Рано утром после рождественских - новогодне - рождественских праздников в своей трехкомнатной квартире в центре Саранска очнулся министр культуры республики Мордовия Жерар Ксавие Марсель Депардьё. И схватился обеими ручищами за лохматую голову. Хотелось божоле урожая 1812 года, но в наличие имелся только прошлогодний капустный рассол.
Жерар накинул на вспотевшее голое тело махровый халат, привезенный им из Парижа, и принялся будить девицу, сладко спавшую под теплым стеганым одеялом на его широкой кровати.
- Мадам, проснитесь! - заголосил Депардьё на чистом французском языке.
Мадам просыпаться не хотела и упорно натягивала одеяло себе на голову. Но Жерар был неумолим, он все с большим усердием тормошил ее и, наконец, привел в чувство.
- Что случилось, Жора? - промямлила мадам на французском языке с большим мордовским прононсом, с трудом разлепив глаза и скривив тонкие губы.
- Где я? - испуганно спросил Депардьё, почесывая пятидневную небритость на бледном лице.
- Дома.
- В каком нахрен доме?
- В Саранске.
- В каком нахрен Саранске?
- В столице Мордовии.
- В какой нахрен Мордовии?
- Мордовия – регион России.
- Какой нахрен России?
- Россия – мировая держава!
На лице у Депардьё пробежали судороги. В глазах стоял совсем не театральный ужас.
- Что я здесь делаю?
- Работаешь министром культуры Мордовии, - хихикнула мадам.
- Давно?
- Да уж несколько дней как.
- О, черт побери! Какой сегодня день недели?
- Вторник или среда. Я сама точно не помню. Но сейчас приедет Фролов и все прояснит.
- Кто такой Фролов?
- Это, Жора, твой персональный водитель. Тебе, чиновнику высшего уровня положены по штату служебная квартира, служебный автомобиль, служебная дача и множество других номенклатурных привилегий.
- Да?!
И тут раздался дверной звонок, имитирующий трель подзагулявшего соловья.
- А вот и он! - обрадовалась мадам.
- Кто он?
- Фролов.
- А ты кто?
- А я Жанна, твой главный референт из министерства культуры. Не признал? Пойду, открою дверь.
Мадам выскочила из постели, накинула на вспотевшее голое тело махровый халат, также привезенный Жераром из Парижа.
Фролов довольно долго в прихожей о чем-то перешептывался с Жанной, затем походкой опытнейшего лакея проследовал в комнату.
- Доброго утречка, Жерар Ксавиевич! - его улыбка раза в полтора превышала размеры лица. - Как почивали?- произнес персональный водитель на мордовском языке с едва уловимым французским акцентом. - Я вам бутылочку божоле урожая 1812 года привез. Купил в супермаркете недалеко от вашего дома.
Божоле мордовского разлива, употребленное под квашенную капустку, всем троим хорошо просветлило голову. Депардьё порозовел лицом и явно повеселел.
- Ну что, Жорик, поедем на службу? - рассмеялась Жанна, стреляя похотливыми глазами в министра культуры.
Через полчасика министр культуры в сопровождении референта и водителя, ведших его под руки, появились во дворе дома. Снег искрился и скрипел под ногами. Депардьё был одет в долгополую медвежью шубу, подпоясанную широким красным кушаком, бобровый треух и высокие белые концертные валенки.
В черном «Мерседесе» с основательно затонированными стеклами инициативу в разговоре взял на себя Фролов:
- Жерар Ксавиевич, надо бы карбюратор новый поставить и переобуться в зимнюю резину. А то неровен час… Ну и дворники заодно уж новые купить, масло поменять, коробку передач перебрать, коврики в салоне заменить. Вы бы дали команду главному бухгалтеру Светлане Иосифовне, чтобы она деньжат наличных мне подкинула. А я бы сам все в лучшем виде сделал. Без всяких там автомастерских и автосалонов. И быстрее бы вышло своими руками и дешевле.
Депардьё сидел молча, сладостно закатив глаза, прижавшись к Жанне, которая тоже не подавала признаков сознания. Но водителя это ничуть не смущало. Он принялся разговаривать сам с собой, неся всякую чепуху от прогнозов погоды до последних сплетен, бурно обсуждаемых в гаражах и курилках министерства культуры.
В рабочем кабинете Жанна усадила Жерара в его министерское кресло.
- Сейчас я приглашу Виктора Владимировича, первого заместителя. Ты его помнишь? Вы с ним вчера восемь раз на брудершафт выпивали.
Депардьё этот момент своей страшно богатой биографии совершенно не помнил.
Через несколько минут в кабинете появился седовласый мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в шикарный темно-синий костюм французского производства. В руках у него была раскрытая красная папка. Поправив на тонком аристократическом носу элегантные очки в позолоченной оправе, мужчина приятным поставленным баритоном произнес:
- Доброе утро, Жерар Ксавиевич.
Депардьё промолчал. Голова у него начинала болеть с новой силой.
- Вчера мы с вами эту проблему уже всесторонне обсудили. Осталось лишь вам подписать соответствующие финансовые документы. Я тут подготовил справку. Зачитать?
Депардьё удрученно махнул рукой.
- Жерар Ксавиевич, у нас на балансе министерства культуры состоит 1278 сельских учреждений культуры. Все они пребывают в крайне неблагополучном состоянии, крыши текут, отопления дышат на ладан, фасады разбиты, мебель давно пришла в негодность, музыкальных инструментов и концертных костюмов нет. Собственных средств у министерства культуры нет. Но вы вчера звонили президенту и, пользуясь хорошими личными связями, договорились о полной финансовой поддержке нашего проекта,- тут хитрые глаза первого заместителя министра загорелись голубым бесовским огоньком. Он перешел на шепот:
- На реконструкцию каждого учреждения культуры нам будет выделено по 10 миллионов рублей. Итого по смете это 12 миллиардов 780 миллионов или 320 миллионов евро. Я уже нашел подрядчика, который согласился освоить эти деньги из расчета 75 процентного отката. То есть, подрядчик готов реконструировать все сельские учреждения культуры за 80 миллионов евро. Таким образом, подрядчик готов откатить 240 миллионов евро наличными. Я готов заняться этим делом за 5 процентов от суммы сделки. Остальные деньги – ваши, Жерар Ксавиевич.
- А какой придется уплатить налог? - глаза у Депардьё загорелись таким же голубым огоньком.
- В нашей стране откаты налогами не облагаются, - самодовольно улыбнулся первый заместитель министра культуры, поправляя свои элегантные очки в позолоченной оправе.
Жерар Ксавие Марсель Депардьё принялся усердно щипать себя за правую щеку.
Но это оказался не сон.