Всю свою жизнь я был далёк от того, чем был занят мой ум и что держали мои руки.
Если я носил мешки с мукой, то мои мысли были заняты не ремонтом мельницы или
запасами хлеба в продуктовых лавках, и даже не улыбкой дочери мельника, а своим
пустым желудком.
Когда я начинал есть, мои мысли не жужжали пчёлами вокруг обеденного стола, а
уносились бабочками к предстоящему вечернему зрелищу в известном заведении в
конце набережной рядом с морским садом.
В минуты, когда на вечернем рандеву с очередной красоткой моё тело
завоёвывалось другим телом, или медленно поглощало его, и меня продолжало
настойчиво дурманить и раздирать вожделение, я ненавидел приближающийся
рассвет, считая мгновения до его шагов у порога и стука в дверь.
Если во время прогулки по городской набережной я и мечтал о блестящем костюме
франта, то я возвращался расстроенным в свой дом, так и не отдохнув, и на
одиноком гвозде одежда бродяги молча дожидалась моей завтрашней прогулки.
Всю жизнь я был не тем, кем именовал себя для ваших записных книжек и
умственных архивов.
Я искренне и честно перечислял все достоинства и недостатки, считая их своими.
Я убеждал вас в том, что я лучший в своём деле, а вы горячо рассказывали мне то
же самое о себе, и я видел, что вы лжёте.
Вы объясняли мне, каким я должен быть, и я изо всех сил старался вас не
разочаровать, продолжая мечтать о совершенно других превосходствах.
Вы требовали от меня безукоризненного выполнения всего, что мне не нравилось и
чего я не умел делать, но были глухи к моим немым просьбам и слепы к моему
нескрываемому, но молчаливому отчаянию, и преследовали меня в своей жестокости
к моему отвращению к насилию над тем, что я тогда считал частью себя.
На праздниках людей и торжествах жизни, потворствуя вам в весельи и
безрассудстве, я рыдал безмолвно, а соглашаясь грустить в печальных эпизодах, я
смеялся над собой неслышно.
Я был не тот, которого вы все видели на житейской сцене и даже сквозь её
плотные кулисы.
С меня спрашивали, как со взрослого зрелого мужчины, а я чувствовал себя
маленьким ребёнком, и мне хотелось беззаботно играть.
Со мной искренне играли, а я был суров и насторожен, как воин, охраняющий
границы царства с процветающим народом и царём - любимцем всех богов.
Глядя на моё лицо и фигуру, от меня ожидали радушия и откровенности, и
удивлялись, получая решительный отпор в мрачной маске молчаливой неприязни.
Проникаясь стенаниями моих лирических опусов, впечатлительные читательницы
мечтали о свидании, но увидев моё лицо злодея пустыни и фигуру каменотёса,
бежали в отвращении и ужасе от насмешек собственного ума.
Прослышав о моих достижениях в соревнованиях силы и выносливости, тайные
посланники царя записывали меня в отряд отважных дворцовых смельчаков и через
день с позором изгоняли за лень,трусость, пьянство и обжорство.
Даже сейчас, когда я пишу эти строки, будучи весьма уверенным в
исключительности своих размышлений, безусловности всеобщего интереса к ним и
страстной необходимости ими поделиться, я - всего лишь послушное перо в чьей-то
таинственной и могущественной руке, и настолько далёк от предмета письма, что
совершенно не думаю о нём, а мечтаю о чашке крепкого чая, грезя о прекрасной
музе.
Так же как все вы, я вижу и описываю лишь свою тень, колеблющуюся на
причудливой стене захватывающей драмы жизни порывами неслышных всплесков
дыхания дремлющих помыслов и грёз великого того, кто эту стену выстроил для
таких, как я, зевак.
Всю свою жизнь я хотел повернуться спиной к этой тени и лицом к светильнику,
чтобы увидеть наконец себя, стоящего рядом с ним рука об руку, но тишина и
яркий свет пугали, слепили и отталкивали меня с такой же силой, с которой
фейерверк красок и симфония звуков сверкающей стены жизни дразнили, притягивали
и не отпускали, захватив меня в заложники любования своей тенью.
Отец Небесный! Освободи меня из плена, пожалуйста. Одному мне не справиться.
И всё.
01.10.2014г.