Сенька поп " с такой палитрой красок!
А пахли как вечерние цветы,
И как была прекрасна бочка с квасом!
А вобла! Это ж был деликатес
Из нашего безоблачного детства.
На улице торговля шла вразвес,
Несли пакеты,прижимая к сердцу.
И лучше всех пирожных - чёрный хлеб,
Политый щедро ароматным маслом,
А сверху соль да лук от разных бед...
Теперь сказали бы что это "классно".
Сейчас так много сладостей любых,
А я всё вспоминаю те, из детства,
С изюмом россыпь "камушков морских",
Есть "Кара - Кум" не позволяли средства...
Из книжек куклам строили дома,
А в коробок от спичек, что стащили,
Сажали майского усатого жука
И листьями берёзы так кормили!
Был очень, очень тёплым летний дождь.
Мы босиком по лужам без оглядки
Бежали и кричали про гусей,
Потом до темноты играли в "прятки".
А ёлка в тесной комнате в углу
С конфетами, орехами, шарами?
И мама приглашала всех к столу,
Который был заставлен пирогами!
Катались с крыши, прыгая в сугроб.
Штаны в сосульках жались к батарее...
И страшно было всем при слове гроб,
И вырасти мечтали поскорее.
Мы забирались в душные подвалы
И с любопытством лезли на чердак...
Друг друга на обеды приглашали,
Игрушки отдавали просто так.
Мы слушали до ночи как ребята,
Гитары обнимая, пели песни.
Мы знали -пионеры, октябрята,
Что летом будут песни интересней.
А помните макулатуры сбор
И развесёлый сбор металлолома?
Мы классом обходили каждый двор
И кое-что несли ещё из дома.
Нас так сплотил общеполезный труд
По сбору свёклы и родной картошки!
Набатом бил в ушах сердечный стук,
Когда соприкасались две ладошки.
Мы ссорились, мирились и влюблялись
Когда на "четверть", а когда на год...
Вот первые стихи и написались-
Из детства в юность сложный переход.
А как забыть тот солнечный апрель,
Который никогда не повторится?
Мы были "впереди планеты всей"-
Ведь это наш Гагарин в космос мчится!
Нам мама шила платья по ночам
Из самого дешёвенького ситца,
Чтобы доставить радость дочерям -
Ну надо ж было к "майским" нарядиться!
Отец не часто вспоминал войну,
Но и забыть те годы было сложно:
Вернулся раненый, принёс свою "звезду",
Теперь в "Полку бессмертном", как и должно...
Нас отправляли летом в лагеря
Где вечерами пахли все "Гвоздикой",
А комары...Да что там комары?
Всё забывалось с первой земляникой.
В поход ходили, пели у костра
Про девочку что плачет в автомате,
И спорили до самого утра
С горячностью подростков и без мата....
Но незаметно уходило лето,
И так же быстро юность пронеслась.
И думаешь, а было ли всё это?
Ведь убегают годы не таясь...
Мы повзрослели, старимся уже,
Записка в церкви с каждым днём длиннее.
Успеть бы помолиться о душе,
Попробовать других любить сильнее...
Если считать, что дом дяди Гриши был справа от нашего дома, то слева от нас, был дом тети Дуни, а за ним – дом дяди Павла и тети Лиды. В детстве нам ближе были Лариса и Галя Павловы, а также и их брат Толя, который умер от рака почки, когда ему было лет 6. Потом у них появился сын Саша. Мои сестры Таня и Люда дружили с Ларисой и Галей. Одно время, когда в нашем доме делали ремонт, мы даже жили у Ляксандрихи, так звали бабушку Ларисы и Гали. Я тогда болел свинкой и лежал с завязанным горлом, которое было опухшее и сильно болело. А за домом дяди Гриши стоял дом Дубовца Василя Ивановича (Теркина) и его жены – Анны Григорьевны, моей первой учительницы и матери моего друга Феди. Я о них уже писал.
Вспомнились мне сегодня (19 июня 2021 г.)некоторые развлечения моего детства. Напротив дома Тёркиных за дорогой было в кустах небольшое болото, куда каждый день отправлялись плавать наши и соседские утки, где было очень много лягушек и лягушат, которые устраивали там такое кваканье, что было слышно на всю нашу округу... Ими утки и питались. У нас дома было 20-25 уток, у соседей тоже примерно столько же. Чтобы их потом можно было различать, мы и наши соседи привязывали к лапам уток лоскутки материи. Мы привязывали синие, Тёркины - красные, а у дяди Гриши - были зелёные. Каждый вечер я ходил на болото, чтобы загнать уток домой... Иногда к нам прибивались пару уток Тёркиных или дяди Гриши... Я их отлавливал и относил хозяевам, а те делали тоже самое...
У нас в доме лет 8-9 жила наша няня - Гарнак Улюта. Она была не замужняя, можно сказать - старая дева, хотя ей было лет 40 всег, и она считалась у нас членом семьи. Улюта помогала родителям смотреть за нами - детьми, а также помогала по хозяйству маме смотреть скотину (корову, свиней, телят, собаку и птицу (кур, уток, гусей, индюков). Всех надо было, как минимум накормить и напоить два-три раза за день, а также подоить корову и процедить молоко, наносить из колодца воды. При необходимости и печь надо было дотопить, если мама не успевала это сделать сама, и поставить чугунки с едой в печь. В обед надо было покормить нас - детей. Папа и мама уходили в школу к 9 часам утра, а возвращались домой только часов в пять-шесть вечера. Папа платил Улюте 35-40 рублей в месяц, покупали с мамой ей одежду и обувь, дарили подарки на праздники... А когда она уезжала проведать своих родителей, то папа и мама покупали подарки и им от нас. Улюта была добрым человеком, она нас любила и не обижала, и мы её любили. Она растила и меня, и Таню, и Люду. Так вот сейчас мне вспомнилось, какие развлечения устраивала нам наша няня...
Как-то пригнав уток домой, я ещё издалека увидел, что на дворе скачет как-то по кругу лягушка... Утки бросились к ней и одна из уток, схватив её своим клювом - тут же проглотила, а потом быстро бросилась в сторону... А легушка снова запрыгала по нашему двору... Тут же её проглатывала другая лягушка и всё повторялось снова с полчаса, пока лягушка окончательно не выбивалась из сил. Оказывается Улюта придумала для нас такое развлечение - забивала посредине двора деревянный колышек, а затем на нитке длиной метра 3-4, за лапку привязывала живую лягушку. А утки, зная вкус лягушек из болота, сразу же набрасывались на лягущку, увидя её во дворе. А для Улюты и нас это было развлечение, которое я запомнил на всю жизнь.
