ЮРИДИЧЕСКАЯ ОПЕРА,
или,
ЮБИЛЕЙ СТАРОГО АДВОКАТА
рассказ
(из серии “Записки Старого Адвоката”)
Кубки, наши соколы,
За вином летают;
Лютни, наши луки,
Сладостно играют.
Наша дичь – газели,
Утренние зори,
А добыча – девушки
С нежностью во взоре.
С пылкими сраженьями
Наши ласки схожи,
И бои ведем мы
На любовном ложе,
Кровь не проливаем,
Без греха воюем,
Утром мы пируем,
Вечером пируем.
Абу Нувас (пер. с араб. М. Кудинова)
Опять, как в пору юности моей,
Наполню чашу, ибо счастье в ней.
Не удивляйтесь, что горчит вино,
В нем горечь всех моих минувших дней.
Омар Хайям
Стояли чудесные, тёплые и ясные дни ранней южной осени. У нас и в преддверии октября ещё продолжается лето, даже ночи теплы. Золото осени только-только появляется среди пышной зелени деревьев. Чисто, сладостно душе в такое время и невольно ждёшь чего-то радостного, праздничного.
В такие-то дни и случился юбилей Алексея Александровича. Отмечать “круглую” дату старый адвокат пригласил коллег в кафе "Театральное", которое, как известно, помещается в здании одноименной гостиницы, расположенной рядом с юрконсультацией. Нужно отметить, что юрконсультация, в которую судьба, представшая в виде Президиума коллегии адвокатов, определила меня, славилась... театром. Да, да, самым настоящим, хотя и любительским, театром. Мне не раз приходилось слышать легендарные рассказы про какие-то совершенно неслыханные постановки избранных мест из “Мастера и Маргариты” М. Булгакова, “Похождений бравого солдата Швейка” Я. Гашека, “Хамелеона” и “Хирургии” А. Чехова, а ещё “Маленьких трагедий” А. Пушкина и детского спектакля для юных отпрысков адвокатских фамилий “Сказки о Спящей царевне и семи богатырях”.
И вот юбилей Алексея Александровича. Могли ли мои коллеги про-пустить такой повод и не откликнуться на него театральной постановкой? Меня предупредили, что если кто-то из основных “артистов” заболеет или не сможет участвовать, то “ввода” мне не избежать. Но, как заметил в своё время кот Бегемот, никто не заболел и никто не отказался. Пришли все: коллеги-адвокаты во главе с председателем Президиума, председатель районного суда с судьями, районный прокурор с заместителем, двумя помощниками и тремя следователями, начальник районного отделения милиции, – все, кто смог.
Компания, как водится, усердно поднимала рюмки за юбиляра, тосты следовали один за другим. Я полагал, что торжественная часть и зрелище будут предшествовать застолью, но ошибся. Даже стал тревожиться за судьбу предстоящей постановки, так как, чего греха таить, кое-кто из присутствующих уже находился в той степени подпития, когда “пора и честь знать”, как вдруг внимания к себе потребовала высоким властным голосом худая изящная блондинка в красивом вечернем платье чёрного цвета и объявила:
– Господа! Прямо из табора, чтобы почтить нашего дорогого юбиляра, прибыла звезда – блистательная Аза Жемчужная.
Сразу же на сцену выпорхнула высокая, очень яркая брюнетка – Марина Алексеевна Плюралис-Иванова, известная адвокатесса, – разодетая в стиле "а ля джипси”. Она тряхнула огромнейшей копной пышных волос и красивым, хорошо поставленным голосом запела песню про загулявшего в розовой рубашечке мальчонку, хорошенького такого. Представление началось. Подвыпившие юристы бурно приветствовали ряженую, а та, закончив петь, бросилась обнимать юбиляра, выражая ему тем самым свою любовь и уважение.
Не успел ещё Алексей Александрович облобызать красавицу, как ведущая объявила приход “дамы, пожелавшей сохранить инкогнито”, сопровождаемой восточным принцем – владельцем гонконгских злачных мест, а на сцену явилась высокая крашеная блондинка в платье, открывавшем красивые плечи и спину, а рядом с ней мыкался некто длинный, худой, явно коровьевского вида, в маске китайского болванчика с застывшей широкой глупенькой улыбкой.
“Китаец” очень смешно раскланивался и необычную парочку встретили одобрительным смехом, но вопреки шутовскому эффекту, вызванному “ки-тайцем”, эффектная незнакомка стала читать стихи Марины Цветаевой. Гром аплодисментов был наградой ей.
