У нас будет в этом году (2011-2012) философия ХХ века. И первая лекция будет посвящена Максу Веберу (1864-1920). Родился он еще в ХIХ веке, но самое главное свое произведение – «Протестантская этика и дух капитализма» – он издал уже в ХХ веке (в 1905 году). Макс Вебер – немецкий философ, экономист, социолог. Мое поколение экономику изучало по Марксу. У нас в России была тогда такая традиция – изучать экономику по Марксу. В «Манифесте коммунистической партии», произведении, изданном Марксом и Энгельсом в Лондоне в 1848 году, сказано так: «Буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль. Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана». В ледяной воде эгоистического расчета потопила она священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма, мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли». (Голос из зала: «Но это правда!»).
Правда, но не вся правда! Вопрос теперь в другом. Макс Вебер и Карл Маркс – они в каком-то смысле антиподы. Карл Маркс считал, что бытие определяет сознание. Т.е. экономические формы жизни диктуют социальные и культурные формы. И, соответственно, Карл Маркс объяснял появление протестантизма экономическими факторами, а именно, что нарождавшейся буржуазии нужна была «дешевая церковь» («Это дешевое устройство устраняло монахов, прелатов, римскую курию – словом, все, что было в церкви дорогостоящим»). Вся барочная католическая обрядность была несовместима с духом капитализма; т.е. капиталисты не хотели тратиться на убранство храмов, не хотели платить десятину, не хотели содержать папский Рим с его базиликами, дворцами и пышными церемониями. И поэтому, когда буржуазия пришла к власти, она устроила Реформацию. Таков, по Марксу, генезис протестантизма. А Макс Вебер в своих рассуждениях шел как бы с другого конца. Он утверждал, что сам протестантизм породил такую ментальность, создал и воспитал таких людей, которые стали развивать капитализм, преобразовывать общество, устраивать промышленную революцию и т.д. Это очень интересный спор – между Карлом Марксом и Максом Вебером. Что первично? И та и другая точка зрения очень популярна, имеет много сторонников. Здесь не надо рубить сплеча. Карл Маркс и сейчас не утратил авторитета. И когда марксисты критикуют капитализм, они во многом правы. Аристократы, феодалы, епископы, попавшие в капиталистическое общество, тоже были недовольны. И общее в критике капитализма у аристократов и у Маркса – это его антигуманность.
Kапитализм приводит к «отчуждению» человека от продуктов своего труда, от самой своей деятельности как таковой. Любой из вас, выходя из метро, видит людей, раздающих флаеры, на них часто надеты переносные рекламные щиты (англичане называют таких людей «sandwichmen» = «люди-бутерброды»). Понятно, что эти люди никак не связаны с товарами и услугами, которые они рекламируют. И тем более они никак не связаны с вами. Если они зазывают вас в парикмахерскую, это не значит, что они хотят, чтобы вы были аккуратно подстрижены. Нет, задача этих людей-бутербродов в том, чтобы поскорее избавиться от своих флаеров и получить от работодателя зарплату. Им совершенно все равно, что вы будете делать с этим флаером, который они вам втюхали, и уж тем более все равно, купите ли вы рекламируемые ими товары или воспользуетесь ли вы рекламируемыми ими услугами и пойдут ли эти товары и услуги вам на пользу. И уж, конечно, они не задумываются над тем, что для производства флаеров (они ведь, как правило, бумажные) где-то в Финляндии или России вырубают леса. Т.е. капитализм антигуманен: он безжалостен по отношению к природе, которую он губит и хищнически эксплуатирует, выкачивая из земных недр нефть, вырубая леса, уничтожая животных, загрязняя реки и моря, и безжалостен к людям, которых он эксплуатирует. Капитализм ориентирован только на получение прибыли. И особенность капитализма состоит в том, что капиталист никогда не скажет «хватит», ему всегда мало. Если он что-то производит, он готов производить больше и больше, охватить все больше потенциальных покупателей и потребителей, засоряя при этом ваши мозги навязчивой рекламой.
Вы скажете, что какие-то люди хотят аккуратно подстричься, или обменять квартиру, или выучить английский язык – поэтому распространители флаеров приносят пользу. Так что на первый взгляд капитализм выглядит как «друг человека». Но в действительности это далеко не так.