Второе развлечение для нас - это пьяный петух. Улюта брала чарку самогона и вливала его через клюв в рот петуха... Минут через 10 у нас начиналось настоящее представление... Что только не вытворял пьяный петух - это надо было только видеть. И как он кур пытался топтать и падал с них на землю. Как он пытался с курами заигрывать, подметая землю - то одним, то другим крылом и в конце-концов падал на спину и не в состоянии был подняться, а куры, не понимая действий петуха, собирались вокруг пьяницы и наблюдали за ним то одним, то другим глазом, никак не понимая, что же случилось с их хозяином-петухом... А петух, вдруг вскакивал и нёсся пьяным ходом по всему двору, пока не врезался башкой со всего маху в штакетник забора... Снова падал, лежал, пытался подняться, а поднявшись налетал на очередную курицу, пытаясь её потоптать... но у него это не получалось, и, видимо, со злости или с устатку, наш Петя падал на спину и засыпал... Мы помирали со смеху, а Улюта хохотала больше всех...
С нашего конца деревни дорога раздваивалась. Одна круто поворачивала влево - на деревни Чутьки и Андрейчики. Прямая – шла на деревню Тимирязево. Пройдя по дороге влево метров 300-400, слева начинался лес, который назывался – «Котово». Лес этот тянулся до самых Чутек. Чтобы попасть в деревню Тимирязево, нужно было пройти через «Тимирязевский лес», в который мы не очень любили ходить. За грибами мы обычно ходили в «Морозовский лес» – это уже по пути на деревню Морозовку. Но любимое место для нас был все-таки лес «Котово». Мы часто туда ходили за грибами, ягодами и орехами. При каждом походе в лес мы брали с собой свою еду – сало, колбасу, окорок, хлеб, которые, после долгих наших лесных похождений, мы любили жарить на лесном костре. Ух! И вкуснятина же была – никакой ресторан так не приготовит.
Наши детские походы по окрестным лесам были очень интересными и познавательными. Все три леса вокруг деревни были нами обойдены и облазаны неоднократно во все времена года – и зимой, и летом, и весной, и осенью. Я помню непролазные чащи каждого леса и его дороги, болотины с лесными тропами. Лес – белый, с меховыми шапками снега, а также лес золотой и разноцветный - осенью. Красиво в лесу круглый год. Иногда слышишь выражение: «Непроходимый лес!» Да не бывает такого леса! Мы, блуждая по лесу, забредали в такие заросли «непроходимого» леса, что самим не верилось, что оттуда можно выбраться. Но непроходимые леса все же есть, и становятся они такими не из-за тесноты деревьев, а из-за густого подлеска. Ломишься грудью, плечом, спиной — и ни с места. Как муха в паутине запутался! В наших лесах особо непроходимы были густые ельники. Да еще с ветровалом и буреломом побарахтаешься и увязнешь: грязный, ободранный, исцарапанный, в паутине, слепнях и комарах! Пальцы слипаются от смолы, под рубахой сухая хвоя ежом колется. Раз уж не вперед идти, то хоть бы назад целым выбраться. Есть, есть непроходимый лес! Который так хочется пройти...
И дороги в лесу бывают разные. Чаще всего лесная дорога виляет, петляет, обходит болота, выбирает, где легче и суше. А вот просека лес напрямую сечет: раз — и напополам! Словно раскрыли книгу — и лес встал по сторонам, как нечитанные страницы. Иди и читай. Идти по запущенной просеке в сто раз труднее, чем по набитой дороге, но в тысячу раз интересней! То замшелые хмурые ельники, то веселые светлые сосняки. Ольховые, осиновые заросли, зыбкие моховые болота. Буреломы и ветровалы, сухостоины и валежины. Деревья, растерзанные бурями, а то и опаленные молниями. С дороги и половины этого не увидишь! Удивительны встречи с чуткими обитателями леса, которых пугают наезженные дороги! Встречаешь в лесу на иле или песке следы, на стволах задиры, почесы, заломы, на кустах погрызы от зверья и поеди лосиные. Все это вызывало особое чувство чего-то таинственно-восхитительного. Шарканье чьих-то крыльев в зарослях, топот чьих-то быстрых ног. Вдруг шевельнется трава, вдруг качнется ветка... И ушки у тебя на макушке и глазки настороже. Что ни шаг, то знаки, находки. Загадки прямо в ногах путаются. Шагаешь по просеке — и глаза разбегаются. И сердце дятлом стучит... А какая в лесу бывает тишина? Вот упадет, например, сук сухой или шишка, а ты так и вздрогнешь!
Тихо бывает в лесу, как будто лес затаил дыхание. И от тишины его становится сразу не по себе. Видишь, иногда, в лесу глыбы камней, которые обросли густым и мохнатым мхом, — словно затаились косматые звери. Выворотни деревьев лесных растопырили свои сучковатые лапы. Полумрак, пятна солнца, пышные перья папоротников. И ни единой живой души. И тревожное ясное ощущение, что тут кто-то есть... Страшно бывает в лесу…Вот такие воспоминания оставил во мне наш лес.
Из душистых веток сплетена завеса, не пускают ветра сосны к сердцу леса...
Там в тиши прохладной есть ручей журчащий, свежий и прохладный, чистый и блестящий... И, пугливо прячась в травке побережной, в тот ручей глядится ландыш белоснежный. И хранит из веток крепкая завеса дремлющую сказку — сказку в сердце леса...
Мы с лесом связаны навек, и я в привычную дорогу для откровенья-диалога:
на равных - лес и человек стремлюсь душою весь свой век. Спасибо, милый русский лес! Ты – словно колыбель от Бога - всегда отрада и подмога, волшебный, щедрый дар Небес, добро и чудо из чудес!
