...Николай Иванович откупорил бутылку сухого вина (чёрт знает сколько стоила эта импортная отрава, но ради такого случая пришлось раскошелиться) и, разлив по фужерам, произнёс:
- Я хочу выпить, Клавочка, за ваши прекрасные глаза.
- Ну-у, скажете тоже, - смущённо вытянула губы в трубочку Клавдия Семёновна, - в пятьдесят шесть лет - какие уж там прекрасные...
- А вот такие и прекрасные, что я от них без ума! - с жаром воскликнул Николай Иванович. Затем поднял свой фужер:
- Только - чур, пить до дна.
- Вы меня прямо как молоденькую девочку подпаиваете, - кокетливо хихикнула Клавдия Семёновна.
- А почему бы и нет? Лично я считаю: с того самого дня, как мы познакомились, у нас с вами вторая молодость началась. До дна, до дна, и не спорьте.
Они выпили. Затем Николай Иванович взял с тарелки бутерброд с ветчиной и, откусив от него, принялся жевать, неотрывно глядя на свою визави. А Клавдия Семёновна, помолчав немного, нерешительно предложила:
- Давайте, может, я телевизор включу?
- Угу, - кивнул Николай Иванович.
Она взяла дистанционный пульт и принялась переключать каналы. Замелькали рекламные ролики и музыкальные клипы с бесновато выплясывавшими полуголыми девицами и пёстро разнаряженными юнцами.
- Не пойму я нынешнюю молодёжь, - с нотками плохо скрываемой зависти в голосе заметила Клавдия Семёновна, - неужели им не стыдно?
- Да уж… - понимающе шевельнул бровями Николай Иванович. - А - вот-вот, это оставьте. Всё равно больше ничего хорошего нет.
Он доел бутерброд и снова наполнил фужеры, краем глаза кося на телевизионный экран, с которого известный политолог живописал мрачную картину текущего положения дел на Западе.
«Наверное, все мужчины одинаковы, - подумала Клавдия Семёновна - впрочем, без какого-либо раздражения. - И отчего эта политика их так интересует? Ведь ни уму, ни сердцу».
- Брюссельское правительство либо закрывает глаза на ту грозную опасность, которая нависла над Европой, либо просто не способно увидеть её, - привычно выпекал политолог тяжеловесные глыбы фраз (они не запоминались и, едва родившись, подобно сонным неповоротливым рыбинам, сразу ложились куда-то на самое дно сознания, погружались в мягкий и беспросветный ил забвения). - Спад производства, разрушение системы межгосударственных связей, нарастающая финансово-хозяйственная и общая структурная несбалансированность, развал денежного обращения и ускоряющаяся инфляция - такова картина, повсеместно наблюдаемая ныне в экономике Евросоюза. Отсюда - резкое снижение жизненного уровня народов, углубляющееся имущественное и социальное расслоение общества, рост преступности, наркомании, проституции...
Клавдия Семёновна не слушала политолога. Отчего-то в её памяти всплыло прошлое... Долгие годы без любви. Заслужила ли она такую жизнь? Что уж душой кривить: наверное, заслужила. Сама ведь восемнадцатилетней девчонкой вышла замуж по расчёту. Сколько симпатичных парней за ней увивалось! А она послушалась мать. «Не думай об этих беспорточниках голозадых, - твердила та, - иди за Ивана Поликарповича, ведь два раза уж тебя сватал. Он, хоть и пожилой, но отдельную жилплощадь имеет. А жилплощадь - это главное. Выскочишь за молодого, где с ним поселишься? У чужих людей станете угол снимать? У нас ведь, сама знаешь, четверо в одной комнате – уж более нет места, и так на головах друг у друга сидим. А на заводе, небось, очереди на общежитие лет пять придётся ждать, да и то неизвестно, дождёшься ли. О собственной квартире я вообще молчу, на неё нормальному человеку, который не ворует, и за всю жизнь не накопить...».