Спутник блондинки оказался не единственным “иностранным” гос¬тем, приехавшим на юбилей прославленного адвокатам, вот ведущая объявила выход мистера Самуэля Джонса, эсквайра, барристера из Англии, а на сцене появился симпатичный адвокат в безукоризненно, как и подобает английскому джентельмену, сером костюме чистой шерсти с непременным джентельменским белым шарфом на шее. Мистер Джонс, как здесь же и выяснилось, совершенно не владел русским и бойко и артистично произнёс спич на чистейшем английском языке.
Сознаюсь, ваш скромный рассказчик, к стыду своему, английским владеет в пределах того минимума, который позволяет на вопрос: – Do you speak English? – ответить, увы, затасканным “дую, но мало”. Но даже этот минимум позволил определить, что чистейший английский настоящего джентельмена–совершеннейшая тарабарщина. Англичанин тарахтел и жестикулировал совсем как Остап Бендер, когда того “несло”, что даже вызвало подозрение, как бы гость из туманного Альбиона не перешёл на язык лиц турецко-подданных. Но это не случилось. Успех англичанина оказался полным! Алексей Александрович тёплыми словами бри¬танского коллеги растрогался до слёз. Может быть поэтому никто не задался вопросом: почему настоящий английский джентельмен забылся настолько, что позволил себе явиться в ресторан не во фраке, или, хотя бы, в смокинге. Но, с другой стороны, в пригласительных открытках ничего не было сказано про белый галстук, а потому фрак отпал за ненадобностью, а смокинг – “за компанию”.
В ответной речи корифей нашей адвокатуры горячо поблагодарил за оказанное внимание своих островных коллег-друзей, народы Соединённого Королевства и лично Её Королевское Величество. В этом месте театрализованное действо оказалось под угрозой срыва, так как присутствующие пожелали выпить, провозглашая тосты, за мистера Джонса, эсквайра, его коллег, народы Великой Британии и лично Ее Королевское Величество.
Но ведущая не растерялась, взяла инициативу на себя и вот уже объявлено о появлении новых поздравляющих.
На сцене двое новых персонажей: девица, для внешнего вида и поведения которых существует шаблонное выражение “экзальтированная” и мужчина. Девица, как сразу же и выяснилось – это знаменитая Сонька-Золотая Ручка. А сопровождает её, ни много, ни мало, сам “вор в законе”. В его роли очень убедительно выглядит судья Иващенко Иван Юрьевич. Иван Юрьевич знаменит своим ростом – огромным, – полнотой и дородностью, а также и своей бородой – совершенно разбойничьей.
Иван Юрьевич, несмотря на свою интеллигентность – большой матерщинник, но только для избранных. Из других особенностей натуры судьи Иващенко – приверженность новым веяниям с их лояльным, на первых порах, отношением к творческому поиску, откуда и привычка ссылаться в приговорах и решениях, на Библию и Коран. У Ивана Юрьевича уже интересовались, почему он ни разу, при разрешении конкретного дела, не упомянул “Артхашастру” Каутильи или Талмуд. Но Иван Юрьевич весьма непрост, часть вопроса про мутноватую, для него, “Артхашастру” он пропускает мимо ушей и отвечает так: “А на какой Талмуд вы предпочитаете, чтобы я сослался?” – и услышав в ответ нечто неопределённое: “Ну, известное дело, какой..,” – перебивает и сам идёт в атаку: “Так какой-какой? Вавилонский или Иерусалимский?”. После чего достаёт томик “Агады”, раскрывает на нужной страничке, и добивает обескураженного противника тонкой и точной цитатой.
В процессе Иван Юрьевич любит остановить распалённую спором сторону, посмотреть затуманенными глазами в синеющее за окном небо и тихим, проникновенным голосом прочитать:
Удары звучат далеки, далеки...
То рубит сандал дровосек у реки,
И там, где река омывает пески,
Он сложит деревья свои...
И тихие волны струятся - легки,
Прозрачна речная вода...
Спорящий, обычно, бывает обескуражен, а Иван Юрьевич поясняет: “Это Ши Цзин. Поэзии сей уже три с половиной тысячи лет. Понимаете, к чему это я?” Конечно же, никто ничего не понимает, а судья Иващенко разъясняет: “Что значат ваши проблемы на фоне тысячелетней поэзии? Понимаете разницу – сиюминутный спор и вечные ценности? Красота – вот что спасёт... Гм, ну, это вы знаете. Но красота не только спасает, она ещё и удивительно смягчает души. Не надо злобы, люди”.
