И ВСПОМНИЛА Я
НОВОГОДНЮЮ ЁЛКУ....
На фото - мой папа, Мертц Пётр Александрович.
Донецк. Новый 1997 год. Телефон не умолкает. Но как-то не радует праздник этот. Всё наперекосяк. Вспомните, время-то какое было! Хоть и каникулы на работе сделали, и гуся прикупила на последние гривневые деньги.
Получился красивый, румяный и гости зашли, как и люблю, под самый, самый.... неожиданно и называю это чудом, Тамара и Алим Рубцовы. Они, давние мои коллеги, дендрологи высочайшего класса и создатели дендрария ботанического сада, который облюбовал для своих вилл, любитель прекрасного, Виктор Янукович.
Тамара, шумная, весёлая, в роскошном платье, с копной прекрасных рыжих волос - справедливое украшение нашего праздника.
Да и ёлка, как положено, новогодняя стоит у нас, правда искусственная, но серебристая, в шарах вся, а мне, вдруг, вспомнилась встреча 1945 Нового года в Воронежском заповеднике, созданном на территории бывшего мужского монастыря. Мы только что вернулись из эвакуации с Горного Алтая из марало-совхоза, что в селе Куехтонар, недалеко от Шебалино.
Кругом усадьбы бобрового заповедника, где мы и до войны жили — всё сплошь смешанные широколиственные леса, сосны много. А вот ели, удивительной красоты, далеко, далеко росли, за плёсами вдоль реки Усманка, левого притока реки Воронеж, и появившись в нашем доме под самый новый год тогда, "приходили" к нам и в другие годы тоже.
Мы с братом чувствовали, что папа готовит нам что-то к празднику и первым признаком был, закрытый на замок сарай. Обычно он был открыт и мы беспрепятственно проникали туда, чтобы отбить кусок - другой жмыха, который в те времена был самым доступным нашим лакомством....
Коричневые круги — диски, толщиной в два сантиметра примерно, спрессованные остатки от переработки семечек на маслобойне - лежали в сарае на сене и нам разрешалось есть его неограниченно.
Мы выискиваем щели и заглядываем внутрь сарая и видим что-то дремучее и зелёное заполняет всё его небольшое пространство..Ели, ели... Так много? Зачем ?
Это был здесь первый наш Новый год после возвращения из эвакуации. Ещё шла война. Украшений не было и папа решил порадовать нас с братом шалашом, сделанным в cвоей спальне - кабинете из трёх пышных ёлок. Он прислонил их к стене, вдоль которой стоял ничем не покрытый деревянный диван ещё из монастырской мебели. У нас была не одна, а целых три ёлки и это был великолепный подарок..
Наши новогодние праздники проходили в вползании и выползании из куреня этого. Бесчисленное количество раз мы с братом вползали с одной и выползали с другой стороны, сопя и опережая друг друга. Веточки, отдельные хвоинки приятно щекотали, ласкали, царапали наши руки, лица, путались в волосах, оставляя липкие смолистые следы. От переполнявших эмоций мы визжали и заливались смехом. Игрушек и других развлечений у нас не было. Только - что срубленные ели в тепле источали на всю нашу квартиру смолистый, хвойный аромат. Запах праздника. . .Он остался на всю жизнь....
Потом папа садился с нами в этом шалаше на лавочку, обнимал нас с братом и рассказывал историю — сказку, в которой присутствовали все, живущие в нашем уголке люди, и мы их знали, и все они охотились за большим глиняным кувшином с деньгами, тщательно припрятанным разбойниками в ближайшем нашем лесу на первом бугре, с которого днём мы катались на санках, и все потаённые места которого нам были знакомы. Разбойники приходили неизвестно откуда тёмными ночами, когда в заповеднике все крепко спали.
Чем ближе приближалась сказка к концу, тем голос папы становился более напряжённым, более таинственным, неспешным и мы всякий раз c нетерпением ожидали развязки, а он тянул и тянул.. . Мы всё больше и больше прижимались к нему, ожидая чего-то страшного....