Слово «капитализм» происходит от слова «капитал», т.е. в конечном счете от латинского слова «caput» – «голова». От слова «caput» образовалось прилагательное «capitalis», как от русского слова «голова» образовалось прилагательное «главный». В католическом богословии есть такое понятие: «peccata capitalia» («главные грехи»): гордость, зависть, гнев, чревоугодие, блуд, лень, жадность. Их еще называют «семь смертных грехов», хотя это с богословской точки зрения не совсем верно: смертный грех – это такой грех, который ведет к утрате освящающей благодати (понятно, что не всякое проявление чревоугодия, гнева, лени или жадности приводит к утрате освящающей благодати). Короче, капитал – это нечто главное, то, что полагается в основании. Но потом это слово приобрело совсем другое значение и очень далеко отошло от слова «голова». Конечно, вы можете сказать, что капитализм – это просто слово для обозначения либеральной или рыночной экономики. Но, как и слово «ренессанс», «капитализм» – понятие историческое, и его можно использовать и используют для характеристики определенной исторической эпохи. Поэт Осип Мандельштам как-то сострил: «Нельзя построить социализм, как нельзя построить ренессанс. Но можно построить кафе Ренессанс». Также нельзя построить и капитализм. Он возник, в каком-то смысле, стихийно. Был период в истории человечества, когда капитализма не было. Например, в Древнем Египте не было капитализма. Не было капитализма и в Шумере, и в Древнем Китае. Эти цивилизации были абсолютно некапиталистическими по своему характеру, там не было свободного предпринимательства. Были ремесленники, которые выполняли какую-то работу, но это был, как правило, государственный заказ. Нужно было сделать столько-то мечей, столько-то боевых колесниц, столько-то кирпичей, столько-то мешков для зерна. И люди делали столько, сколько нужно. В Древнем Египте была, можно сказать, плановая экономика. Освальд Шпенглер говорит, что Древний Египет – это идеал для социалистов. Социализм буквально копирует египетскую модель, где чиновники и жрецы решали, что должен делать каждый человек, четко распределяли обязанности. Строили, например, пирамиду Хеопса. Ее строили сто лет. Это не было частное предпринимательство. Это был госзаказ. Надо было построить эту пирамиду, чтобы душа фараона Хеопса оказалась в раю. Т.е. абсолютно иррациональная, с современной точки зрения, цель, которая никому не сулила прибыли. От этой пирамиды прибыль получают лишь в наши дни, причем, главным образом, туристические фирмы. Но очень долгое время о прибыли (и о туристах) вообще не было речи. Т.е. капитализм не всегда был. Это очень важно отметить. Знаете, есть такой вопрос, который любят ставить философы: «Почему вообще что-то есть, когда могло ничего не быть?». Этот вопрос можно ставить применительно к разным вещам, например, к вселенной или даже к самому себе. И можно задать этот вопрос применительно к капитализму. Почему капитализм возник, когда он мог, вообще говоря, и не возникнуть? И вот Макс Вебер дал один из вариантов ответа на этот вопрос. Очень интересный и оригинальный ответ, мы к такому ходу рассуждений не привыкли, и поэтому нам этот ответ кажется странным и даже перевернутым вверх ногами. А именно, Макс Вебер утверждает, что сначала появился протестантизм как духовное движение, и появление протестантизма привело к появлению капитализма. За счет чего? За счет появления определенного психологического типа личности. Дело в том, что в Католической Церкви, как вы знаете, человек был нацелен на спасение души. И поскольку спасение души осуществляется, в том числе, и усилиями самого человека (так учит Католическая Церковь), то не только Бог спасает человека, но и человек должен принять участие в деле собственного спасения – добрыми делами, молитвами, паломничествами. Вы, наверное, слышали о поэме Чосера «Кентерберийские рассказы». Люди отправлялись в паломничество в Кентербери, потом в Сантьяго-де-Компостелу и, конечно, в Рим и Иерусалим. Задумайтесь, какова цель паломничества? Это что – путешествие, шоп-тур? Ясно, что средневековый паломник – это не купец, он ничего не хочет ни купить, ни продать. Что же он ищет в этом паломничестве, ради чего его затевает? Во-первых, здесь есть мистический момент, но еще он надеется получить за это паломничество от Бога некоторую награду. И Католическая Церковь его в этом поощряет. Ты молодец. Ты пошел в паломничество, и ты получишь награду.
