Мигрень, а с ней и депрессия, наконец, прошли, и Роза смогла написать своему душевному другу:
„Nr.6 Wronke, 20.06.1917
Хэншен, добрый день!Я опять здесь. Кажется, прошла вечность с того времени, когда вам писала, и когда получила ваше Nr.7. Фрл. Матильда между тем вам сообщила, каково моё молчание для меня contre coeur было. Ну, я хочу опять быть старательной, ожидаю и от вас, что вы поступите по-христиански, и камни моего молчания вознаградите питательной манной частых писем.
Ах, ах, что я между тем пережила! Целые поколения цветов под моим внимательным надзором вошли в жизнь и поддались смертельному распаду — от первой почки сирени до дурманище душно пахнущих, свисающих гроздей акации, покрывающей теперь своими падающими подобно снегу цветками землю. На всех кустах торопятся завязаться и округлиться свисающие плоды, зелёные ягоды, каждый день наполняющиеся соком, чтобы скоро стать красными или синими и чёрными.
Народилось целое поколение птиц, рождение которых тактично выдало умолкание птичьего хора, рост которых я позже подслушала, как нежное попискивание из спрятанных во всех уголках моего садика гнёзд, и вот - о радость! - они со своими родителями у моего окна, где их кормят.
Так прежде всего по многу раз на день приходит семья зяблика. Мать, которую я хорошо знаю ещё до её помолвки, приводит к окну доченьку. «Наша любимица», которая гораздо толще и больше мамаши, сидит здесь нахохлившись и время от времени разевает с охрипшим визгом свой клюв, при этом потрясывает лысой головой, как эпилептик, и разрешает похудевшей и подурневшей мамане запихивать в её бездонную пасть огромные порции моих геркулесовых хлопьев, а самой ей не перепадает и зёрнышка.При этом толстуха уже может хорошо летать и сама клевать, что порой и соизволяет делать. У меня, наблюдающей каждый раз эту сцену из-за гардин, порой руки чешутся ,закатить толстушке подщёчину. Но я во-время вспоминаю, что мама зяблика, конечно, в юности вела себя так же, и что «любимица» в следущем июне также будет неустанно кормить своё дитя, и так, счёт сравняется и без моего вмешательства...
Ещё один месяц, и мадам зяблик с её любимицей улетят на юг, отец м.б. останется здесь. Не каждый может себе позволить путешествие на юг; отец часто отстаётся на туманном севере, и посылает в Африку лишь жёнушку с ребёнком. Или он летит туда гораздо позже в особом «мужском обществе» и возвращается весной раньше, чтобы проверить местность и подготовить для «женского общества» жильё.
Что я вчера пережила — ах, ах! В моём коридоре заплутался толстый шмель (серый костюм с золотым поясом!). Он снова и снова бился о стекло в верхней части окна, при этом гудел возмущённым басом.Я, естественно, притащила стул и поспешно схватила его голой рукой, на что он меня сразу же ужалил, так что я громко вскрикнула. Потом я достала носовой платок, после долгой борьбы поймала и побежала с ним к двери в сад, чтобы выпустить на волю. Жаль, вы не слышали, как бедняжка в платке орал! Внезапно бас превратился в тоненький фистель-тон, это был, по-настоящему, плач ребёнка, находящегося в паническом страхе; он, несчастный, думал, что настал его последний час, и плакал! Этот тоненький голосок так действовал мне на нервы, что у меня руки затряслись и я его ещё два раза выпускала, на что он, естественно, возвращался к фатальному оконному стеклу. В конце концов, с тетьей попытки, я взяла себя в руки и вынесла его наружу в сад — ой, как он вознёсся ввысь! И сразу опять зажужжал басом — адьё!..
Таковы были мои волнительные события в последнее время. Может ваша милось о таком же безобидном мне поведать?...
Хеншен, я теперь ожидаю подробное признание обо всём, что без меня было проделано.
Серд. Р.
Я в большом беспокойстве. Как вы переносите эту ганнибальскую жару.»