Почему-то сказка у папы всегда заканчивалась неожиданно, с большим сюрпризом и очень смешным, а найденный кувшин оказывался без денег. Мы хохотали все вместе и продолжали играть с папой, садясь ему верхом на шею, и знали, что завтра опять всё повторится....
К новогодней ёлке 1946 года мы готовились по-другому. Война закончилась. Приезд к нам из эвакуации папиного брата, демобилизованного после ранения и контузии, с женой и двумя дочками — нашими двоюродными сёстрами, киевлянами, которым после войны некуда было возвращаться, внёс в нашу детскую жизнь много нового и радостного.
Взрослым, может, и было плохо, а нам было весело.
Нас оказалось восемь человек в двух небольших комнатах. Мы, дети, спали на русской печке. Усаживались там и пели песни, рисовали или просто возились. Грызли тыквенные семечки, которые бабушка вкусно поджаривала в русской печке. Тут же сушилась наша одежда, промокшая после игр в снежки и катания на самодельных санках. Даже не помню, чтобы ссорились. Утром садились и чистили целое ведро картошки и почему-то нравилось тут же грызть её. сырую.
Подготовка к новому году началась всем домом. Дядя Саша на толкучке в Воронеже купил небольшие катушки фольги, немного цветной бумаги. Папа с мамой достали картон, клей и декабрьскими вечерами все усаживались за большой обеденный стол, резали, клеили цепи, фантазировали фонарики, клоунов из кожуры яиц, корзиночки. Все старались, как могли.
Новогоднюю ёлку в центре комнаты поставили. Украшали вчетвером : Лёня, Света, Иринка и я. Что за красавица получилась! Даже конфеты из патоки подвесили, длинные такие чёрные трубочки. Ёлка сверкала, переливалась. На её верхушке сияла звезда.
Электричества не было и отстрелянные гильзы разных размеров, наполненные каким-то маслом с горящим ватным фитилём, дополняли эту прелесть. Пламя коптилок меняло форму, свет и тени играли в свои игры на выбеленных извёсткой пустых стенах.
А в это время в квартире разливался какой-то непривычный и совершенно незнакомый, но страшно манящий вкусный аромат. Бабушка с тётей Маней колдовали на кухне. Мы с нетерпением ждали, когда же на столе, в честь праздника, появится что-то.
Не помню, чем кормили вначале нас, но десерт был неизвестный. Это то, что пахло и волновало нас весь вечер.
Торт, видно, не осилили, а крем нам сделали. Нашлось же несколько ложек муки, немного молока и яиц тоже. Вместо сахара, сахарин тогда использовали.
Вот это что-то и принесла тётя в маленькой кастрюльке, разложив по нашим алюминиевым тарелкам. Мы осторожно и сосредоточенно извлекали ложками неимоверно вкусное, невиданное лакомство и понимали, что именно так встречают Новый год.
Ели с толком, не спеша, растягивая удовольствие. Взрослые стояли вокруг стола и с радостью и любовью наблюдали за нами. Но всему приходит конец. Через несколько минут мы печально и немного растерянно смотрели на пустые тарелки, в которых, если облизать хорошо, что-то ещё и было, но лизать категорически запрещалось в доме.
Притихшие, сидели мы, опустив глаза все четверо и не замечали, как взрослые с глубоким пониманием наблюдали за нами.
Вдруг, тётя Маня, пряча улыбку, стараясь быть очень строгой, скомандовала:"Можете вылизать". И, обхватив тарелки двумя руками, мы разом приникли языками к остаткам нашего новогоднего сладкого сюрприза.
А за окном медленно кружили хороводы крупные хлопья снега, пышными, рыхлыми сугробами застилали двор, искрились, приземляясь на сосновых лапах, нежно cкользящих по стеклу окна, заглядывая в него, дополняя очарование той cчастливой, мирной ночи....
И вот 1997 год. Стоит чудесная ёлка. И гусь, почти за всю пенсию купленный, но почему-то, воспоминания по тому далёкому, далёкому прошлому печалят и бередят мою душу...
1997 год, Донецк-Израиль( МЕРТЦ Т.)
На фото папа-МЕРТЦ ПЁТР АЛЕКСАНДРОВИЧ, 1941год, Воронежский заповедник