Лютер, и Кальвин, и другие вожди Реформации нанесли удар именно по этому тезису. Лютер сказал: мы спасаемся только верой, а не делами. Эти дела: паломничества, почитание святых, почитание икон – это все суета. Вот Людовик XI – был такой король во Франции в конце XV века – когда умирал, очень боялся, что попадет в ад, потому что он много грешил. И вот, перед смертью он обложился мощами: собрал мощи со всей Франции, повелел принести их в свою спальню и расставил их вокруг себя. И еще пригласил из Италии монаха, славившегося своей праведностью, – Франциска из Паоло (позднее причисленного к лику святых): специально выписал его из Италии, чтобы он был с ним и молился за него. Вот такова была вера в конце XV века, накануне Реформации. Вера, которую Лютер и последующие идеологи протестантизма будут называть «языческой», а современные религиоведы – «магической». Принцип магизма такой: я что-то сделаю, и мне за это что-то будет. Конечно, мы не можем знать всех исторических деталей, но мы можем попытаться проникнуть в психологию средневекового человека. Пусть тайники души нам неизвестны, но общая направленность средневекового общества нам понятна. Человек активно стремится совершать какие-то дела для спасения собственной души и для достижения большей близости с Богом, для духовного роста, духовного совершества. Т.е. его активность направлена на духовные цели. Отсюда много священнических и монашеских призваний, рост и процветание монастырей. Люди отказываются от брака, от семьи, предаются молитве, посту, созерцанию, умерщвлению плоти. Некоторые духовные практики, распространенные в эпоху средневековья, нам сейчас кажутся странными, например, самобичевание. А в то время были такие кающиеся, которые бичевали себя (их называли «флагеллантами», flagellantes, т.е. бичующимися). Флагелланты иногда собирались в большие толпы и устраивали процессии. Некоторые монашеские ордена ухаживали за больными чумой, хоронили мертвых. Элементы этого средневекового уклада в католических странах сохранялись еще в XIX веке. Например, Диккенс, путешествуя по Италии в 1840-е годы, описывает такую сцену: умирает какой-то человек, родственники уезжают, а приезжают монахи из похоронного братства и похороны берут на себя. А родственники в это время где-то отдыхают. Т.е. никто из близких не провожает человека на кладбище.
Эта книга Диккенса называется «Картины Италии». Она переведена на русский язык. Многое Диккенса как протестанта поразило в католической Италии. Как будто он побывал в другом мире! Так было еще в XIX веке. Сейчас, если приедешь из Англии в Италию, ничего особенного не заметишь. Отличие только в том, что в Англии автобусы с другой стороны подъезжают к остановке. Но в основном и Италия, и Англия – обычные европейские государства, с фастфудом, супермаркетами, вокзалами, аэропортами, автостоянками, метрополитеном. И, главное, люди совершенно одинаковые: лица, манеры, прически (особенно, что касается молодежи). Т.е. когда прибываешь из Англии в Италию, нет ощущения, что попадаешь в другой мир. А у Диккенса такое ощущение было. Т.е. речь идет о том, что или капитализм меняет человека, воспитывает его в определенном духе (это точка зрения Маркса), или люди, воспитанные в определенном духе, создают и соответствующее общество. Ведь можно поставить вопрос и так: отчего вообще появился капитализм, как сложились эти капиталистические общественные отношения? Было ли появление капитализма исторической необходимостью? Маркс отвечает на этот вопрос утвердительно. Согласно его теории, экономика развивается и остановить экономический прогресс невозможно. Экономика развивается по каким-то своим внутренним законам, что приводит к появлению новых экономических укладов. С появлением фабричного производства возникает возможность получения больших прибылей, и тогда, собственно говоря, и наступает капитализм. Чем отличалась, по Марксу, та же Англия от Италии во времена вышеупомянутого путешествия Диккенса, т.е. в 1840-е годы? В Италии еще господствовало мелкое ремесленное производство, а в Англии – фабричное.
Сейчас Италия уже не та, что была при Диккенсе. Сейчас Италия уже вполне капиталистическая. Но во времена Диккенса Италия еще не была капиталистической. Перед мелким итальянским кустарем еще не стояла проблема сбыта так остро, как она стоит перед капиталистом, производящим большое количество товаров (т.н. массовое производство). Вот вы произвели, например, 1 миллион бутылок кока-колы. И вам надо срочно эту кока-колу продать, потому что иначе у нее истечет срок годности. И поэтому на каких-нибудь спортивных состязаниях надо обязательно разместить рекламные плакаты, призывающие пить кола-колу, или устроить праздник кола-колы с выступлениями каких-нибудь популярных певцов и т.д. Короче говоря, кока-колу надо обязательно продать. Капиталист постоянно озабочен: если он не продаст товар, то он сгниет, испортится, в конце концов, надо платить за склад. У итальянского ремесленника времен Диккенса этих проблем не было. Он делает какие-нибудь декоративные кошельки, бисером вышивает на них узоры, а женщины, например, делают кружева. Какие-то есть у них заказчики, все друг друга знают, спокойно, не торопясь, работают, получают за сделанную работу деньги и живут. Этот итальянский ремесленник, конечно, не станет никогда миллионером, но и бедствовать тоже не будет. Но когда наступает капитализм, и изделия, которые делались вручную, теперь делаются на фабрике, эти мелкие ремесленники начинают разоряться. Капиталист разоряет их и заставляет идти работать на завод. Так происходит экспансия капитализма. Капитализм распространяется с севера на юг, с запада на восток и захватывает и Испанию, и Италию, и Россию, и Индию... Капитализм по природе своей стремится к экспансии. Он хочет объять весь мир. Производитель кока-колы хочет, чтобы и в Саудовской Аравии пили кола-колу, и на Северном полюсе пили кока-колу. А есть компания Пепсико, которая хочет, чтобы люди пили не кока-колу, а пепси-колу. И при этом надо учесть, что ни доходов, ни рынков никогда не бывает достаточно. «Nunquam satis» («Никогда не достаточно»), как говорили древние римляне. У капиталиста такое ощущение, что если он остановится, то погибнет.
