Ночью снова пришли Они.
Софья знала узоры ковра наизусть. После таких визитов, она днем тщетно пыталась разгадать секрет светящегося ковра. Нет, здесь нет ничего такого, чтобы позволило краскам проступать и фосфоресцировать в темноте. Ни-че-го! Ковер, как ковер. Свадебный подарок мамы. Теперь она далеко, и ковер – как живое воплощение ментальной связи с самым дорогим человеком. Просто – ковер.
Софья уже не помнила, сколько раз Они приходили. «Кажется, пять. Это был шестой». -- Подумала она и начала судорожно перебирать в мозгу варианты, ища хоть какую-либо связь между цифрами и назойливым видением.
-- Не пойму. – Подумала она вслух, и взгляд ее вдруг упал на фотографию.
С глянцевой плоти улыбалась Софьина бабушка. Еще один главный в ее жизни человек. Все, что у Софьи есть хорошее, было привито ей именно бабушкой. И посуду мыть, и пол подметать, и гладить, и стирать… И даже месячные, когда они начались, не испугали девочку – бабушка подготовила ее к этому «потрясению», запасла отутюженные «марлийки», научила, как их складывать, как ухаживать за собой в «такие» дни…
Бабушка… В их доме всегда было полно трав. И людей. И свечек. Старуха напротив, заглядывая через забор, нередко обзывала бабушку «ведьмой». Но Софья знала, что никакая бабушка не ведьма, а добрая знахарка, к которой едут аж с самого Кременчуга, чтобы полечиться. И плату бабушка ни у кого не берет – только то, что люди сами подадут или оставят: денежку ли, яичко, масло или сахар…
За ночь до этого, шестого визита, бабушка вдруг приснилась ей: красивая железная оградка, за которой -- розовый сад. Бабушка складывает два букетика – большой и маленький. Протягивает ей маленький, и Софья его берет. А другой, большой, бабушка прячет за спину и говорит: «Гляды, бо ты можешь их обох потирять»…
Софья проснулась в поту. Вероятно, бабушка хотела ее о чем-то предупредить. О чем? У них с мужем две дочери. Старшенькая уже самостоятельная, четыре годика. А, вот младшенькой – всего год. Ее долго не было рядом – после рождения девочку увезли в область и там продержали почти пять месяцев, поставив страшный диагноз. Потом диагноз сняли. Они забрали ребенка из больницы, но вот уже семь месяцев девочка так и не сидит. Она красивая – белое, словно из слоновой кости личико. Огромные и почему-то не определившегося цвета глаза – то темной голубизной, то карим отдают они…
«Неужели – дети? -- Пронеслось в голове у Софьи. -- Не дай Бог…".
Можно было бы взять карты… Но бабушка перед ее отъездом на Север строго-настрого запретила к ним даже прикасаться:
-- Нэ бэры николы. Цэ нэ твое. Низзя! Бо заплатыш дытямы.
Она кинула им «на дорожку» и быстро смяла раскладку:
-- Усэ буде гарно. – Сказала и пристально посмотрела на обоих.
И вот оно, это «гарно»: далекая Сибирь, холод, болезнь ребенка. Диагноза нет, а болезнь – есть. Не сидит Леночка. Только тужится, сжимая кулачки и пытаясь подняться. Посадишь ее меж подушек – сидит, радуется, лопочет что-то. А старшенькая – возле нее. Хлопочет, как с куклой играя. Любит ее.
«Чего же они хотят?» -- Снова задумалась Софья.
В этот, шестой раз, они мигали: маленькие, как мыльные пузырики, огоньки: красные, синие, желтые. Живые. Собаки за замерзшим окном надрывались. Муж сомнамбулой вышел на кухню. А она лежала скованная странным ощущением – невесомость какая-то и невозможность пошевелиться. Только в мозгу что-то происходит, словно там шарится кто-то неведомый, чего-то с мыслями делает, перебирая их, как струны…
Потом исчезли. Замолкли и псы. Она пошевелилась. Встала. Вышла на кухню. Муж, оседлав стул задом наперед, с закрытыми глазами жадно грызет булку хлеба.
-- Ты чего не спишь?
-- Ой! -- Встрепенулся он и недоуменно покосился на полу съеденную буханку. – Как это я?
-- Они снова приходили. – Жалобно протянула Софья.
-- Пошли спать. Ты просто устала.
Днем она поехала в город, оставив малышей на соседку. В автобусе было жарко. Одетые в шубы люди распахнулись, посдвигали на затылок шапки, рассупонили шарфы. Впереди нее ехала молодая женщина. Чернобурый воротник пальто сполз к плечам, и под шапкой оголилась тонкая с синенькой жилкой шея…
-- Кусай! – Раздалось у Софьи в голове, и она физически ощутила скрип вскрываемой нежной кожи…
В голову прильнула волна чего-то приторного, мятного. Во рту стало сладко.
-- Вкусная. – Сказал кто-то в голове Софьи.
Она закрыла глаза и откинулась на спинку. Сидящая впереди женщина вдруг повалилась набок.
-- Останови автобус! – Закричали в стоящей пассажирской толпе. – Женщине плохо.
***
Дома Софью уже ждал муж.
-- Она кашляет. – Подтирая слюнки на подбородке дочери, полулежащей у него на руках, сказал он.
-- Сильно?
-- Похоже на коклюш.
Вызвали врача.
Кашель становился все надсадней. Девочка задыхалась. Крошечными ручками ловила воздух. Синела…
-- Похоже на коклюш. – Сказал терапевт. – Вызываю «скорую».
***
Из прозрачного пальчика взяли кровь. Потом подвесили обессиленного ребенка к рентгенаппарату…
Показали кроватку и унесли в дальнюю палату. Спустя несколько минут, пробежал медбрат с синим чемоданчиком в руках. Раздался треск, сквозь который прорывались голоса врачей. Еще один…
Из белой тишины к ней навстречу шел человек в белом.
-- Простите, но мы…
***
На подоконнике процедурной лежал маленький сверток. Она открыла уголок и узнала беломраморное личико. Ручки и ножки ребенка были связаны бинтом. Такой же бинт перетягивал и головку, подвязав подбородок. От свертка шел мятный, тягучий, липкий запах… Тот самый.
Она обернулась и увидела Их.
Шарики вытянулись цепочкой, и словно указателем, потянулись к окну…
-- Нельзя! – Вдруг раздалось в ее голове, и мутное облачко стало преображаться. Медленно выступали в нем знакомые до боли черты.
-- Я ж тоби тилькы одын букэтик дала. – Хитро улыбаясь, сказала бабушка.
И где-то внутри что-то ухнуло, оборвалось, упало в самые пятки и, оттолкнувшись от ступней, ударило в голову.
-- Да-да… -- Прозвучало из глубины сознания. – Теперь так и бери. Без этого не сможешь. Не хватит сил.
И перед ней явственно промелькнула картинка: «Автобус, женщина, обморок…»…