Лес не школа, а учит. Наглядно и убедительно. И каждый урок его — как зарубка. Кому на памяти, кому на совести. А кому — и на носу или на лбу. Помню, как зимой, взяв отцовские ружья, мы вчетвером – я, Ленька, Федя и Гришка ушли охотиться в «Котово». Никого не подстрелив, решили поупражняться в стрельбе по мишеням – подбрасывали вверх чью-либо шапку и стреляли по ней. Первой пострадала шапка Федьки – вся, как решето стала. Мы же, после этого, свои шапки быстро попрятали за пазуху - под одежду, чтобы и они не стали наподобие дуршлага. Федька бегал за нами, пытаясь отобрать наши шапки и расстрелять их в упор. Вредный был, зараза, до ужаса. Но, не тут-то было – кто же отдаст на растерзание свою шапку. Немного успокоившись, Ленька предложил пострелять из ружей прямо в толстенную ель – с расстояния в 1-2 метра, т.е. в упор. Хотелось ему очень узнать, насколько глубоко войдет пуля в дерево. Мы стали в сторонке, и наблюдали. Ленька зарядил ружье пулей, прицелился в центр ствола, и … Выстрел грохнул, как из пушки! Почему-то Ленькины ноги полетели вверх, а сам он, отлетев от ели метра на три, грохнулся на спину и не шевелился. Мы, стоящие недалеко, ничего так и не поняли. Когда же я подбежал к лежащему на земле другу, то первое, что я увидел – громаднейшую, величиной с грецкий орех, «шишку» на лбу у Леньки. Ленька лежал и не шевелился. Тут уж и мы все испугались… Однако, вскоре, наш друг Леня начал подавать признаки жизни в виде стона раненого бойца на поле боя. Слава богу – живой! Синяк, правда, покрыл моментально не только его лоб, но и все лицо. Кое-как мы подняли на ноги нашего пострадавшего друга и начали выяснять, что же случилось? Недалеко на земле был найден свинцовый круглый биток, в который превратилась пуля. Оказалось, что пуля, попав в сук, расплющилась в лепешку, а отскочила от твердого, как сталь сука, плашмя врезала Леньке прямо в лоб, да так сильно, что тот полетел вверх тормашками, потеряв сознание. Шишка на лбу красовалась у Леньки недели две…
Самое прекрасное место в лесу – грибное. К грибам меня приучил папа. В деревне мотоцикл в 50-60-х годах был только у моего отца. А как говорится: «Волка – ноги кормят». Так вот нашими ногами и был мотоцикл. Папа сам очень любил собирать грибы, знал все грибные места, и я, задор грибника, взял от него. По сей день, сбор грибов - мое любимое занятие. На втором месте была рыбалка.
Так вот, мы на мотоцикле с отцом быстрее всех объезжали грибные места, и собирали грибы раньше всех в деревне. Было грибов у нас в доме всегда несчетное количество. Опята стояли засоленные в кадушках и деревянных бочонках; сухие грибы – на печи, в мешках; маринованные в банках – сотнями в кладовой. А мама грибы готовила так, что пальчики оближешь и язык проглотишь. Помню маринованные белые грибы в литровых банках – маленькие желто-коричневые шляпки в маринаде, похожем на студень. Сейчас даже слюнки текут, как вспомню эту вкуснятину. Когда у отца появился мотоцикл с коляской, мы привозили грибов, иногда, полную коляску. Особенно много было осенью опят. Всю осень и зиму грибы не сходили с нашего стола. Хорошая добавка к домашней колбасе и копченым окорокам! Но и поработать надо было. Собирать, конечно, было интересно – азарт неимоверный захватывал и меня и папу. А перебирать и готовить их – это уже была мамина работа. Ей бедной, доставалось больше всех. Перебрать, отварить и переработать такую массу грибов – иногда и двух дней не хватало. А, тут - уже новый подвоз. И так, не один день, длилась эта грибная страда. Сначала, в конце лета, - собираем с папой белые, подберезовики, подосиновики. Чуть позже – грузди, свиньи, рыжики, опята. Банки, склянки, баки, бочки и кадушки заполняются - пока все не наполнится до краев!
Когда же отец не мог, по каким-либо причинам, заниматься грибами, за грибами мы ходили с моим другом Ленькой. Мы идем с ним в наш лес. Вот и он – священный осинник в «Морозовском лесу», колышущий миллионом флагов-листьев, приветствуя нас - грибников. Кому-то этот лес мог показаться совсем небольшим – всего несколько километров квадратных, но мы знали – сейчас в этих перелесках нас ожидают сотни добротных красноголовиков, бабочек, лисичек, а кое-где притаился даже и царь грибов – Белый гриб-боровик. Большая поляна, покрытая легкой дымкой, уходит куда-то в неведомую даль. Лес вокруг старый, крупный. Вдоль опушки, подле редких толстых берез – вековые ели. Мы разбегаемся в разные стороны.
Вот где настоящий гриб! Боровик-одиночка здесь редкость. Боровики вообще одиночества не любят. Они люди степенные, семейные. Семьи у них большие, взрослые и малышня вперемежку. Присядешь, глянешь в одну сторону – там штук пять-шесть рядышком, а за ними дальше еще и еще торчат. Посмотришь в другую сторону – ну там просто стеной стоят. Думаешь, не забыть бы вернуться, позади еще остались – да куда там. Их здесь-то никак не соберешь...Кажется, тут грибы со всего леса.
Начинает накрапывать дождь. Теплый, летний дождик. Окропленные водой грибки становятся еще более яркими и сочными. В корзинке они уже свои, как дети, и глядя на них с любовью, знаешь историю каждого: вот этот пузатый важный боровик с шоколадной шляпкой, покусанной белкой, рос в шелковистой траве под огромной раскидистой березой. Этот подосиновик с лимонной шляпкой торчал над бархатистым изумрудным ковром мягкого мха в глубине елового леса. Эти серые палочки с коричневыми закрытыми шляпками – молоденькие подберезовики, которые рассыпались в низкой редкой траве по краю березовой рощи, куда ты и не заглядывал раньше, полагая, что там ничего нет.
В народе было поверье, что грибы рождаются от тени деревьев. Конечно, современная наука утверждает, что есть грибница и в ней все дело. А вот я думаю, что грибы рождаются от тумана. Теплого летнего тумана. Сколько раз, бывало, обойдешь свои места – нет ничего. А наутро проснешься пораньше – все в парном молоке. Думаешь – пойду, прогуляюсь до завтрака. В лесу тоже все бело, клочьями между кустов и дерев пар висит, перетекает с места на место. Начинаешь присматриваться – и проступают из-под тумана шляпки: одна, другая, ядреные, крепкие. И берешь-берешь их, раздвигая росную траву, важных, пузатых и укладываешь бережно поплотнее – что-то корзина маловата. А их все больше и больше, окружают со всех сторон, напирают - не пройдешь. Вот опять наступил на маленького, какая жалость. А, ничего, шляпка цела. Возьмем и тебя.