И опять мы возвращаемся к вопросу: что здесь первично? Экономическое развитие или развитие духа? И вот Макс Вебер считает, что развивается дух человеческий. Дух проходит через определенные этапы. Протестантизм – это некое духовное движение, и Лютер, инициируя протестантизм, вовсе не думал, что он тем самым создает капитализм. У него были абсолютно далекие от экономики идеи и цели. И то же самое можно сказать о другом идеологе Реформации – Жане Кальвине. И Лютер, и Кальвин думали о спасении души. Они оба считали, что Католическая Церковь пошла неправильным путем, она неправильно воспитывает людей, она их учит магии и идолопоклонству, она их учит пассивности (вопрос из зала: «Получается, что католику должен быть чужд капитализм?»). Отвечаю: по Максу Веберу – да! Более того, Макс Вебер пытается это доказать, и у него довольно убедительно это получается. Есть разные типы мировоззрения. Есть мировоззрение средневековое. Суть его такова: да, есть проблема, первородный грех, и есть личные грехи, надо с ними что-то делать. И возникает вопрос: что с ними делать? Предлагается несколько вариантов ответа, и наиболее распространенный вариант – это идти путем духовного самоусовершенствования, т.е. становиться святым. И возникает вопрос: а чья это работа? Кто должен совершенствоваться? Вот Игнатий Лойола и Иоанн Креста (хотя это уже XVI век) дают такой вариант ответа: это задача самого человека. Духовное самоусовершенствование – это путь души к Богу. Если вы стремитесь к Богу, стремитесь к совершенству, вам уже не до капитализма.
Очень интересный здесь момент. Иоанн Креста и человек, идущий его путем, никогда не станет капиталистом. Потому что у него другие задачи. Его задача – это достичь некоего состояния души. Вы знаете, что, согласно Иоанну Креста, душа проходит через три этапа: путь очищения, когда человек кается в грехах, потом путь просвещения (ночь души), когда он ищет Бога (самый мучительный этап), когда человек, с одной стороны, чувствует свет от Бога, но, с другой стороны, этот свет субъективно воспринимается как мрак. И, наконец, путь единения, когда достигается единство с Богом. Вот сегодня праздник святой Терезы Авильской (лекция была 15 октября 2011 года), как раз прекрасный повод поговорить об этом. Но ни святая Тереза Авильская, хотя она была очень предприимчивая и основала много монастырей, ни Иоанн Креста не были людьми капиталистического склада. Предприимчивость святой Терезы Авильской – это не предприимчивость капиталиста, это духовная предприимчивость: она хотела как можно больше людей обратить к духовной жизни. Такой же был святой Игнатий Лойола. Он всегда был недоволен своими достижениями, он хотел, чтобы иезуиты проникли и в эту страну, и в ту страну, он хотел основать иезуитские коллегии повсюду, призвать в орден как можно больше людей, обратить как можно больше грешников на путь покаяния. И многое ему удалось. Слово «иезуит» стало известным во всем мире. Но все-таки святой Игнатий Лойола не капиталист. Деньги и промышленность не в центре его внимания.
Так что католики для капитализма не годятся, даже такие активные, как Тереза Авильская и Игнатий Лойола. Для капитализма нужны протестанты, причем лучше всего, как считает Макс Вебер, кальвинисты. Сам Вебер был из протестантской семьи. Его отец был лютеранин, а мать кальвинистка, из французских гугенотов, бежавших после отмены Нантского эдикта в Германию. И вот, сравнивая своего отца и свою мать, Вебер приходит к выводу, что даже лютеране не совсем годятся для капитализма: они слишком ленивы, им недостает энергии. Лучше всего соответствуют духу капитализма кальвинисты: гугеноты и пуритане. Также хороши для капитализма, согласно Веберу, различные сектанты: баптисты, квакеры, мормоны и т.п. Он не дожил до появления свидетелей Иеговы, но, может быть, тоже включил бы их в свой список. Первый тезис хорошего протестанта (и, тем более, сектанта): «Мы спасены!». Христос уже нас спас. Он сделал всё необходимое для нашего спасения. Теперь задача верующего – радоваться и свидетельствовать. Т.е. никаких паломничеств, умерщвлений плоти, розариев – все это не надо делать, все это абсолютно лишнее, пустое, бестолковое, это всё паписты делают, это всё не нужно. От папистов надо отталкиваться. Непохожим надо быть на них. Потому что они сыны погибели, зачем же на них походить?
