Уверен, что у каждого в жизни бывали такие периоды, хотя бы кратковременные, когда наступал настолько полнейший штиль и затишье судьбы, когда казалось, будто весь мир замер, заморозив вихри и круговерти событий, и ровным счётом не происходит ничего - ни хорошего, ни дурного. Подобное положение вещей вполне можно понять: после напряжённых и насыщенных событиями похождений тишь да гладь на поверхности моря Фортуны воспринимаются подарком природы или неких высших сил. Однако же совсем другое дело, когда этот период стабильности, как принято называть его в нашей стране, начиная с семидесятых годов прошлого века, затягивается на долгие месяцы. Кажется, будто события сами собой, проходя по касательной, огибают тебя, точно бы опасаясь коснуться поверхности кожи или брезгуя озарить жизнь своим, хотя бы наималейшим, присутствием.
После полугода подобного несносного затишья начинаешь задумываться, живешь ли ты до сих пор, или всё то, что тебя окружает - это осколки памяти, создающей иллюзию статического мира, тогда как на самом деле не осталось ничего, что можно было бы назвать собой, а вся реальность вокруг - просто до неузнаваемости преображённое чистилище, где тебе суждено пребывать, вполне возможно, ещё ни одну тысячу лет. Так уж получилось, что за последние полгода не произошло ничего, о чём возникало бы желание вспоминать, и, наконец, осознав, что подобная жизнь ничем не лучше смерти, я решил посоветоваться с друзьями и знакомыми, случалось ли с ними подобное, и каким таким образом им удалось выкарабкаться из зияющей ямы безвременья.
Во время очередного разговора товарищ посоветовал: «Знаешь, на Косматой горе живёт один чудак. Вообще-то, не вполне ясно, кто он такой и откуда взялся, но все его зовут просто добрым доктором Куку, потому что впечатление от общения с ним остаётся самое неоднозначное. Зато, говорят, помог он стольким людям, скольким, возможно, не помогли даже крупные клиники за десятилетия их существования. Местные, живущие поблизости, чаще всего называют его немного по-другому - Айыыбы Лид. Несмотря на кажущееся созвучие, к Айболиту это имя не имеет никакого отношения, просто за перевалом Косматой горы начинается разветвлённая сеть древних пещер, прозванных Айыыбы, где в стародавние времена жило целое поселение, выстроившее дома прямо во тьме пещерных гротов, спасаясь от летних дождей и зимней стужи.
Жили они по какому-то древнему, всеми забытому и никому не понятному укладу, да никто в их жизнь и не старался вмешиваться. А добрый доктор был их… даже не знаю, кем… вождём, сельским старостой, главой, лидером - понятия не имею, как у них там подобные ранги называются. И вот, в одно распрекрасное солнечное утро этот сельский лидер вылез из пещер, взобрался на самую вершину горы и начал строить там деревянный дом.
А племя его больше никто и никогда не видел. Ходят слухи даже, что племя превзошло свою человеческую природу, превратившись в другую категорию существ, чтобы затем переселиться куда-то подальше и поглубже, подобно каким-нибудь теневым дворфам. Впрочем, не нам их судить. Известно лишь одно: племя было загадочное, а больше вот о нём ничего и не известно. Даже имя неизвестно. Оттого и прозвали знахаря местные просто лидером гряды гор - Айыыбы Лидом, добрым доктором Куку, этаким Парацельсом близлежащих деревень. Может быть, он сумеет что-нибудь тебе посоветовать, а я тут, извини, пас. Никогда не было такого, чтобы по полгода ничего не происходило. Ну неделя, ну две-три. Но чтобы полгода? Нет, разумеется, странно всё это. Надеюсь, высокогорный чудик тебе поможет».
Поразмыслив немного, я решил, что деваться мне всё равно некуда, и выбора другого у меня тоже нет, поэтому решился наведаться на вершину Косматой. Тропинка относительно интересно виляла в утреннем тумане: постоянно казалось, что из очертаний леса складываются морды диких хищных зверей, следящих за шагающим по узкой просёлочной тропинке путником. Вершина Косматой утопала в провалившемся в воздушную яму облаке, зацепившемся за верхушки хвойных деревьев, словно вкусная добыча охотника, угодившая в специально подготовленную ловчую яму. Когда я, на пути следования к домику, зашёл в густой росистый туман облака, то едва ли мог различить пальцы на вытянутой руке, не говоря уж обо всём ландшафте, который меня окружал.