Ух-ты, вот так картина! Вот это семейка! Все по ранжиру. Ребята, сколько же вас здесь. Батюшки, а там и там дальше. Куда же мне вас девать-то всех. Хорошо пакет припас объемистый. Не порвался бы.
Остановился дух перевести, огляделся, прислушался – тишина. Никто не гомонит, сучьями не трещит. Сердце ликует: один, совсем один и все это мое, вся красота лесная моя! Подарил бы кому – некому. Ну и так ладно…
А затем начинается интереснейшая игра – лес будет проверять нас, не спеша поделиться своим богатством, пытаться увести нас от грибов, расстроить и заставить уйти несолоно хлебавши. Но, я и Ленька, были уже тертые грибники. Мы не могли вернуться из лесу без корзин, доверху набитых грибами, пусть даже нужно будет лазать здесь промеж тонких осинок до самого вечера. Мест грибных в «Морозовском лесу» было несколько. Мы их все знали. Важный, часто приводивший к ссорам между нами был вопрос в том, где и как нам надо входить в лес. И перед тем как войти в лес, мы с Ленькой каждый раз обязательно договаривались между собой, кто и как пойдет, чтобы не переходить друг другу дорогу и не красть один у другого свои грибы.
И еще одно – каждый из нас в этот момент начинал «говорить с Лесом» - про себя, уговаривая его, называя его разными ласковыми именами, чтобы сегодня он подарил каждому из нас, побольше грибов. У каждого грибника всегда есть свои сокровенные грибные места, но в здешних маленьких посадках все они - давно наперечет. Потому – уговорившись с другом, мы доходили до определенного места, метров за пятьдесят до кромки леса, а дальше уже, на счет раз-два-три, бежали во всю прыть к заветной опушке, к известным обоим нам грибницам, пытаясь, издали разглядеть, где сегодня спрятался самый красивый гриб. То, как мы искали грибы, тоже не было совсем обычным делом, а скорее, напоминало какой-то языческий обряд. Я, например, срывал найденный гриб не сразу, а, не спеша, как будто бы вместе с грибом участвовал в сложной и ответственной церемонии. Сначала, опускался на колени, на четвереньки, прячась, отворачивался от гриба, делая вид, что не вижу его – боялся спугнуть остальные грибы, и как будто, невзначай, начинал ползать вокруг него, сужая свои круги все больше и больше, в полглаза поглядывая за пойманным грибом и шепча какие-то тайные детские молитвы, чтобы найти еще. Настоящих – церковных молитв я не знал, но в этот момент так хотелось поблагодарить бога за этот Гриб, - прекрасный, алый, неповторимый. Ленька же подойдя к грибу, еще не сорвав его, гладил его масляную шляпку, проходясь пальцами ласково по его, еще не почерневшей ножке и носом вдыхал его аромат. И любуясь каждым новым грибом, мы понимали: Бог – есть. И мы знали, что это только начало, что удача – с нами, что сегодня будет – прекрасный день.
Мы, находили грибы в лесу везде. Прекрасные красноголовики, разные, не похожие друг на друга по облику и размеру. Стоят они на высоких ножках, как изящные башенки, и на толстеньких, похожих на смешные бочонки, увенчанные шапочками, сиявшими всей гаммой оттенков красного цвета – от нежно-розового до бурого, будто обожженного солнцем, а снизу оканчивавшихся нежной ножкой – грациозной белой или крепкой, черноватой. В своих исканиях мы, малолетние грибники, добирались до самых недоступных мест, куда и думать не мог пролезть, даже на четвереньках, взрослый человек. И прячущиеся там грибы, удивляясь нечеловеческой энергии мальцов, сдавались на милость победителей. Везде - в давно присмотренных местах, или посреди неживого бурелома, куда не проникал и луч света и где грибы, вообще, не должны бы расти, а то и совсем – почти в поле, на удалении от деревьев, в совсем не по грибному, в высокой траве – нас ждала удача. Под ногами листва...листва...листва. С первого взгляда казалось, что
никаких грибов здесь нет, но какое-то интуитивное чувство остановило меня. Как будто кто-то советовал мне: "Остановись...осмотрись...отдохни". И я остановился, оглядываясь вокруг себя, в поиске заветных грибов... Поддев листики веточкой, я увидел под ними молоденькие белые грибочки, размером в пол-пальца на моей руке.
Моя душа наполнилась искренней радостью. Вот удача! Такие грибочки...просто люкс! Замариновав их - к столу будет идеальная закуска. Мои мысли были уже далеко от поляны... С такими мыслями я поднялся, осторожно вышел с поляны и ушел в сторону
других грибных мест.
Быстрым ходом, я добирался к полянке около получаса. В это время я только и размышлял о встрече со своей любимой полянкой. Мне представлялись вчерашние мини грибки - нерасписными "матрешками в коричневых шляпках". Масса их за сутки почти утроилась и я наберу себе целую большую корзину.
И вот, много чего предполагая, я был уже шагах в десяти от своей полянки. Разгоряченный, весь в волнении, с зажмуренными глазами в ожидании сюрприза, я вступил на поляну и ... И там, открыв глаза, я увидел сюрприз... О! Каким же я олухом, наверное, выглядел со стороны в тот момент. Вся поляна была усеяна белыми "пятачками", оставшимися от срезанных грибов. Этих белых пятен было столько, сколько мне ночью приснилось одуванчиков. Я, присев в коленях, провел пальцем по одному из срезов гриба и ощутил влагу. Срез был несомненно свежим. Менее часа назад, кто-то собрал обильный урожай "моих" грибков. Как в насмешку, все грибы были срезаны нелюбимым мной способом - в середине их ножек. Их, как-будто, кто-то скосил косой для травы. Позже я узнал, что на моей полянке побывала наша соседка - баба Дуня, которой я похвастал накануне о моей полянке с маленькими грибочками-боровичками...
Мы всегда приходили домой с полными корзинами грибов. Нас с Ленькой всегда вело чутье – чутье охотника, следопыта, мы шли вперед и прямо, и крюками, по одним нам понятным знакам и приметам! И скоро уже, наши пузатые корзины, наполнялись богатым уловом. Можно было с чистой совестью поворачивать домой.