Короче, у протестантов высвобождается некий резерв духовной энергии для занятия бизнесом. У католика этого резерва, вообще говоря, нет. Католик всегда вспоминает слова Христа: «Не можете служить Богу и маммоне». И, в силу своего воспитания, склонен понимать их буквально. Мы не от мира сего, и наша задача – это стяжание Духа Святого, т.е. достижение духовного совершенства. А вот Лютер говорит, что если ты хочешь стать хорошим христианином, выбери себе призвание, специальность, ремесло и достигай в нем совершенства. Это не обязательно должна быть специальность экономиста или ремесло руководителя предприятия, но, в принципе, и в этом ничего плохого нет. Т.е. если я буду начинать каждый свой день с чтения каких-то деловых газет и следить за курсом акций, то в этом нет ничего плохого. А если я католик, я могу испытывать напряжение: почему я не читаю духовную литературу, а просматриваю какие-то столбцы цифр. Т.е. у меня возникает ощущение, что я занят не тем, чем надо. Для протестанта здесь нет проблемы, потому что то, чем занимаются католики: молятся по четкам, читают какие-то бредовые сочинения (Фому Аквинского и т.п.) – это только пустая трата времени. Более того, они (католики) впадают в бесовскую гордыню: им кажется, что они сами себя спасают, хотя на самом деле их спас Иисус Христос. Т.е., с точки зрения протестантов, то, что делают католики (духовная жизнь католиков), – это как бы извращение.
Сейчас, конечно, всё изменилось (начало меняться уже при Максе Вебере). И Макс Вебер, когда побывал в Америке в 1904 году, сказал: «Нынешние протестанты не создали бы капитализма». Это должны были быть те фанатики, первые протестанты, которые сами могут умереть и могут убить из-за веры. Те, которые стали жертвами Варфоломеевской ночи, но которые и сами убивали, кощунствовали, оскверняли мощи и Святые Дары, уничтожали картины и скульптуры в соборах. Вот какой был пафос первых протестантов. Их можно сравнить с первыми коммунистами. Т.е. это были люди «пассионарные», если воспользоваться термином Л. Н. Гумилева. Это такой же пассионарный взрыв, который в свое время привел к возникновению и быстрому распространению ислама в VII веке нашей эры. И вот эти фанатичные протестанты создали США. И когда они создали США, они создали их как изначально капиталистическое государство. В основание этого государства они заложили свои идеи. Первая идея: каждый за себя, один Бог за всех. Т.е. идея индивидуализма. Каждый спасается, т.е. строит свои отношения с Богом, в одиночку. А церковь (протестантская), если и имеет значение, то лишь как общество верующих. Еще Лютер, когда переводил греческое слово ekklesia, перевел его немецким словом Gemeinde, т.е. община, а не словом Kirche (церковь). Церковь, согласно Лютеру, есть сообщество. Сообщество людей, которые правильно поняли призыв Христа, откликнулись на него, и их объединяет только вера. А католики считают, что Церковь – это единый организм. И еще католики верят, что Церковь – это Новый Израиль. Был Ветхий Израиль – народ еврейский, избранный, и, по аналогии, христиане – это Новый Израиль. Как всякий народ бывает связан узами национального родства, так и христиане связаны между собой узами духовного родства. И так считали все до Лютера, пока Лютер не сказал, что все это не так: я никакого родства с Папой Римским не ощущаю, он мне никакой не брат, он антихрист и лжепророк. Римская Церковь – это Вавилонская блудница, Рим – это Вавилон. У Папы тиара в виде двух рогов. Эти рога – как бы рога агнца, но на самом деле, как считали первые протестанты, это только мимикрия под агнца: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли, он имел два рога, подобные агнчим, и говорил, как дракон» (Откр 13, 11). Такое толкование Апокалипсиса было очень популярно во времена Лютера и первых протестантов. Т.е. фактически Рим в их глазах – это престол сатаны. Но от сатаны разве можно ждать спасения? Это будет не спасение, а гибель. Значит, Католическая Церковь – враг, и надо с ней бороться. И первые действия протестантов – это действия борцов или мучеников. Т.е. надо или пострадать от этих изуверов-папистов, или уничтожить их. И, наверное, одной из самых любимых евангельских цитат у протестантов была следующая: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить, а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф 10, 28). Это пассионарность – когда человек готов умереть за свою идею. Ни одно новое движение не может победить, если нет определенного количества людей, готовых умереть за него. И таких людей среди первых протестантов было очень много. Людей, способных к подвигу.