И стороны готовы заключать мировое соглашение.
А Иван Юрьевич не останавливается на достигнутом. В последнее время на его столе появился томик “Законов Ману”, сборник буддийских джатак, а также изречения учителя Куна, причём как в переводе И. Семененко, так и В. Кривцова. И уже есть сведения, что Иван Юрьевич в последнее время бывает застигнут за чтением некоей книжицы в чёрном переплёте, причём при чтении оной судья сильно щурит глаза. Некоторые относят это на счёт ухудшившегося в последнее время зрения Ивана Юрьевича, большинство же причину видят в том, что он читает знаменитый “Дао дэ цзин” Лao-цзы в переводе Ян Хин-шуна…
Но вот слово взял “вор в законе”. Хриплым, сорванным голосом он говорит:
- Я тут слышал, что ваша юридическая братва пела про юбиляра, которого и наша братва безмерно уважает. Так вот, я лично пришёл засвидетельствовать, что не будь дорогого юбиляра, многим нашим “намазали бы лоб зелёнкой”. А сколько воров он из тюрьмы вытащил? И не сосчитаешь. За что братва передаёт ему наше спасибо, или, как теперь стало модным говорить, респект и уважуху.
– Постой, паровоз, – просто и по-деловому начала Сонька, а дальше хрипло, но приятно, пропела слова популярной песни.
Подпевали знаменитой ворессе всем обществом, почти не фальшивя и так громко и залихватски, что, вне всякого сомнения, слышно было и в прокуратуре, расположенной под боком театральной гостиницы и, наверное, в стенах милиции. “Беспредел” начался, не иначе”, – подумал дежурный и нервно погладил блестящую кобуру.
Не успела знаменитая воровка закончить пение, а шквал аплодисментов – отгреметь, как появилось новое лицо – и какое! Все неволь¬но ахнули, когда в зале заметалась сама мадам Грицацуева, ищущая своего возлюбленного, которым, по прихоти режиссёра, оказался Алексей Александрович. Страдающая знойная женщина – мечта поэта выглядела столь картинно и соблазнительно в своей мини-юбочке, совсем не по моде двадцатых годов, что не сразу в ней признали нашу знаменитую красавицу – молоденькую адвокатессу с чертами лица звезды султанского гарема. Свои роскошные чёрные волосы красавица спрятала, под вызывающе-рыжим париком, поверх которого нахлобучила шляпку – редкостное сочетание кокетливости и безвкусицы, словом, во вкусе нэпманов и “новых русских”, под тонкой кофточкой обрисовывались восхитительные, хотя и подложенные груди, стройненькие ножки волновали кровь, так что не только я, но и немолодой уже Алексей Александрович, зажёгся и, совсем не по-бендеровски, обрадовался красоточке, каких, как давно уже известно, в столицах больше нет и которые сохранились только в провинции.
Алексей Александрович поспешил навстречу знойной женщине, а ведущая включила магнитофон и зажигательная мелодия сорвала с места старого адвоката и мадам Грицацуеву, пустившихся в пляс, а затем и гостей. Среди пляшущих особенно отличался высокий толстый усач – председатель суда, самозабвенно исполнявшего немыслимую смесь камаринского, джиги и матросского танца.
Наплясавшись, гости заняли свои места, а на сцену явилась Карина Ивановна Мацони-Петросова. Сия почтенного вида и возраста дама нарядилась в костюм поросёнка, поздравляя юбиляра так натурально визжала и хрюкала, что привела зрителей в полный восторг. А вместе с тем явление свиньи свидетельствовал, что в действе появилась доля чертовщинки. А чертовщине, как хорошо известно из классики, стоит только начаться, как её уж ничем не остановишь.
И точно. Вслед за свиньей явилась худенькая бледная блондиночка в платье с блестками и... в ластах на стройных ножках. Шлёпая ластами и доводя зрителей до истерического хохота, блондиночка вышла на середину сцены и представилась:
– Здравствуйте. Я – Золотая Рыбка.
Как и положено сему персонажу, блондиночка изъявила готовность выполнить три желания юбиляра. Услыхав про "чего тебе надобно, старче?” Алексей Александрович объявил, что хочет ... денег.
