По утрам у них очередь в ванную. Севик умывшись и почистив зубы, тщательно вытирается полосатым махровым полотенцем. Оля говорит: ну хватит мне тут демонстрировать мастер класс медитативного вытирания. Севик обижается, бросает полотенце в таз с грязным бельем и выскакивает из ванной. На кухне поджигает под чайником газ, снимает чашку с сушилки над мойкой. Бросает пакетик, заваривает. А Оля пьет какао. Последним в ванную пролазит Ираклий.
Ираклий их крест. Ираклий в некотором смысле отчим Севика. Мама Севика, после смерти Севиного отца, уже в приличных годах вышла второй раз замуж. За Ираклия Арсеньевича. Потом мама умерла, а Ираклий остался. Куда его было девать? Живет с молодыми (не очень) людьми. Севик в этом никакого подвига не видит, а Оля видит. Оля многое в жизни воспринимает как чрезвычайное напряжение. И ее можно понять. При известном усилии.
Разговоры идут примерно такие. Оля: нафига он нам нужен? Севик: кто? Оля: смешно. Севик: а куда его? Оля: пусть домой едет. Севик: его дом давно здесь. Оля: а мой?
И так далее.
Ираклий выходит из ванной комнаты и присоединяется к завтракающим. Садиться за стол и желает намазать хлеб маслом – сделать бутерброд.
Тут еще нюанс, квартира – Севика. Честно купленная (хотя чего тут честного?) в девяностые у алкашей на первые заработанные кооперативом деньги. Севиным кооперативом. А мамину квартиру продали сразу после ее смерти (на погашение накопившихся Севиных долгов), и Ираклий остался без крова. Неизвестно где он мыкался полгода, но спустя шесть с половиной месяцев позвонил в Севину дверь, и тот его принял.
Значит, протягивает Ираклий руку с ножом к масленке. Правую, а в левой держит приготовленный кусок батона. По ходу стоит кружка с чаем. Кипяток.
Ираклий по образованию и профессии – инженер-химик. Всю жизнь (до развала СССР и некоторое время после) на одном предприятии. И мать Севина работала там же: Ираклий – начальником цеха, а мать – технологом. Но мать Севика была прочно и счастливо замужем за Севикиным отцом. А потом он умер, отец, и Ираклий, который оказывается давно и тайно любил Севикину мать, стал за ней усилено ухаживать. Сам-то он последние тридцать лет жил в общаге от комбината (потому что холостой), а женившись на Севикиной маме, переехал к ней. А потом, значит, и мама умерла, Сева квартиру за долги продал. А Ираклий остался.
Теперь они втроем живут в Севиной двухкомнатной. И волей-неволей вместе завтракают. Сева любит чай в пакетиках и колбасу с калачом, Оля детское какао из желтой веселой банки и диетические печенюшки, Ираклий – что дадут, но больше всего хлеб с маслом. Вот он и тянется к масленке. Не очень ловко – пожилой (старый и больной) человек. Понятно, задевает локтем чашку с чаем, та опрокидывается. Сейчас Оля будет орать.
Тут еще один нюанс. Сева одет в трусы и майку, Ираклий в старый синий халат, а Оля уже при полном параде – ей раньше всех выходить. Работает администратором в салоне красоты, почему-то с восьми утра. Сева с девяти – программистом, а Ираклий нигде не работает, живет на пенсию. Он мог бы вставать и попозже, но: во-первых – не спится, а во-вторых – не успеет к завтраку.
И Оля боится (не без основания), что пролитый чай может попасть ей на одежду. Например, на юбку. Или блузку. Поэтому она вскакивает и кричит. То есть сначала кричит, потом вскакивает. Или делает это одновременно. Чай течет по столу. Ираклий замирает, Сева берет тряпку с плиты и накрывает лужу. Оля постепенно (довольно быстро – привыкла уже) успокаивается – некогда орать (да и не попало на нее), надо бежать на работу.
Руки у Ираклия дрожат, координация нарушена, глаза слезятся. Синий в красную полосу драный, застиранный халат, из ворота видна седая шерсть на груди, веревочка крестика. Рука с хлебом – толстые пальцы, толстые ногти совковой лопатой. Он смотрит на Севу, на Олю, на тряпку набухающую чаем. Никто не знает, о чем он думает, что вспоминает и планирует ли будущее (?). Родился под Тбилиси, учился в Москве, живет здесь.
В общем, каждое утро он выходит из ванной и присоединяется к завтракающим.