Теперь возникает вопрос: вот они, наконец, победили в отдельно взятой стране: в Голландии, в Швейцарии, в Англии. Прогнали ненавистных папистов. Что дальше делать? Что делать героям, потенциальным мученикам, которым не дали умереть за свою веру? А порыв у них есть. И эту неизрасходованную энергию они преобразовали в земное призвание. Им же запретили читать розарий, заниматься духовной жизнью, ходить в паломничества, поступать в монастырь (все монастыри в протестантских странах были упразднены). Они приходили в кирху или молельный дом, слушали проповедь, пели... Это были собрания единомышленников. И там самое главное, чтобы не затесался чужой человек, враг. Все должны быть одушевлены одной идеей. А в Католической Церкви – это не главное. Человек приходит на мессу, и ему в принципе все равно, кто сидит рядом с ним: может быть, какой-нибудь тяжкий грешник или даже «засланный казачок». Настоящего верующего-католика это абсолютно не интересует. Потому что верующий-католик сосредоточен на Боге и на жертвоприношении мессы; духовно он как бы присутствует на Голгофе. А на Голгофе, как мы знаем, был разный народ. Пусть кто-то рядом с ним и гибнет. Конечно, это ужасно. Может быть, у некоторых верующих, достигших высокой степени совершенства, есть дар кардиогнозии, и они знают, кто из присутствующих на мессе находится на пути к гибели, а кто – на пути к спасению. Но этим знанием верующий-католик никогда не поделится.
Но вернемся к протестантам. Итак, у протестантов практики благочестия не отнимают столько энергии, времени и сил, сколько они отнимают у католиков. А куда девать эти силы? Они реализуются, как считает Макс Вебер, в экономической деятельности человека. Человек начинает работать, и эта работа не просто отбывание какой-то повинности, а это – призвание человека. Макс Вебер использует здесь немецкое слово «Beruf», которое можно перевести и как «призвание», и как «призыв» и которое имеет явные религиозные коннотации. Человек своей работой себя освящает и, что немаловажно, добывает деньги для своей общины. Не будем забывать, что протестантская церковь была новой организацией, созданной в пику прежней (т.е. Католической Церкви), и протестанты понимали, что если они сами не будут себе помогать, то они просто погибнут. Ведь, если подумать, кто был, в сущности, Лютер? Католический монах-августинец и профессор Виттенбергского университета, которого Папа Лев Х отлучил от Церкви. В принципе, любой из немецких князей мог его арестовать и передать в руки инквизиции. И Лютера сожгли бы на костре, как Яна Гуса или Савонаролу. Короче, Лютер рисковал. Никто еще не знал тогда, что он сможет увлечь за собой пол-Европы. Когда он только начал свою борьбу с папством, он шел на подвиг. Потом это стало символом: «На том стою и не могу иначе» и т.п. Вначале, действительно, был какой-то момент вызова. Но если Савонарола, бросивший вызов Папе Александру VI, закончил свою жизнь на костре, то Лютер в поединке с Папой Львом Х одержал победу. Кстати, Лютер знал о Савонароле и считал его одним из своих предшественников: потому-то фигура Савонаролы и включена в скульптурную композицию мемориала Лютера в Вормсе. А почему Лютер одержал победу? Он обратился за поддержкой к светской власти, к немецким князьям, и князья поддержали его. Т.е. Лютер реализовал мечту Макиавелли о «вооруженном пророке». Потом Ленин скажет: «Революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». В том то все и дело, что Савонарола, в отличие от Лютера и Ленина, не решился оказать своему противнику вооруженное сопротивление. Именно размышляя над печальной судьбой Савонаролы, Макиавелли и пришел к выводу, что пророк должен вооружиться, чтобы победить. Не сам пророк, конечно, один в поле не воин, но он должен создать движение, т.е. прибегнуть к земным средствам для успеха своей проповеди.
И это уже направляет внимание человека на земные цели. Т.е. необходима чисто земная организационная деятельность, на которую у такого чисто духовного человека, как Савонарола (ведь он был ученый-богослов, вроде Фомы Аквинского), не было ни сил, ни времени. Поэтому, когда Савонаролу арестовали, он не оказал сопротивления и был казнен. Лютер же был талантливым организатором. И для организации борьбы с папством он выдвинул сомнительный с интеллектуальной точки зрения, но понятный народу лозунг-речевку: «Рим – Вавилон, Папа – Антихрист». Это была простая, четкая и ясная формула, которая перед каждым ставила вопрос ребром: «С кем ты? С Богом или с дьяволом?». И народу это было понятно, гораздо понятнее, чем 95 тезисов того же Лютера против индульгенций. Народ не понимает богословских тонкостей. Он понимает простые вещи. Как в исламе: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк Его». И, дав народу простую, хотя и сомнительную с богословской точки зрения формулу (под которой интеллектуал Савонарола побрезговал бы подписаться), Лютер победил. А когда религиозные войны кончились, протестанты, как бы демобилизованные, занялись бизнесом. И успешностью этого бизнеса они должны были доказать себе и другим, что Бог их любит и они спасены. Здесь такой интересный момент. Спасенный человек, т.е. настоящий христианин, т.е. протестант, должен в жизни видимым образом отличаться от лжехристиан, т.е. от католиков-папистов (которые, по мнению протестантов, никакие не христиане, а язычники). Надо было работать так усердно, чтобы на этом фоне католики-паписты выглядели бы лентяями и лузерами.