Но, вот одно грибное чудо, мне запомнилось навсегда. Это было в лесу «Котово», когда я закончил 6 класс. Мы с Ленькой пошли в «Котово» за грибами, взяв под грибы пудовые корзинки. В одном из перелесков, куда мы забрались, продираясь сквозь засилье молодых осинок уже на пути к выходу из леса, среди кустов, возвышаясь над зеленой осокой, росли два красивейших великана-гриба, оба - нам мальчишкам, почти по колено, а нарядные красные шляпки – величиной с большую суповую тарелку. Это было действительно чудо – таких больших грибов просто не бывает на свете, и дважды чудо потому, что их никто до сих пор не нашел, а ведь они должны были расти здесь, не прячась, почти на виду у всех, не меньше недели. Мы, пораженные, чуть дыша, уставились на это невиданную красоту. Я шел первым и, конечно же, первым увидел грибы. Даже крикнуть успел – «Смотри, я нашел!» А Ленька, шедший рядом, и заметивший эти громадные подосиновики всего на мгновение позже, не выдержал и даже заплакал от обиды. Это было нечестно. Он ведь сам только что хотел прийти сюда, в это место, первым, а я опять его бессовестно обогнал, и теперь вся слава вновь достанется только мне, а не ему. Ладно, - сказал я, увидев слезы на лице друга, и поняв его обиду. - Давай по-братски, - вот мне один, и один - тебе, - считай, что ты его нашел. А ты мне за это – дашь пять грибов. Слезы сразу же высохли, наступил черед непростого раздумья – конечно, здорово заполучить Вот Такой Гриб, но целых пять грибов взамен… Какие же отдать? Какой он хитрый, этот друг?! Ленька вытащил три - не самых больших и красивых, но я не удовлетворился, посмотрел в его корзину, поменял один гриб, достал еще два, которые были получше
- «Что ж, ничего не поделаешь, - вздохнув, ответил Ленька, - по-братски, так по-братски». Тем более что грибов у него набралось уже действительно немало, и даже без тех пяти - было чем похвастать дома. И все же потом, взбудораженный, Ленька некоторое время ходил еще вокруг, вновь шерстя знакомые перелески, надеясь, что чудо повторится, и он найдет такие же грибы сам. Но чудеса, как известно, бывают редко, чаще всего - только один раз. И в какой-то момент мы поняли: все – пора домой! Мы шагали домой - уставшие, изрядно проголодавшиеся, с пересохшими от жажды губами и обветренными, сгоревшими на слепящем в зените солнце лицами, но не замечали боли - гордые собой и своей богатой грибной добычей, мы мечтали о том, как встретят нас дома, - с почестями, радостными возгласами и… сытным обедом.
А вокруг - безбрежным зеленым морем колыхалась трава, бесновались-стрекотали кузнечики, от нагретой земли, как в старой деревенской бане, исходила сладко-пряная испарина. Мы возвращались домой, - не подозревая, что сейчас, быть может, длятся самые замечательные минуты в нашей жизни. Вот такие грибные и лесные истории нашего детства остаются в памяти навсегда… Глаза закроешь – а в них грибы, грибы – красные, желтые, коричневые, всех форм и размеров… А в основном все белые и подосиновики, белые и подосиновики…
В краю березового ситца
Все как в волшебной мастерской:
Там ив задумчивые лица
И реки с грустною водой.
Луга зеленые, как бархат.
Стога — уснувшие холмы,
И не забывшие азарта
Равнин российских соловьи.
Плывет на небе отражаясь
Реки зеркальная весень.
И вечный дуб, как бы стесняясь,
Роняет сказочную тень...
Ягод тогда было в лесах тоже очень много, рядом с деревней - в основном земляника. Черника тоже была, но меньше и идти за ней недо было подальше. За грибами мы с друзьями ходили за несколько километров, приносили обычно каждый по большому ведру или большой корзине. Я и сейчас люблю собирать грибы и часто слышу в Боровичах, что в местностях, где растут ценные виды: белые, подберёзовики и т.д. - обычно местные грибники не берут менее ценные. В наших лесах было иначе. Там были хорошие урожаи белых, рыжиков, груздей (солили в бочках), но при этом собирали буквально всё, даже свинушки и опята. А боровичане эти грибы и за грибы не считают... А я, как привык брать всё подряд, так и сейчас беру все
грибы, а уже дома разбираюсь, что и куда... Только дома я видел, как мама заготавливала на зиму жареные грибы. Обжаривали она их на своём топлёном масле, а потом закатывали в стекляные банки. Насколько я помню, никаких особенных специй она туда не добавляла. Не знаю, как долго хранились бы мамины заготовки, но доедали мы их обычно, уже к марту месяцу.
Коля (Контя) был моим самым близким другом, после Шурика Петровского. Мы с ним постоянно проводили время и практически встречались ежедневно. Мой отец даже звал нас - Пат и Паташенок. Но, после того как Коля уехал в Барань, что под Оршей, он редко приезжал в Немойту, когда я был там в отпуске. А потом мы перестали видеться совсем. Последний раз, четыре года назад, когда была еще жива Колина мама – тетя Аня, я заходил с Людой и Аленой к ним в гости. Долго сидели, вспоминали молодость, детство. Дома была сестра Коли – Таня, которая живет в Сенно. А сейчас(2010 г.) уже нет и тети Ани. В доме сейчас живет Колин брат Вовка и сестра Таня, которые оба работают в нашей школе сторожами. Вовка держит пчел, пашет огород, Таня ему помогает. А сестра Оля вообще редко появляется в родительском доме, хотя живет где-то в Витебской области. Коля тоже бывает редко… Сейчас он живет в Орше.
Сегодня, в 2010 году, жизнь разбросала нас по разным местам. Вовка (Тандет) уже умер давно, так как он и в детстве не отличился каким-либо здоровьем. Коля Голавач (Контя) живет в Орше. Зрение у него плохое было еще с детства. Работал Коля в какой-то артели общества слепых до самой пенсии. Коля Карагин (Лис) – не знаю где сейчас, и живой ли? Федя Дубовец (Теркин) умер года два-три назад. Пришел к кладбищу летом, лег на землю и умер… А Ленька Акуленок (Сова), долгое время работал фотокорреспондентом в районной газете в Бешенковичах. Сейчас он уже на пенсии. Я с ним в 2012 году установил связь, сначала в «Одноклассниках», а позже – по скайпу. Но он редко выходит на связь, ссылаясь на занятость по хозяйству. Но я думаю, что тут что-то другое, а не занятость… Было бы желание. Гришка Дубовец (Ховрук) умер давно – лет 20 назад, хотя, в свое время, он был самый здоровый из нас, но внешнее здоровье – еще не показатель здоровья в целом.