– Деньги – в студию! – тоненько закричат Золотая Рыбка и ведущая поднесла Рыбке, а та вручила Алексею Александровичу большой туго набитый мешок.
Юбиляр открыл мешок, встряхнул и из мешка полетели, вызвав восторженно-завистливый вздох зала, денежные бумажки из Банка приколов. А Рыбка продолжала:
– Говори второе желание, старче.
И старый адвокат, посвящённый в сценарный план действа, провозгласил:
– Хочу принцессу.
Золотая Рыбка взмахнула рукой, грянула разудалая музыка и в зал фурией влетела вертлявая, одетая крайне легкомысленно, адвокатесса в маске чёртика. Зал ахнул, Алексей Александрович всплеснул руками, а чертовка, дьявольским хохотом поразившая зрителей, подлетела к юбиляру и бесовское отродье увлекло старого адвоката в бесшабашную пляску.
– Ой! Не могу! Не могу больше! – взмолился Алексей Александрович и Золотая Рыбка, мановением рук усмирила и музыку, и вертлявое чёртово отродье, молвила:
– Проси, старче, в третий раз.
Алексей Александрович, еле переводя дух, произнёс:
– Хочу быть Царём морским и чтоб ты была б у меня на посылках.
Ничего, как и должно, не ответила ему Золотая Рыбка, лишь хвостом-шлейфом вильнула и ушла, шлёпая ластами, в синее море, а ведущая, язвительным голосом, объявила:
– Эх, вы, Алексей Александрович! А ещё адвокат. Пушкина, что ли, не читали? Вот и поделом вам. Получайте, как и должно, разбитое корыто.
Алексей Александрович, и весьма правдоподобно, загрустил-закручинился, а несколько адвокатов, среди которых мыкался и обрусевший, без маски, “китаец”, внесли в зал... автоматическую стиральную машину.
– Вот это да! – восхитился Алексей Александрович. – Не ожидал, признаться. Спасибо, друзья, спасибо! Порадовали старика.
Но долго предаваться радости юбиляру не дали. В зал, на настоя¬щей метле, влетела настоящая ведьма и никто под ужаснейшей маской не узнал Галину Грушницкую. Завывая дурным голосом слова популярной песенки про то, как “угнала его, угнала”, завертелась вокруг Алексея Александровича и не успели зрители и ахнуть, как ведьма посадила на своё перевозочное средство юбиляра и под хохот и аплодисменты понеслась с ним по залу, да так, что потом свидетели виденного вполне серьёзно утверждали, что ведьма, пронесясь по залу, взмыла под потолок ресторанного зала и кружилась со старым адвокатом, продолжая горланить: “Ну, что же здесь криминального?”
Накружившись по зaлy, ведьма приземлила Алексея Александровича и, сорвав маску, предстала перед зрителями в виде смазливенькой адвокатесски, с которой адвокат, напоследок, расцеловался, чем, надо и это отметить, вызвал лёгкую тень ревнивого раздражения на красивом лице своей моложавой супруги.
Явлением дамы на помеле первое отделение действа закончилось, и ведущая объявила антракт. Зрители вернулись к столам, а в это время подоспели и горячие блюда. Приглашённые отдавали им должное, находясь под сильным впечатлением от концерта и мало кто знал, что главный сюрприз – гвоздь вечера – ещё впереди. Нужно отдать должное эффектной ведущей – дело она своё знала; являясь художественным руководителем, на общественных началах, адвокатского театра, она сумела не только подготовить нечто, сочинённое ею вместе с Алексеем Александровичем, но и выбрать момент для его премьеры.
– Дорогие друзья! – начала она, когда в зале, как по мановению волшебной палочки, возник почти настоящий театральный занавес. – Сегодня, в честь нашего дорогого и горячо нами любимого юбиляра, адвокаты-актёры нашего любительского театра “Весы” представят на ваш суд премьеру...
Ведущая сделала эффектную паузу и торжественно продолжала:
– ... юридической оперы “Любовный иск”! Учитывая особые заслуги перед юриспруденцией нашего дорогого юбиляра, а также и в связи с его... гм... скажем так, в связи с его совершеннолетием, заглавную партию судьи мы доверили самому Алексею Александровичу. Ваши аплодисменты, господа!