Настоящий христианин, т.е. протестант, в отличие от папистов – блудников и пьяниц – должен быть целомудренным, верным своей жене, чадолюбивым и успешным в бизнесе или в другом своем призвании, чем бы он ни занимался. Если он рабочий, он будет работать по 16 часов в день. Так работали пуритане. Когда они пришли к власти в Англии, они даже театры запретили. И в кальвинистской Женеве до середины XVIII века не было театров. Потому что в театре, с точки зрения кальвинистов, было что-то языческое. Всё лишнее – отбросить. Быть аскетами. Вот этот аскетический дух, присущий первым протестантам, с точки зрения Макса Вебера, и был тот «дух», который породил капитализм. Капитализм, как эти ни парадоксально, не рождается от жадности, от того, что человек хочет иметь больше денег. Роскошь и разврат – это признаки уже загнивающего капитализма: создавался же капитализм аскетами, людьми глубоко верующими.
И еще очень важный момент, на который указывает Макс Вебер: кредит. Для бизнеса нужен кредит. Нужен человек, которого ты можешь попросить о ссуде. И этот человек должен доверять тебе, как самому себе. Именно такие братские, доверительные отношения были в первых протестантских общинах.
Надо также учесть, что Макс Вебер, подобно Ленину, отделял промышленный капитализм от финансового. Когда появились банки и страховые компании, потребность в друзьях, которые могут выручить в беде, отпала. Кроме того, финансовый капитализм порождает такое явление, как спекуляцию, монополизм, игру на бирже. Тут, разумеется, протестантские добродетели не только неуместны, но прямо вредны. И когда Вебер пишет, что протестанты создали капитализм, он оговаривается, что имеет в виду промышленный, а не финансовый капитализм. А уже промышленный капитализм затем породил финансовый. Спекулировать акциями, скупать доходные предприятия, чтобы потом их ликвидировать или перепродавать, можно лишь тогда, когда промышленный капитализм уже достиг высокой ступени развития.
Финансовые олигархи не смогли бы создать капитализм, они могут на нем только паразитировать. Но сам капитализм как экономическую систему надо было создать с нуля. В XVI веке ее еще не было. Я был воспитан на Марксе, поэтому мне казалось, что капитализм развивался стихийно, рос, как какое-то живое существо. А до капитализма был феодализм, а до феодализма – рабовладение. И все это развивалось и сменяло друг друга как бы само собой, без всяких духовных движений. Единственное, что смущало меня в этой марксистской схеме, что было в ней непонятно – как это люди работали на фабриках по 16 часов в день, что их удерживало? Ну, тут мне рассказывали в школе про восстание луддитов, которые ломали станки, про Байрона, который написал «Song for the Luddites» и т.п. Из одного какого-то фактика (где-то какое-то восстание произошло) делались обобщения, что якобы все рабочие ненавидели эти станки, эти машины и работали с отвращением. А Макс Вебер говорит другое: рабочие трудились на фабриках с энтузиазмом, потому что они в этой работе видели некое религиозное призвание. Бог дает мне работу – значит, Он любит меня. А папистов Бог не любит: они ленивые, нечистоплотные, пьяницы, картежники... И этой своей ленью, этой своей распущенностью, этим своим пьянством они показывают, что они сыны дьявола. А вот я работаю по 16 часов в день, зато Бог любит меня и дает мне силы. Т.е. имело место постоянное самоутверждение в труде. Человек постоянно доказывает себе и окружающим, что он любим Богом. И что он прав, а те, ленивые, неправы.
Вот приезжает Диккенс в Италию. Он пишет: «Улицы Генуи немало бы выиграли, если бы сюда ввезли некоторое число священников с располагающей внешностью. Каждый четвертый или пятый мужчина на улице – священник или монах; в любой наемной карете на ведущих в город дорогах вы обнаружите среди внешних и внутренних пассажиров по меньшей мере одного представителя духовенства. Я нигде не встречал более отталкивающих физиономий, чем среди этого сословия. Если почерк природы вообще доступен прочтению, то большего разнообразия лени, хитрости и умственной тупости не найти, пожалуй, ни в каком другом разряде людей во всем мире». Итак, он уже прочел в этих лицах пороки. Потому что он (Диккенс) так воспитан. Ему с детства внушали, что католические священники ленивые, хитрые и тупые, и он увидел в них то, чему его научили. И дело тут не в Диккенсе: каждый англичанин видел такими итальянцев. Т.е. протестант такими видит католиков. Это очень интересный психологический момент. Диккенс воспитан в убеждении, что протестанты правы, а католики неправы, и если его вдруг осенило бы (как Джона Генри Ньюмена), что католики все-таки правы, то это была бы мучительнейшая для него мысль. Чтобы обратиться в католичество, ему надо было бы всё менять. Все, что ему прививали с детства, надо было бы подвергнуть переоценке.