Всё верно говорила мать, с жильём в те годы было туго. Вот и выскочила молоденькая Клава за шестидесятилетнего Ивана Поликарповича. Думала: недолго осталось старику, перетерпится как-нибудь. Но растянулся её первый брак на десять лет. Муженёк оказался достаточно бодрым: вопреки ожиданиям, ещё и исполнения супружеских обязанностей от неё требовал. До чего же было противно юной Клаве укладываться с ним в постель! Да куда денешься: взялся за гуж, не говори, что не дюж... К слову, именно любовные утехи - невольно, разумеется - помогли избавиться от постылого супруга. Однажды вечером лежала Клава (стиснув зубы, закрыв глаза и, как обычно, моля бога, чтобы поскорее пролетели эти ненавистные минуты), а Иван Поликарпович (о, как у него воняло изо рта!) пыхтел, пыхтел, пыхтел сверху… и вдруг, застонав, тяжело, словно куль, рухнул на неё.
Она не сразу поняла, что произошло.
Но потом, когда сообразила, натерпелась страху.
Её муженёк скончался на самом пике своего старческого наслаждения.
Клавдия Семёновна старалась отогнать от себя эти навязчивые воспоминания, но они лезли и лезли в голову: как она выбралась из-под враз ставшего неподъёмным тела мёртвого супруга… как металась по квартире в истерике… и как затем, позвонив в «скорую», ждала, сидя на кухне, и страшилась выйти оттуда, ведь в комнате лежал он - на животе, раскинув руки в стороны, вывернув голову набок и глядя прямо перед собой остекленевшими глазами. Чудился ей в этом взгляде немой укор, будто в последний миг понял Иван Поликарпович всё про них обоих... Хотя, разумеется, ерунда, ничего не мог он понять. Легко умер, быстро, дай бог каждому.
У него случилось кровоизлияние в мозг. Так сказал врач Клавдии Семёновне. Позже она узнала, что подобное случается с пожилыми мужчинами именно в момент полового акта; особенно если у них имеется склонность к повышенному давлению.
Чуть больше года вдовствовала Клавдия Семёновна. А потом ей сделал предложение Аркадий Львович, начальник цеха, в котором она работала. Все знали, что Аркадий Львович страдает гипертонией. Согласие далось ей легко, поскольку других кандидатур поблизости всё равно не наблюдалось. Не выходить же за юнца какого-нибудь, у которого ни гроша за душой.
С годами время словно ускоряло свой бег. Не прошло и четырёх лет, как скончался её второй муж.
У Аркадия Львовича имелись взрослые дети от первого брака. Они претендовали на часть наследства, и после долгой судебной тяжбы Клавдии Семёновне пришлось выплатить им небольшую сумму. Зато ей достались автомобиль и двухкомнатная квартира (свою первую, оставшуюся после Ивана Поликарповича, она продала, и деньги положила на сберкнижку).
Казалось бы, всё, пора успокоиться, зажить нормальной жизнью. И надо же так случиться, что на неё положил глаз недавно овдовевший директор завода... В общем, снова бес попутал. Тридцати четырёх лет от роду вышла Клавдия Семёновна замуж за шестидесятидвухлетнего Валерия Павловича. Тот совсем доходягой выглядел; казалось, долго не протянет... И впрямь, через полтора года, в одну из «знойных» ночей (каковые с настойчивой регулярностью устраивала она своему третьему супругу) Валерий Павлович захрипел и повалился на кровать... Около часа выждала Клавдия Семёновна, и лишь после этого вызвала «скорую помощь». Однако мужа сумели выходить в больнице. Правда, его парализовало: ни руки, ни ноги не действовали, связно разговаривать не мог, лишь мычал нечто нечленораздельное, ходил под себя... Такое свинство продолжалось ещё девять лет. Все эти годы Клавдии Семёновне приходилось кормить Валерия Павловича с ложечки, обтирать его влажной марлей, выносить судно, смазывать лекарством пролежни на его сухоньком теле да выслушивать наставления от регулярно посещавшего их врача из поликлиники. Это был сущий ад.
Однако рано или поздно всё заканчивается. И Валерий Павлович отмучился-таки. Тихо испустил дух ночью, во сне. Остались после него четырёхкомнатная квартира, изрядная сумма денег на счёте в банке и два автомобиля.
