Не ругайтесь громко. Хулиганю. Прогоняю осеннюю хандру.
**************************************************
Банан недовольно нахмурился, когда мускулистая, большая рука выдернула его с братьями из уютного ящика и засунула в душный пакет.
Потом банановую семейку трясли, ворочали, несли и, наконец, небрежно бросили на гладкую поверхность стола. Оглядевшись поверх желтых тел своих братьев, банан замер. Если бы у него было сердце, оно тут же выскочило бы из груди. Ежели бы и она, грудь, тоже имелась в наличии.
Тонкая, нежно пахнущая рука потянулась к банановой семейке и, легко чиркнув по желтой кожице алыми ноготками, перенесла в большое блюдо, где соседями их оказались краснобокие яблоки, фигуристые груши и яркие, нахальные мандарины.
Но Банан смотрел не на них. Он увидел губы. Губы той, кому принадлежала нежно скользнувшая по его боку рука. Темно-розовые, мягкие, приоткрывающиеся в соблазнительной улыбке с влажно мерцающими между ними белыми зубками.
Банан помнил: будучи еще крохотным и зеленым, он услышал, как теплый ветер тихо нашептывал его матери-пальме, ласково теребя её по-южному модную причёску:
- Цель… У каждого должна быть цель. Тогда проживешь свою жизнь не зря.
Ветру можно было верить, он многое повидал. И Банан поверил. И вот – цель нашлась. Он хочет! Хочет, чтобы его съел этот, именно этот женский ротик с мягкими темно-розовыми губами.
Вот сейчас она протянет к нему руку, крепко обхватит его тонкими пальцами, снимет ненужную кожицу и поднесет к губам…
Тело его легко поддастся её белым зубам, разломится, даря часть себя, и покроется тонкой, незаметной человеческому глазу пленкой тяжелого тягучего сока. Сла-а-а-дко. Ему тоже будет сладко. От собственного пахучего сиропа…
Но мечты оставались мечтами. Банан замирал всякий раз, когда рядом с ним мелькали алые ноготки. И зря замирал, потому что рука небрежно отодвигала желтых братьев, выхватывая из-под них хрусткое яблоко или самодовольный мандарин.
Зато мужская рука, не колеблясь, отламывала одного братца за другим.
С ужасом глядя, как летит на стол их одежда, а сами они исчезают в пещере, обрамленной пушистыми усами, Банан был готов упасть в обморок. И непременно бы упал, если бы уже не находился в лежачем положении.
Вот! Снова! Снова эта страшная, волосатая рука тянется к блюду! Их осталось всего два. Он и брат.
Банан мысленно «напялил» на себя шапку-невидимку. Хорошо, что он внимательно слушал в детстве сказки ветра. Кто знает, может, это и не сказки вовсе!
Не сказки! Его не тронули. Не заметили? Не заметили. Последнего из банановой семейки.
Тонкие пальцы дотрагивались до него иногда, заставляя охать снова и снова от сладкого предчувствия… Но только лишь затем, чтобы отодвинуть в сторону. Банан изо всех своих бананьих сил прижимался к теплой ладони: «Ам меня, ам, милая! Ну, что же ты…» Тщетно. В сторону. И – исчезновение очередного безмозглого мандарина.
«Да, что же это? Почему? Почему не я? Смотри, какой я сладкий, идеально подходящий по форме к ротику твоему… Что же ты? Зачем тебе эта брызгающаяся оранжевая кислятина? Ведь только я, я один умею так нежно льнуть к языку, так заботливо обнимать зубки и обволакивать нёбо тягучим соком…»
Бежали невесомые секунды, тянулись серьезные минуты, за ними, пыхтя, топали важные часы и ползли угрюмые дни…
Бананья надежда убывала по капле. Он тихо дремал, покрываясь старческими, темными пятнами. Уже не вздрагивал от прикосновений теплых ладошек. И лишь по привычке неслышно шептал, как заклинание: «Ам меня. Ам, милая»
- Иди сюда, моя радость! Сейчас, сейчас всё будет!
Банан сжался и задрожал, дремота вспорхнула испуганно, не оставив и следа. Теплая ладошка обхватила его и… уверенно подняла над возмущенными мандаринами.
Губы… Эти мягкие губы… Еще мгновение. Всего одно мгновение. И мечта станет явью...
Стоп. Но почему женщина смотрит в другую сторону? Не на него, не на Банан. Разве не он «её радость»? И не он должен «идти сюда»?
Ай! Что ж ты так дергаешь мою одежду! Надо же нежно… Ай! Пальцами? На куски? Зачем? Почему не губами?
Плюх. Щелк. В-ж-ж-ж-ж-ж…
«А-а-а-а-а… За что-о-о-о-о…»
Женщина выключила блендер, тщательно счистила со стенок тягучую банановую массу, выложила её в небольшую железную миску. Перемешала с кашей, поставила на пол:
- Иди, иди сюда, Пусёнок мой. Кушай, моя радость!
…Её мопс готов был продать часть свой собачьей души за такой вот переспелый, тяжело и душно пахнущий банан. Дать целиком? Развезет по полу, мыть замучаешься. Хорошо, подруга посоветовала. Вот так, в кашу. И чисто, и Пусёнок счастлив!