Иными словами, протестантизм – это мировоззрение. И протестантизм, будучи мировоззрением и одновременно духовным движением, породил капитализм. Вот, собственно говоря, главный тезис Вебера. И этот тезис прямо противоречит тезису Маркса, что духовные движения (в том числе протестантизм) порождаются стихийным развитием экономики. Таким образом, мы имеем две прямо противоположных точки зрения, и мне как идеалисту ближе точка зрения Макса Вебера. Хотя как христианину мне не так просто понять, почему Бог попустил появление таких духовных движений, как ислам, протестантизм, коммунизм. Но ведь, с другой стороны, были же три искушения Христа?
Т.е. попущены какие-то искушения для человечества: искушение исламом, искушение протестантизмом (или капитализмом), искушение коммунизмом. И на эти искушения купились не самые плохие люди. Откуда фанатизм, откуда пассионарность? Человек пассионарный – это человек неплохой. И у мусульман, и у протестантов, и у коммунистов имеются прочные нравственные устои. Но у них нет, конечно, главного, а именно, правильного понимания того, что хочет Бог от этого мира. Т.е. все они в плену иллюзий. И если затронуть их за живое, затронуть их иллюзии, они могут очень сильно обидеться. А что касается Соединенных Штатов, то это изначально было государство, организованное протестантами для протестантов. Для первых переселенцев-пуритан это была земля обетованная, и они плыли туда с этими идеями. И там они, действительно, развернулись как следует. Вытеснили голландцев, вытеснили французов, вытеснили индейцев, вытеснили испанцев, а потом – прогнали и самих англичан. И овладели всей страной. Кто хочет изучать плоды протестантизма – пусть изучает историю США. А если хотите увидеть плоды ислама – изучайте историю Османской империи или поезжайте в Саудовскую Аравию. Женщины ходят в платочках, водку нельзя купить ни за какие деньги. Короче, другое общество. Общество, основанное на других принципах. Общество, в котором вы почувствуете себя чужим и не поймете его, пока не поймете внутреннюю логику той идеологии, которая его вдохновляет. Если вы хотите жить комфортно в Саудовской Аравии – принимайте ислам. Причем не лицемерно, а от всего сердца. Если вы хотите достичь успеха в США – станьте баптистом, станьте квакером (вот даже Бродский, приехав в США, заговорил о кальвинизме). Ну и, наконец, коммунистическое государство – это мы все видели. Вступаешь в партию – и перед тобой открываются перспективы: за границу можешь поехать, квартиру приобрести... Ты – человек. Если ты беспартийный – ты как пария в этом обществе. Т.е. ты, конечно, существуешь, но как бы на обочине. Пирог делят без тебя. Всерьез тебя воспринимать не будут. Даже философию нельзя было преподавать, если ты беспартийный (за двумя-тремя исключениями, которые подтверждают правило).
Итак, если мы хотим осмыслить мировую историю и, в частности, понять такое явление, как капитализм, то можно рассматривать всю историю и капитализм в частности как следствие экономического развития человечества, но можно стать и на другую точку зрения и рассматривать капитализм как явление духовное, следствие духовного движения человечества. А духовные движения бывают разными. Макс Вебер считает, что капитализм есть порождение протестантизма. А что представляет собой протестантизм? Соблазн ли это («идея Ротшильда» по Достоевскому), есть ли в нем есть что-то искреннее и подлинное, как в исламе и коммунизме? Это вопрос очень интересный. И когда сейчас говорят «экуменизм», «мы с протестантами должны дружить», то не надо забывать, что это уже не те протестанты, и мы уже не те католики. Произошло, по К. Леонтьеву, «вторичное смешение». Т.е. в каком-то смысле все различия сгладились, потому что исчезла пассионарность. И поэтому на этой «субпассионарной» стадии, у этого догорающего костра наших идеалов мы можем протянуть друг другу руку. Но за этим дружеским жестом уже ничего не стоит. Нет самой основы взаимоотношений, т.е. страсти. Страсть исчезла. Посидели за круглом столом, выпили кофе, послушали доклады, сами выступили... Но, в сущности, ничего не меняется. Т.е. та эпоха, о которой писал Макс Вебер, ушла в прошлое, а для понимания того, что происходит сейчас, нам придётся oбратиться к другим философам.