Тут и опомнилась Клавдия Семёновна: сколько можно о материальных благах печься, пора бы уж подыскать себе спутника жизни. Не временного попутчика, а именно спутника, настоящего. Любимого... Только поздно спохватилась. Нормальные мужики давно разобранными оказались; у всех уже дети, а у многих и внуки. Остались одни уроды, гоняющиеся за чужой жилплощадью, да ещё пьяницы. С одним обожглась Клавдия Семёновна, потом с другим, с третьим… И поняла наконец, что, скорее всего, придётся ей доживать свой век в одиночестве.
И надо же случиться такому негаданному везению: месяц тому назад - безо всякой цели, просто от нечего делать - пошла она в клуб знакомств, на вечер «Для тех, кому за тридцать», и познакомилась с Николаем Ивановичем.
Он её буквально обаял. Водил в кино и рестораны, дарил цветы; а главное - не злоупотреблял спиртным. На днях пригласил к себе домой (кстати, тоже немаловажный факт: значит, не нуждается человек в жилье, не за дармовыми квадратными метрами гонится). Но Клавдия Семёновна сочла, что первый интимный контакт (не девочка ведь, понимала: пора уж, хватит томить мужика) ей будет удобней осуществить на своей территории.
О, она ужасно волновалась! Как в первый раз. Впрочем, отчасти так и было: до сих пор она делила постель лишь с нелюбимыми. А Николая Ивановича она была способна полюбить, Клавдия Семёновна это чувствовала. В сущности, она его уже почти...
Их взгляды встретились, и Николай Иванович - очевидно, ожидавший этого - поднял наполненный фужер:
- Давай выпьем безо всякого тоста, Клава, - негромко проговорил он (её сердце тотчас радостно затрепыхалось: он наконец-то решился перейти на «ты»!). - Милая Клавушка... Если бы ты знала, как я ждал сегодняшнего вечера.
- И я ждала, - прерывающимся голосом сказала она, чувствуя, как ей на глаза наворачиваются слёзы. - Я так давно этого ждала... Я тебя ждала... Всю жизнь.
Она взяла со стола фужер и, чокнувшись с Николаем Ивановичем, стала пить маленькими глотками. До дна. А политолог с телеэкрана тем временем продолжал клеймить, припечатывать и открывать глаза широкой общественности:
- ...Хвалёный либерализм обернулся хаосом вседозволенности, «зелёная повестка» и экономический авантюризм привели к спаду производства и уровня жизни. Народы оказались в ловушке у тех сил, которые цинично манипулируют сознанием людей и направляют их деятельность в ущерб интересам своих государств. Политическая слепота нынешнего руководства Евросоюза, его непомерные амбиции вызывают у народов недоверие к государственной власти на местах, что ещё более усугубляет положение...
Какая ерунда вся эта возня, эта политика; страны, общество, народы - всё чушь, ничего нет; есть только люди, конкретные судьбы, и в зависимости от того, как они пересекаются и переплетаются, возникают маленькие очажки счастья или, наоборот… неудовлетворённости жизнью, что ли... Так расслаблено думала Клавдия Семёновна. А ещё она думала о Николае Ивановиче и о себе. О том, что всё у них должно получиться - такого просто не может быть, чтобы не получилось, ведь у неё, в сущности, ещё ничего настоящего в жизни-то и не было... А Николай Иванович - и когда только успел? - вновь наполнил бокалы. И они, на этот раз не чокаясь, выпили.
-...Не прекращается спад производства, упадок социальной сферы и сельского хозяйства, - не умолкал телевизионный политолог. - Материальные блага сосредоточены в руках меньшинства, паразитирующего на экономическом хаосе и правовом беспределе. В любой момент могут вылиться в стихийный протест народных масс нарастающее ощущение безнадёжности и социальной несправедливости, страх перед будущим...
Страх перед будущим. Да, у неё тоже долгое время холодным камнем на душе лежал страх перед будущим. Но теперь его нет. Он исчез с тех пор, как в её жизни появился Николай Иванович.