Зал отозвался громкими аплодисментами, и занавес открылся, а публика увидела сцену, представлявшую собой судебное присутствие: за центральным столом, но сбоку, расположилась молоденькая Ксения Породина, изображавшая весьма правдоподобно секретаря судебного заседания. За столом слева – Марина Алексеевна Плюралис-Иванова, из цыганки преобразившаяся в себя самоё – адвоката. Рядом с ней – худая и чёрная, снедаемая завистью ко всем, Людмила Аркадьевна Федоренко в прокурорском кителе.
Справа, на стульях, помещалась убогого вида закутанная в бабскую шаль Ирочка Лахнова, рядом с ней – станичного вида мужичок, в видавшей виды скромненькой кепке, но зато обладатель огромного носа и пышных усов. Потребовалось время, прежде чем зрители признали в мужичонке Рогачёву Марину Викторовну, известную адвокатессу – цивилистку, правда, нужно и это отметить, весьма слабенькую в уголовных делах, которую шляпа, а в особенности маска из носа и усов преобразили совершенно неузнаваемо.
В зрительном зале раздались смешки, но кое-кто из нетерпеливых зрителей недоумённо пожал плечами и заёрзал на стуле – Алексея-то Александровича и не было. Где же он? Неужели что-то случилось, неужели накладка? Кое-кто и закашлял нервно и в этот-то момент, когда удивление вот-вот готово было перейти в недоумение, появился Алексей Александрович, да так, что лучше и придумать нельзя: в судейской мантии,которые тогда только стали входить в судейскую моду, важный и уверенный в себе – воплощённая идея правосудия. Ксения от неожиданности быстро подхватилась и тоненько выкрикнула:
– Прощу всех встать! – подумала и добавила, киношное, в реальных судах никогда не слышанное: – Суд идёт!
Какое там – суд?! Не суд, не правосудие даже, а сама судебная ветвь государственной власти гордо прошествовала к судейскому месту! И весь зал послушно встал перед Алексеем Александровичем. Но кое-кто, правда, подрастерялся, остался сидеть. Алексей Александрович строго и недоумённо посмотрел в сторону ослушников и те, кряхтя, поднялись.
Судья смягчился, уселся на председательском месте и милостиво повелел:
– Садитесь.
Это “садитесь” судья пропел речитативом и выяснилось, что старый адвокат обладает, вот удивление, сильным драматическим тенором.
Ксения повторила тоненьким, слабеньким голоском распоряжение судьи и зал, купившийся на “прошу встать, суд идёт!”, облегчённо вздохнув, расселся по местам. Да, стоит признать, что выход Алексея Александровича в роли судьи удался на славу. Ударив в гонг, судья запел:
– Приступим, господа!
Я дело должен рассмотреть…
По иску слушается дело
Бескудникова Фалалея
к изменнице Варваре.
Далее Алексей Александрович объявил состав суда, причём выяснилось, что Марина Плюрались-Иванова, которая, услышав своё имя, сделала что-то из рода “реверанс сидя за столом”, представляет в суде интересы истца. После предложения заявлять ходатайства Марина Рогачёва подхватилась, и, изображая Фалалея Бескудникова, тонким, срывающимся на хриплый бас, голосом запела:
– Мамашу опросить мою прошу,
Оне всё ведают про ихние проделки
(кивок в торону ответчицы Варвары),
и сделки никакой я здесь не допущу.
Алексей Александрович удовлетворяет ходатайство и в зал не входит, а именно, что вплывает огромная, вся в бриллиантах и золоте адвокат Смехова, исполнявшая в первом отделении роль Соньки-Золотой Ручки, а ныне мамаша Бескудникова и жалобно, но красиво поёт, указывая на убогого сыночка Фалалея:
– Ах, зачем он на свет появился?
Ах, зачем я его родила?
Судья, обнаруживая способность раздражаться, ударом в гонг прекращает арию дебелой мамаши и удаляет её из зала суда. Но не успели разобраться с ходатайством Фалалея, как подхватилась ответчица Варвара, подробностями своего телосложения очень напоминающая обитательницу Вороньей слободки из “Золотого телёнка” и выяснилось, что ответчице нужен перерыв для кормления грудью ребёнка. Обнаруживается и ребёнок – завёрнутая в яркое одеяло Барби. Что делать? В реальных процессах и не такое ещё бывает. Не успел судья как следует разобраться с ходатайством, как ответчица приложила ребёночка к грудям, раздаётся детский крик и писк, переходящий в звуки сильного всасывания. Эффект правдоподобия – впечатляющий? Не сразу и догадаешься, что это портативный магнитофончик, упакованный вместе с куклой и в нужный момент включённый.
