Безмятежное пребывание в лаборатории бессмертия начало тяготить Митьку своей монотонностью и, по его мнению, скукой. Если все сотрудники были достаточно квалифицированы, чтобы активно участвовать в опытах и экспериментах, попутно писать научные работы, участвовать в дискуссиях и при этом чувствовать себя в своей тарелке,ощущать необходимым элементом гармонии в команде, то Митька, не испытывая ни малейшего интереса к научной деятельности, понимал полную свою бесполезность и тяготился сознанием своего иждивенчества.
Митька с затаённым удивлением поглядывал на этих людей с татуировками осины на руках, о подлом и злобном нраве которых ему с детства твердили и в школе и дома, и его душа пребывала в смятении в то время как разум медленно, но неумолимо, признавал, что осины такие же люди, и многие из них будут даже гораздо лучше, умнее и добрее чем многие из тополей.
Иногда он закрывался в своей комнате, и лежа на диване с включённым перед ним телевизором и не вникая в происходящее на экране, вспоминал мать, которая будучи осиной, должна была это скрывать и ежедневно выслушивать разглагольствования отца, часто не трезвого, постоянно проклинавшего осин. Кауфман, спасший его от смерти - а Митьке уже многие говорили, что после семнадцати ножевых ранений шансов выжить практически не было - ненавидимая отцом осина, вызывала в теперь в Митьке тайное благоговение.
Когда Кауфман объяснил Митьке, что его жизни угрожает серьёзная опасность и что лучше было бы его объявить умершим и укрыться в лаборатории бессмертия, Митька сразу безоговорочно поверил ему и согласился.
Первое время Митьке даже нравилось это таинственное положение: его знакомые и друзья считали его мёртвым, были на его похоронах, жалели, а многие и злорадствовали, завидуя его столь неожиданно вспыхнувшей популярности.
Поначалу Митька с интересом возил на тележке емкости с азотом, глицерином и прочими субстанциями, помогал устанавливать криокамеры, изучал сложнейшую аппаратуру, специально закупленную из за рубежа для лаборатории бессмертия.
Но вскоре ему это надоело. Не обладая системными знаниями наравне с остальными членами группы, Митька мало что понимал в деятельности учёных и, просто для того чтобы не чувствовать себя идиотом, он стал мало помалу уединяться в своей комнате и проводить время за компьютером или у телевизора. Когда его просили помочь что-то передвинуть или перенести, он отказывался, ссылаясь на плохое самочувствие.
Кауфман узнав об этом, подверг Митьку тщательнейшему медицинскому обследованию, но ничего угрожающего здоровью и жизни Митьки не обнаружил.
" Я понимаю, - сказал Кауфман, сочувственно глядя на юношу, - что тебе осточертело сидеть взаперти со всегда занятыми и занудными педантами, но потерпи ещё полгода. Пусть тополиные иезуиты забудут о тебе и тогда с новым паспортом и другой фамилией ты поселишься в каком нибудь тихом районе города."
Кауфман распорядился оставить Митьку в покое, сказав, что ему требуется длительный период восстановления после тяжелейшего ранения как физического, так и душевного.
Митька совсем замкнулся, проводя день за днём за компьютером и вскоре, поскольку он пропустил пару обедов, ему начала приносить еду буфетчица из подземного блока больницы.
Она привозила пищу на тележке, накрывала на стол для учёных в столовой, а Митьке, опять же по просьбе Кауфмана, относила персонально.
Она громко стучала в дверь, входила с подносом в руке, ставила на стол, забирала грязную посуду и, кинув на Митьку сострадательный взгляд, вздыхала и уходила.
Митька, на долю секунды оторвав затуманенный взор от экрана компьютера, успевал пробубнить в сторону полной розовощёкой кормилицы "спасибо", и вновь погружался в виртуальный мир.
Однажды днём, после того как всю ночь он скоротал за некой диковинной игрой, его сморило.
Он прилёг на диван и включил телевизор, под бормотание которого он любил засыпать.
На экране мужчина с копной каштановых волос, широким квадратным лицом и таким же подбородком, поблёскивая лукавым взглядом, говорил другому, худощавому, с огромной залысиной и тонкой бородкой брюнету, одетому в столь же безукоризненный костюм: " Вы постоянно твердите, что тополя и осины абсолютно родственные деревья, что они, дескать, из одного семейства ивовых и так далее, и тем самым коварным образом незаметно проводите мысль, что вы нам друзья! А всё это на самом деле гнусная ложь! Вы упорно пытаетесь навязать нам доктрину флорофильства, доктрину искусственную, лживую и враждебную. Да, мы тополя и гордимся этим. Однако тополь мы давно уже понимаем не как дерево, а как состояние, обозначение, которого мы производим от слова "топ", то есть верх, высший, самый лучший!"