Мысли Клавдии Семёновны текли всё ленивее, становились всё прозрачнее и необязательнее. Она неотрывно смотрела в глаза своему гостю, и ей казалось, что она летит, подобная невесомой струйке дыма, перетекает в неведомое – куда-то, где не надо ни к чему стремиться и ничего желать, потому что у всех всё есть, потому что все молоды и красивы, умиротворены и беззаботны... Фужер выскользнул из её пальцев и, упав на пол, разбился. Но она не заметила этого. Она клонилась набок, словно подрубленное дерево; это происходило настолько медленно и нереально, что могло показаться сном… и казалось сном… А Николай Иванович вскочил со стула и - тоже плавно, подобно космонавту, парящему в невесомости - устремился к Клавдии Семёновне. Зачем? Она удивилась. И, счастливо обмирая, представила на грани догадки: вот сейчас он, мужчина, который искал её много лет и наконец нашёл, подхватит её на руки и понесёт далеко-далеко, в волшебную сказку, в страну забытых девичьих грёз, к долгожданным покою и семейному уюту.
Однако Николай Иванович не подхватил её на руки. При всём желании вряд ли это ему удалось бы: как-никак, уже не мальчик, силёнки давно не те. Он лишь придержал Клавдию Семёновну, обхватив её за талию, потому она не упала, а просто мягко съехала со стула на пол.
Затем Николай Иванович, выпрямившись, отдышался. И, машинально похрустев костяшками пальцев, окинул комнату внимательным взглядом...
***
Через час он уже приближался к своему дому с двумя тяжело нагруженными хозяйственными сумками. Когда проходил мимо лавочек с неизменными дворовыми старушками, Виктория Филипповна - ушлая «разведчица», которой непременно надо всё обо всех знать - поинтересовалась:
- Шо, Иваныч, на дачу ездил?
- Нет, у сына в гостях был, - бодро ответил Николай Иванович. - Вот, гостинцы от него везу.
Он скрылся в подъезде. А Виктория Филипповна (третий год пребывавшая в состоянии судебной тяжбы с родной дочерью из-за квартиры) толкнула в бок соседку - грузную Марию Альбертовну - и завистливо вздохнула:
- Каждую неделю приносит от сына гостинцы. И достаются же кому-то хорошие дети. Прямо завидно!
- Да-да, - шевельнула мясистым носом глуховатая Мария Альбертовна. - Хороший дед. Главно - не курит, не пьёт, по вутрам за молоком до бочки ходит. Была б я помолодше, так - и-иэхтить! – взялася б за ево как следует.
Старухи трескуче рассмеялись.
А Николай Иванович в это время вошёл в свою квартиру на втором этаже; поставил на пол, прислонив к стене, сумки с вынесенными из квартиры Клавдии Семёновны ценностями; запер дверь на два замка и принялся расстёгивать своё старенькое демисезонное пальто. Ещё раз перебрал в памяти события последнего часа: отпечатки пальцев везде стёр, свет погасил, дверь захлопнул, фужер, из которого пил вино, прихватил с собой и выбросил в мусорный бак по пути. Похоже, ничего не упустил; следов его пребывания в квартире остаться не должно.
Поскольку родственников у Клавдии Семёновны, по её рассказам, не имеется, то обнаружат её, скорее всего, очень нескоро. Да и когда обнаружат - констатируют смерть от передозировки лекарств. Или самоубийство. Как обычно в таких случаях, дело возбуждать не станут. Зачем полицейским чинам лишний висяк?
Размышляя об этом, Николай Иванович разулся, прошёл на кухню. Зажёг плиту, поставил чайник на огонь. И, усевшись на табуретку, решил от нечего делать сосчитать всех женщин, которых ему довелось отправить на тот свет. В первый раз он запутался, едва добравшись до десятка; во второй - сбился не то на пятнадцатой, не то на шестнадцатой. В третий раз, сосредоточившись, принялся загибать пальцы - и снова, едва перешагнув за дюжину, поплыл, память увела его куда-то в сторону... Тогда Николай Иванович махнул рукой, сдавшись: ничего не попишешь, склероз.
А тут и чайник свистком подал сигнал о том, что вода закипела и пора возвращаться к делам более насущным.