Когда я приезжал на каникулы из ЛМУ, мы обязательно ходили на охоту в Котовский или Темирязевский лес. Не столько охотились, сколько отводили душу. Брали вино, домашних закусонов, ружья, патроны, и шли как бы на охоту. А, поохотившись на дичь, раскладывали костер, «накрывали поляну» и предавались воспоминаниям и мечтам. Было очень хорошее время, которого уже не возвратишь.
Друзей у меня было значительно больше, чем я здесь перечислил, но обо всех - не хватит времени писать. Возможно, в дальнейшем, сделаю записи и о других и многом другом…
Босоногое детство моё...
Деревенские тропки, трава под ногами…
Босоногую молодость вспомнил сейчас!
Где мы всей ребятнёй, под луной, вечерами,
Убегали к реке от родительских глаз.
Разжигали костры, запекали картошку…
С луком, солью, так жадно съедали её.
Безмятежная жизнь, нежно пела гармошка…
Полевая рапсодия – детство моё!
Так всю ночь, до зари. И домой с петухами,
Возвращались под утро, сшибая росу.
Сколько раз эти тропы измерил шагами
И вовек, не забыть мне лугов красоту!
Где туманы седые плывут облаками,
А в прибрежных кустах так поют соловьи!
Ну, какими ещё описать мне словами,
Эту детскую сказку тепла и любви?
И стакан молока, что нальёт мне бабуля,
Вкус парного нектара – благое тепло!
И вожжёй вдоль спины перетянет дедуля…
Ну а если проспит - значит мне, повезло.
Помню старый сарай, запах свежего сена
И осиные гнёзда на стыке стропил…
Ничего мне не надо. Всё это бесценно!
Я, в свои семьдесят, ничего не забыл.
С 14 по 25 августа 2010 года я ездил на машине в Белоруссию, или как ее сейчас называют – республику Беларусь. Погостил у своей младшей сестры - Людочки. Увиделся с двоюродными братьями – Леней Махановским, Леней и Генкой Красновскими, племянниками и племянницами. Был в Немойте – на своей Родине. Отцу на могиле мы навели порядок, все убрали и покрасили ограду, увидел я и некоторых с воих земляков. В Немойте состоялась замечательная встреча с Васей Петровским и его женой в хате Петрока Большого и его жены – Яди. Вася с женой накрыли хороший стол, и мы посидели часа 2-3, вспоминая наше детство и молодость. Посмотрели старые фотографии, сходили на речку и к бывшему детскому дому. Привез несколько фотографий, которых у меня не было. Также взял я и несколько фотографий у брата Лени Красновского в д. Пурплево и у сестры Люды.
Наш старый дом был еще довоенной постройки. Это был даже не дом, а хатка-развалюха... Из детства помню, как мы мылись тогда в печке. Бань было немного тогда в деревне и мы иногда все мылись в нашей русской печке. В натопленную печку мама ставила ведро с горячей и ведро с холодной водой, на под печки стелила чистую жёлтенькую солому. Я брал в печку мыло с мочалкой и лез в эту разгорячённую печку. Мама за мной закрывала заслонку. Было темно и жарко,- голову поднять нельзя... Но мне такое мытьё нравилось, а вот маленькая Таня боялась темноты и плакала и её мыли в большой оцинкованной ванне или тазу. Интересно, что иногда и папа с мамой тоже умудрялись размещаться и мыться по очереди в печке. Это было зимой, а летом я бегал на речку моего детства...
Впоследствии, дом обили струганными досками, которые я покрасил судовой краской в начале 70-десятых годов, а затем обложили белым кирпичом. Дом был холодным, так как его фундамент был сделан плохо. Печь (русскую) зимой топили ежедневно, да еще и печной щит подтапливали иногда. К этому старому дому в начале 60-х годов был пристроен трехстенок новый, где в основном все и спали. Я, правда, когда приезжал, продолжал спать в старой хате – за печкой, где стояла моя койка. Там я спал и в последние дни, когда дом был еще наш.
Детство нам оставило в наследство
Воспоминания о прекрасных днях.
В деревне жить ведь было интересно,
А мы теперь скучаем в городах.
Здесь нет такого голубого неба
И не побегать здесь, конечно, босиком,
И не было тогда вкуснее хлеба,
Поджаренного просто над костром.
И пусть заборы раньше были кривоваты
В отличии от нынешних сплошных глухих щитов,
Дома, порою, были косоваты,
Но запах шел тогда от пирогов.
Пожалуй, все мы родом из деревни,
И ностальгия с нами будет навсегда.
Мне не хватает голубого неба
И теплого парного молока.
Спустя пятьдесят лет, т.е. с 2009 года, мы с Аленой уже постоянно живем в Боровичах – родном городе моей жены. Мне Боровичи понравились еще с тех времен, когда я впервые сюда приехал, осенью 1968 года. Алена тогда собиралась рожать Олю, приехав в Боровичи из Мурманска. Она жила с 19 сентября 1968 года в Боровичах - у тети Нины. Я, после передачи парохода «Илья Репин» в порту Беломорск новым хозяевам, взял выходные дни и поехал в Немойту к родителям. А 4 ноября я вместе с мамой приехал в Боровичи, чтобы познакомиться с новыми родственниками, а мама – со своей невесткой и внучкой Олей, которая родилась накануне нашего приезда - 3 ноября.
Боровичи называют краем див, т.е. дивным краем. В округе много лесов, боров, озер. А река Мста, делит город Боровичи на две части, как и наша река в Немойте. В реке Мсте, а также в других реках и озерах очень много рыбы, в лесах – зверя. Особенно много грибов: белых, красноголовиков, маслят, подберезовиков, груздей, сыроежек, опят и разных других - съедобных и несъедобных. Иной год, как например, в 2010-м, грибов в лесах было просто тьма. Я вспоминаю этот грибной год:
Вот мы идем с Аленой по лесной дороге и собираем грибы, даже не отступая ни на шаг в сторону. Дорога идет через чистый и светлый бор. Дорога густо усыпана хвоей, листьями и шишками, вдоль дороги тянуться черничные и брусничные поля. По этой дороге мы ходим уже не первый год, и всегда возвращаемся с полными корзинками грибов и ягод. По колее дороги, засыпанной хвоей и листьями, время от времени вылазят целые выводки белых грибов - боровичков, красных, желтых и фиолетовых сыроежек, темно-коричневых маслят с влажными шляпками, грациозных подберезовиков и красноголовиков. Успевай - собирай. Вот они наши боровические красавцы – боровики! Не зря Боровичи назвали от слова боровики. И каких только грибов мы не находили, но боровик - лучший гриб на Земле! И я решил посвятить ему свою оду.