"Я знаю значение слова "топ", - прервал его с сухим блеском в глазах худощавый мужчина. - Только позвольте вам заметить, что для того чтобы подчеркнуть и утвердить свою высокую духовность и моральное превосходство вы почему то постоянно заимствуете слова у мало духовного и морально ущербного сообщества. Ведь слово "топ" именно оттуда."
Услышав стук в дверь, Митька не ответил и сомкнул глаза.
Послышался шорох и поскрипывание колёс тележки, которая подкатилась к столу и замерла.
Митька лежал свернувшись калачиком с закрытыми глазами и, почувствовал, что вошедшая женщина, вместо того, чтобы переставить тарелки с обедом с тележки на стол, а грязную посуду - обратно, повернулась и смотрит на него.
"Какого чёрта? - пронеслось в голове у Митьки. - Оставь свой дурацкий обед, забери посуду и кати отсюда со своей телегой! Я не собираюсь с тобой болтать."
Посетительница продолжала стоять и смотреть на него, и Митьке пришло на ум, что она ведёт себя совсем не так как обычно вела себя женщина, приносящая обеды.
Любопытство и некоторое волнение побудили Митьку приоткрыть глаза лишь настолько чтобы можно было разглядеть визитера, но вместе с тем не выдать самого себя.
Он увидел лишь силуэт, стройность и изящество, которого убедили его в верности его догадки и ввели тем самым в ещё большее волнение и любопытство.
Митька услышал лёгкий смех, показавшийся ему столь знакомым и желанным, что он резко открыл глаза и, увидев Настю, одетую в белый халат и чепчик, рывком приподнялся, сел диване и уставился на девушку.
- Судя по твоей резвости, ты не очень тяжело болен, - улыбаясь, сказала она. - Здравствуй!
- Привет, - пробормотал Митька. - А как ты здесь...
- Устроилась в лабораторию Кауфмана переводчиком. Он владеет латынью и греческим в совершенстве, но с другими у него не очень.
- А я... - промямлил Митька, ещё храня на лице глуповатое выражение, и запнулся при мысли " а что же, собственно говоря, он?"
- Знаю, - Настя кивнула. - Женщина, которая заведует буфетом, рассказала. Она взяла выходной, и я сегодня за неё. Обед доставили из верхнего блока, так что, как она сказала, будет возможность сравнить, её стряпню с общепитом.
- Ты присядь, - спохватился Митька, вскочив с дивана и нервно зашагав взад вперёд по комнате. - Вот уж не думал, что доведётся тебя встретить.
- И я тоже... - Настя замялась и опустила взгляд, - то есть я даже не думала, а была уверена, что не увижу тебя.
- Ах да, ведь ты была у меня на похоронах, спасибо, - Митька улыбнулся. - У тебя было грустное лицо. По крайней мере, таким оно казалось на телеэкране.
- Каково это наблюдать свои собственные похороны? - Настя пристально посмотрела в глаза Митьке.
- В этом что-то есть. Во всяком случае, так умирать, наверное, лучше, чем по настоящему.
Настя улыбнулась и принялась переставлять тарелки с тележки на стол.
Убрав использованную посуду со стола, она покатила тележку к выходу.
- Присядь, - Митька с несколько сконфуженным видом указал на диван. - Я... - он осёкся и проглотил комок в горле. - Я часто вспоминал тебя, - наконец выдохнул он и опустил взгляд.
Настя замерла у двери и обернулась.
- Я тоже вспоминала тебя, но, наверное не так как ты меня. - Она помолчала несколько мгновений продолжила тихим голосом. - Я знала, что ты для меня сделал и за это так жестоко поплатился.
- Ничего я не сделал, - с досадой произнёс Митька. - Только лишь пытался да и то всё вышло глупо.
- Нет, ты сделал очень важное дело. Поддержал меня духовно своим бесстрашием.
Несколько секунд они молчали, затем Настя взялась за ручку тележки и сказала:
Я должна идти. У меня куча срочных переводов. Но мы, конечно, ещё пообщаемся.
С этими словами она открыла дверь, выкатила тележку и вышла.
Митька опустился на диван и погрузился в задумчивость.