Но вот все препятствия преодолены и судья оглашает текст искового заявления – “окрошку” из текстов Шекспира, Мольера и собственной стряпни:
– Властители мои! Что мне сказать?
С Варварою я браком сочетался.
Вот все мои как будто прегрешенья.
Других не знаю. Я не говорун.
И светским языком владею плохо.
Как объясню с Варварой наш союз?
Я ей своим бесстрашьем полюбился,
Она же мне – сочувствием своим.
Как часто ложные надежды мы храним!
Кто принят лучше всех, тот не всегда любим,
И нежность женская, как складки покрывала,
Огонь любви нередко прикрывала,
Но я в делах ужасно щекотлив
Когда пылаю я. Скажу вам откровенно:
Ах негодяйка ты, Варвара, и прелюбодейка,
Я оскорбления почти не в силах снесть!
Вы здесь поносите супружескую честь!
Клянусь диаволом – ах, чтоб он вас побрал:
Да разве б кто-нибудь вас в жёны взял?
Скажите, что во мне вы видите плохого?
Я нравлюсь женщинам, даю вам в этом слово.
Моё лицо в сердца легко вселяет страсть,
Красавиц тысячи пред ним готовы пасть;
Короче говоря, бесспорно не пристало,
Чтоб личности такой вам было мало!
Но кроме мужа ваш нескромный аппетит
Ещё любовника вам завести велит!
При этих словах бедный Фалалей Бескудников, видимо, вновь пере-живший тяжесть позора, угрюмо понурил голову, а Варвара встрепенулась и удивлённо и и непонимающе повела вокруг себя глазами, как бы желая показать нелепость каких бы то ни было подозрений в её верности. Но оглашение иска продолжалось:
– И вот судьба мне случай предоставила
В неверности Варвары убедиться.
С получкою домой я возвратился,
Пред тем подарками Варваре нагрузился
Купил негоднице я шерстяную шаль,
Цветов, конфет – для милой мне не жаль
Сокровища Вселенной подарить,
Она ж изменою решила одарить.
Кричу с порога ей: “Любимая, встречай!”
И что же вижу я? О, Боже! Ай-яй-яй!
В кровати с ней чужой мужик лежал,
В уста её, бесстыжий, целовал.
Позора мне нет сил перенести,
Меня прошу с Варварой развести.
Сделав паузу, Алексей Александрович, окинув взором восхищён¬ный зал, дал слово Фалалею Бескудникову. Фалалей, получив слово, запел и заныл почти что ильфопетровское:
– Слова из иска здесь я подтверждаю.
Пред вами, ваша честь, Варвару уличаю.
Варвара, самка ты и мерзкая притом.
Тебя я презираю.
С тобою жить я больше не желаю.
На примиренье я не соглашусь
И с радостью с тобою разведусь.
Что ж, измена супружеская – вещь, увы, до конца не изжитая. Обвинения против Варвары веские, но нужно же выслушать и другую сторону. Председательствующий предоставляет слово ответчице. Та, на вид – рохля рохлей, встаёт, но, прежде чем отвечать, гордым движением плеча сбрасывает на пол шаль и предстаёт пред удивлённым залом в виде высокой, статной дамы в роскошном вечернем туалете. Красавица ослепительна, обворожительно хороша и от блеска её величия ещё более жалким выглядит скукожившийся незадачливый муж-истец.
А красавица-ответчица, поведя обнажённым белоснежным плечом, звонко, с вызовом, красивым грудным голосом запела слова популярной песенки:
– Виновата да я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Восторг зрителей – полный. Фалалея больше никому не жаль и каждому мужчине ясно, что к такой матроне, как Варвара, никакая грязь не пристанет и что Бескудникову повезло в жизни уже потому, что он – обладатель такого ослепительного сокровища. Ещё не успела преобразившаяся ответчица допеть свою “арию” до конца, как симпатии публики полностью перешли к ней.
Однако, а как же измена? А иск? А утверждение истца, что ни на какое примирение он не согласен? Зрители в растерянности. Но каково же судье, ведь решать – ему. Как быть, что предпринять?