Ода грибу боровику: "О, любимец наш, о прекрасный белый-боровик, богатырь русской земли и начальник леса. Ты у нас главный - царь грибов. Тебе первому мы кланяемся до самой земли охотно, и на колени становимся. О великий и несравненный. Мы - русско-белорусские грибники тебе поклоняемся и тебя славословим. Многая лета тебе в наших краях, не покидай нас, твою паству никогда… Аминь!"
По обе стороны дороги виднеется такая знакомая растительность, что я, припоминая подобные места, невольно заглядываю под куст и нахожу то, что ожидал. Это грузди! Самые настоящие грузди! Белые, губастые, немного скользкие, но такие молодые и здоровые крепыши, что я обрадовался как самой большой находке. Даже по цвету и пряному ароматному запаху, они несравнимы ни с какими другими грибами. Грузди растут скрыто от людских глаз. Их может заметить только опытный человек. Вот из-под скрытого прелой листвой бугорка виден лишь краешек белоснежного груздя. Осторожно снимаю листву, и взору представляется весь он — здоровый, душистый и прочный. Где нашел один груздь, там обязательно есть и другие. Вот и сейчас они, как братья под одной крышей, собрались группами и поодиночке. Я бережно укладываю срезанные грузди в корзину, а корешки закрываю старой листвой, от которых в будущем году должны вырасти новые грибы.
В августе 2010 года, мы решили съездить за грибами в сторону Хвойной, в деревню Заделье, где обычно летом, живет жена моего друга – Люба Диденко. Места эти знатные насчет белых и других грибов. Как рассказывал муж Любы – Саша (Дед), он приносил за один раз более 1100 боровиков. А Люба летом 2010 г., когда мы приезжали к ней, рассказала, что в один год, маслят они с Сашей набрали зараз 250 кило. Я не верил в такие рассказы, пока сам не убедился в их правдивости.
Я с Аленой и Любой поехали из Заделья за грибами на своей машине в Любины заповедные места - в Задельский Бор, который являлся остатком, некогда огромного лесного массива. Попав в эти места, я поразился этому сосновому бору, протянувшемуся на многие километры и полному грибов и ягод. Мы набрали маслят и белых грибов несколько корзин. Да еще Люба отдала нам свои боровики
Боровичи, вообще, от слова Бор. А Бор – это грибы. Но я хочу сказать пару слов о самих Боровичах. Русская провинция! Как много она значит для России! Она хранительница вековых традиций и заветов предков. Это корни страны, незыблемые основы национального самосознания и культурной мощи. Крупные и столичные города наполнены шумом и суетой. По сравнению с ними русская провинция тиха и неприметна, живет по своим давно установленным порядкам, не особенно оглядываясь на яркие огни столиц. Как много их, провинциальных городов - маленькие точки на карте большой страны. Именно они составляют портрет истинной России.
Одна из таких маленьких точек, которая находится приблизительно на равном удалении от двух столиц (Москвы и Санк-Петербурга) – город Боровичи. Сейчас это второй по величине и промышленному значению город Новгородской области. А начиналось всё с небольшого поселения лоцманов. Ещё во времена Новгородской республики лоцмана проводили торговые корабли через мстинские пороги. В лоцманских поселениях начала развиваться торговля. Это стало поводом для возникновения здесь торгово-ремесленного села под названием Боровический рядок. В 1770 г по высшему монаршему повелению Екатерины II село было переименовано в город БОРОВИЧИ. Сейчас – это мой город!
Я специально немного отклонился от своего детства и перенесся в настоящее, отдаленное от тех счастливых времен на полстолетие. Сегодня, живя в прекрасном и уютном, небольшом районном городе Боровичи, я возвращаюсь к своей деревне – Немойте.
Защемило сердце почему-то,
Хочется до боли и до слёз
Хоть на миг попасть, хоть на минуту
В ту деревню – остров моих грёз.
Где друзья, соседи, все родное,
Где тепло в метели и в мороз,
Где вода, как молоко парное,
Где светло от зелени берёз.
Где у школы – тополя до неба,
На завалинке родня сидит…
Как давно на Родине я не был,
А она мне душу бередит.
В 2010 году мы дважды были в своей деревне. Грустно смотреть на детство с высоты прошедших лет. Большинство моих знакомых односельчан, учителей и друзей лежат на нашем деревенском кладбище у Большого Вира. В деревне для нас, 50 лет назад, кипела жизнь, звенели косы на заливных лугах, гулко громыхали колхозные телеги на нашем деревянном мосту через речку Немойтянку (Брус), заливисто пели по утрам петухи и мычали коровы, идущие в поле, а над хатами ежедневно поднимался из труб дымок, который радовал сердце. Для всех, кто родился и жил в нашей деревне, она и была нам Родиной. Не может быть Родина абстрактным и отвлеченным понятием. На самом деле Родина живет в каждом из нас памятью: о нашей небольшой речке, где мы купались или поили лошадей и коров; о запахе трав во время сенокоса; о деревянном мосте через речку, который сносило во время ледохода, чуть ли ни каждый год; о наших походах в лес за ягодами и грибами; о незабываемых утренних и вечерних рыбалках; о мальчишеских обидах и радостях; о первой любви…
Кто-то придумал особый термин для обозначения этой родины – Малая Родина. Мне, родившемуся и выросшему в деревне, непонятно такое деление. Любовь к Родине – это чувство, которое нельзя раскладывать по полочкам. Оно едино и неделимо, как неделима сама родная земля. Любовь к своей деревне, к тем местам, где ты родился, к речке твоего детства, к земле, где лежат твои предки – это и есть та самая большая любовь к Родине, без которой трудно прожить человеку на свете. А любовь к местам своего детства и есть святая любовь к своей земле, к своему народу, к своей стране. Поэтому родники моей жизни остаются для меня всегда чистыми и незамутненными. Я всегда храню в своей памяти воспоминания о своем доме и своей деревне Немойте, куда меня непременно тянет какая-то особая внутренняя сила.
Деревенские тропки, трава под ногами…
Босоногую молодость вспомнил сейчас!
Где мы всей ребятнёй, под луной, вечерами,
Убегали к реке от родительских глаз.
Разжигали костры, запекали картошку…
С луком, солью, так жадно съедали её.
Безмятежная жизнь, нежно пела гармошка…
Полевая рапсодия – детство моё!
Так всю ночь, до зари. И домой с петухами,
Возвращались под утро, сшибая росу.
Сколько раз эти тропы измерил шагами
И вовек, не забыть мне лугов красоту!
Где туманы седые плывут облаками,
А в прибрежных кустах так поют соловьи!
Ну, какими ещё описать мне словами,
Эту детскую сказку тепла и любви?
Помню старый сарай, запах свежего сена
И осиные гнёзда на стыке стропил…
Ничего мне не надо. Всё это бесценно!
Я, в свои семьдесят, ничего не забыл.
Мое детство прошло в белорусской деревне, в земляничных лесах, кукурузных полях. Детство - это когда большие деревья, и грибные леса и озера, и даже наша река Немойтянка была для нас, ну словно море. Мы пацанами большую часть времени проводили именно на нашей реке. Соответственно, и плавать я научился довольно рано - ещё до школы. Сначала плавал «по-собачьи» (это когда надо интенсивно грести одновременно и руками, и ногами, не высовывая их из воды), а потом уже и традиционными для сельской местности - саженками. Вот так проходило моё настоящее детское лето, без компьютеров и телевизоров - только купание в речке, игры с деревенскими ребятами, запах сена и яблок, качели и рыбалка. Эх, как же хочется вернуться снова в детство! Пробежаться босыми ногами по пыльной дороге, потрепать за ухом старого пса и со всего маху прыгнуть в речку...
Тропинкой детства я бегу. До боли здесь мне всё знакомо... Унять волненье не могу - У Марьи-бабушки я дома! Здесь не был я давным-давно... Четверть века ведь немало. Как в старом и немом кино - всё в памяти моей предстало...
Мое детство застыло на пыльной дороге, мои игры пылятся в огромном шкафу.
Детство - это тогда, когда мир был прекрасен, только жалко, его я вернуть не смогу. Мое детство осталось на ветке березы, да в альбоме из фоток, отцветших, увы. Детство - это когда нарисованы слезы на счастливом лице в предвкушенье мечты. Мое детство прошло... Паспорт скажет точнее. Время лихо куда-то бежит и бежит... Только вот почему-то не стал я умнее от заученных фраз и прочитанных книг. Сколь лет прошло!? О! Боже ж мой! На белом свете дни меняют ночи. В заботах время мчится чередой, а прошлое забыть порой нет мочи! По прошлым далям мысли стаей птиц, промчат меня, насытив мои думы, уносят вдаль, не ведая границ, в прошедшее, как тень неуловимы. Кружась, невольно взор направят мой, под сень рябин, где ангелы парили. Туда, где был недавно дом родной, да на погост, где папу схоронили.
Что такое чувство Родины для меня - человека, проведшего своё детство и юность в белорусской деревне, лучше всего отражено в стихотворении Владимира Фирсова:
Родина, суровая и милая,
Помнит все жестокие бои…
Вырастают рощи над могилами,
Славят жизнь по рощам соловьи.
Что грозы железная мелодия,
Радость
Или горькая нужда?!
Все проходит.
Остается - Родина,
То, что не изменит никогда.
С ней живут,
Любя, страдая, радуясь,
Падая и поднимаясь ввысь.
Над грозою
Торжествует радуга,
Над бедою
Торжествует жизнь!
Медленно история листается,
Летописный тяжелеет слог.
Все стареет,
Родина не старится,
Не пускает старость на порог.
Мы прошли столетия с Россиею
От сохи до звездного крыла,
А взгляни - все то же небо синее
И над Волгой та же тень орла.
Те же травы к солнцу поднимаются,
Так же розов неотцветший сад,
Так же любят, и с любовью маются,
И страдают, как века назад.
И еще немало будет пройдено,
Коль зовут в грядущее пути.
Но святей и чище чувства Родины
Людям никогда не обрести.
С этим чувством человек рождается,
С ним живет и умирает с ним.
Все пройдет, а Родина -
Останется,
Если мы то чувство сохраним.
У каждого возраста есть своя изюминка и своя прелесть жизни, но грибы и рыбалка – они всегда подходят для любого возраста. Во всяком случае, для меня – это точно.
Вот так, от детства и до пенсии, моей всегдашней любовью были: рыбалка, раки и грибы. И, конечно, большая Любовь к своей Родине.
Жизнь – сложная штука. Но надо всегда помнить, что с той секунды, как только любое живое существо появляется на свет божий, оно моментально начинает стремиться к своему концу – к смерти. Это закономерно на всей планете по имени Земля, а возможно и во всей Вселенной. Я родился, прошли мое детство, школа, учеба в ЛМУ, УМЛ, ЛВИМУ - морской Академии, работа, плавания по морям и океанам, а вот, уже и пенсия… А что же там ждет меня впереди?
Ты помнишь, дружище, вьетнамские кеды?
Коленную выпуклость детских колгот?
Настольный хоккей у блатного соседа?
Дай Боже мне памяти, кой это год?
А помнишь те вязаные рукавицы,
Да-да, на резинке из старых штанов,
Родителей наших счастливые лица...
Гагарин, Харламов, Блохин, Моргунов...
Ты помнишь мы жвачку жевали неделю,
На ночь в холодильник её положив?
Ты помнишь «Орленок»? Вот это был велик!!!
Разбит он, до наших детей не дожив...
На школьном дворе помнишь лихость былую?
И первый, с ночевкой в палатках, поход?
И, помнишь, решались мы на поцелуи...
Дай Боже мне памяти, кой это год?...
Так если ты помнишь, - вынь душу на плаху!
Европа... Америка... - просто фигня!
«Несчастное детство»? Идите вы на х..!
Вспоминаю деревню из детства,
Как мы спали на русской печи.
По утру мы лепили из теста,
Пышные булочки и калачи.
Как на дойку коров мы ходили,
Позже вместе садились к столу.
Молоко разливая, шутили,
В огород кто пойдёт по утру.
В огороде ждала нас прополка
И полив насаждений в рядах.
Ну а дома, ждала нас уборка
И река под туманом в кустах.
До обеда на речке купались,
А потом всей ватагой домой.
От Души над собою смеялись,
Кто напялил сандалик не свой.