Вызывается в суд свидетель – мамаша Бескудникова. Вновь в зал вплывает импозантная Смехова, равно убедительная как в роли Соньки-Золотой Ручки, так и мамаши недотёпы-сына. Выход мадам Бескудниковой сопровождался гулом восхищения и восторженными аплодисментами. И всё потому, что рядом с огромной Смеховой в зале появилось восхитительное, большеглазое существо с длинными стройными ножками едва-едва прикрытыми чёрненькой мини-юбочкой. Это юная Наташа Грушницкая, два огромнейших банта которой придают очаровательнейшему созданию вид невинный, почти детский.
Юная Наташенька, по сценарию – дочь Фалалея и Варвары Бескудниковых, не обращая внимание на смех и оживление зала, протягивает руки к истцу и ответчику и, скроив на своём прелестном личике плаксивое выражение, взывает:
– Мама! Папа?
И плачет. Зал – ликует! Происходит выяснение личности ребёнка и мама Бескудникова, поясняя, поёт:
– Дитё вот этой лиходейки
И моего сыночка дорогого.
Закрывшись рукой старуха всхлипывает и добавляет:
– Сыночек мой не спасся от судьбы-злодейки:
Жена его нашла себе другого.
Адвокатессу Смехову все знают как блестящую исполнительницу воровских песен. В роли добропорядочной мамаши семейства Смехова выступает впервые и все озадачены: как-то она справится с новой для себя ролью? Всем хотелось бы увидеть её в привычной роли, послушать песни знакомые, блатные. И Смехова с задачей справляется блестяще, не обманув ожиданий зрителей, она поёт:
– Сынок мой, родной,
Дорогой...
Кончив песню, мамаша утирает краешек сухого глаза платочком и плаксиво подводит итог:
– Сынок хороший у меня
И у него была семья.
Хотелось, чтобы не распалась,
Чтобы ответчица в семье осталась.
Мильон терзаний отражается на лице милейшего Алексея Александровича. Что же дальше? Что скажет истец? Тот встаёт, мнётся, колупает крючковатым пальцем бортик коротенького пиджачка и слабеньким голос-ком выводит:
– Ну, я в сомнение вошёл...
Я развестись сюда пришёл,
Но вот в суде я вдруг нашёл,
Что мне мила Варвара...
Пусть скажет адвокат.
Слово предоставляется представителю истца. Марина Плюралис-Иванова, потрясающей красоты женщина с копной вьющихся волос на голове, обладательница исключительного по выразительности голоса, запевает:
– Главней всего – погода в доме,
А остальное – суета.
Зрители хором, хотя и вразнобой, подхватывают слова любимой пес¬ни, а при словах:
– Есть я и ты, а всё, что кроме...
истец и ответчица, обменявшись влюблёнными взглядами, придвигаются друг к другу и робко берутся за руки. А тут уж и самое время для заключения прокурора. У Федоренко голос слабенький, песть она не умеет, но зрители добродушны, они восторжены разыгрываемым пред их глазами зрелищем и прощают Людмиле Аркадьевне всё, тем более, что ими любима песня, которую, в качестве прокурорского заключения, старательно выводит “прокурор”:
– Так выпьем за любовь, родная.
Людмила Аркадьевна настолько сживается с ролью, что, закончив пение, в сердцах грохнула папочкой об стол, воскрешая тем самым горячность недавно ушедшего на пенсию помощника прокурора, участвовавшего в суде в гражданских процессах. Как бы взбодрённые этим подхватываются со своих мест Фалалей и Варвара Бескудниковы и падают, рыдая от счастья и полноты вернувшейся к ним любви, в объятия друг друга и Фалалей, смеясь и рыдая, запевает, чудовищно фальшивя:
– Ленточка моя, финишная,
Примешь ли меня, нынешнего?
Истцу, что и говорить, далеко до прославленного Магомаева, но зрители отзывчивы как к чужому горю, так и к радости и они, самозабвенно, вместе с Варварой, подхватывают и поют:
– Нам не жить друг без друга!
И это всё. Любовь победила. Участники спектакля, в едином порыве, встают и под бурю аплодисментов благодарного и восхищённого зрительного зала, руководимые вдохновенным Алексеем Александровичем, который, в этот кульминационный момент, одухотворённо-прекрасен, дружным хором скандируют:
– Да здравствует любовь!!!
Да здравствует любовь!!!
От аплодисментов и оваций, казалось, рухнет потолок. Триумф Алексея Александровича был полный!
ЗАНАВЕС