Чудесатый доктор, как, оказалось, обитал на поляне в довольно-таки добротного вида деревянном доме, отстроенном по вполне себе классическому старорусскому проекту. Хозяин дома встретил меня довольно-таки приветливо, но немногословно. Выйдя на порог, словно предчувствуя, что я к нему пожалую, Айыыбы Лид посмотрел глубоким старческим взглядом из-под густых бровей, широким жестом ладони пригласив меня в дом. На вид старику было лет восемьдесят, а внешний облик его приобрёл, посредством длиннющей белой бороды, лаптей и славянской узорчатой косоворотки, настолько явное сходство с нашим великим опрощенцем и любителем деревенской природы Львом Николаевичем, что у меня волей-неволей закрались подозрения: а вдруг граф, достигнув высшего трансперсонального состояния, удалился от света мирского, преодолел старение и, обретя гармонию вечной жизни, поселился в нашей неказистой глубинке. Однако в следующий момент я отмёл эту мысль, как очевидно бредовую и нелогичную.
Сначала доктор, так и не произнеся ни единого звука (неужели он ещё и немой?), положил меня на берёзовую лавку и довольно долго простукивал деревянным молоточком, затем достал стетоскоп и прослушивал, наверное, никак не меньше получаса, каждый сантиметр моей поверхности, не забыв даже про пяточки. Вдруг он нахмурился, заохал и начал раскачиваться из стороны в сторону, затем резко и как-то уж слишком бодро встал и, почти что маршируя, вышел в соседнюю комнату, откуда спустя несколько минут что-то громко забулькало и сильно запахло какими-то таинственного свойства растительными ингредиентами.
Ещё через несколько минут доктор, уже довольный, снова зашёл в комнату, где я по-прежнему лежал на лавке, и мне ничего не оставалось более, как ещё раз удивиться поразительному сходству Айыыбы Лида с Толстым. На этот раз доктор был завёрнут в толстый пушистый плед, под которым, примерно в районе груди, что-то рьяно пиналось и шевелилось. С не менее радостным выражением лица добрый доктор Куку извлёк из-под пледа мелкого, полосатого и довольно неплохо откормленного джунгарского хомячка, пробормотав под нос: «А вот и твой пушистый лекарь пожаловал к нам на огонёк…»
Хомячок, всей своей няшностью напоминающий китайскую плюшевую игрушку-повторюшку, в ответ что-то пропищал, явно не желая играть роль пушистого лекаря. Да и меня, откровенно говоря, всё это начинало уже слегка поднапрягать. Что знахарь собрался делать? Оказалось, вот что: взяв мохнатое животное в свою, воистину титанических размеров, лопатоподобную ладонь старик с нескрываемым и почти что маниакальным энтузиазмом принялся натирать меня зверьком, который поначалу недовольно попискивал, затем укоризненно хрипел, а примерно ещё минут через сорок и вовсе перестал издавать какие-либо звуки.
Так прошло часа два. Хомяк молчал. Однако, когда доктор Куку всё-таки оторвал зверька от моей натёртой, а оттого раскрасневшейся, поверхности кожи, то животное вдруг умиляюще пропищало на чистейшем русском языке: «Теперь всё понятно. Я очень надеюсь, что мой диагноз не прозвучит для Вас, как приговор, и надежда всё-таки есть. У вас жук».
Я вопросительно уставился куда-то вверх, периодически переводя взгляд то на доктора, то на хомячка. Старик немного пошамкал губами и прохрипел: «Жук… Давно я не сталкивался с ними, но, видно, что моя судьба - выиграть ещё одну битву с этими треклятыми сущностями. Для этого нам потребуется совершить пешую прогулку в самые глубины пещер. По дороге объясню тебе всю суть проблемы».
Мы вышли из знахарского домика и направились в неизвестность по туманной покатой лесной дорожке. Облачная дымка ничуть не рассеялась, хотя на поверхности трав и деревьев появилась блестяще-переливчатая роса. Примерно через полчаса впереди, метрах этак десяти от нас, что-то загадочно зачернелось, а ещё через несколько шагов стало очевидно, что это, оказывается, чернел вход в пещеру. Высотой он был метров семь или восемь, а сразу за этой дыркой в скале начинался резкий, практически отвесный спуск куда-то в мрачноватые недра Косматой, где, по идее, могло оказаться вообще всё, что угодно: от совсем ничего до лежащего на золотых копях Змея Горыныча с инкрустированными в чешуйчатую шкуру самоцветами.
Доктор зажёг смоляной коптящий факел, и в тусклом сиянии на сводах пещеры проступили загадочные письмена, довольно-таки древние на вид и настолько же нечитаемые. Я пригляделся к рисункам, периодически то там, то сям проступавшим между надписями, и понял, что сии знатные образчики наскальной живописи изображали странного вида инсектоидных существ, чем-то напоминающих не то чужих из соответствующего американского блокбастера, не то гигантских воинствующих насекомых из «Звёздного десанта».
Тонкими светящимися нитями линий насекомые были связаны с высокими тощими людьми, имевшими в своей линейно-узорчатой схематичности нечто божественно-ацтекское. В то же время детальность и гротескность их прорисовки имела во всей своей совокупности нечто невыразимо и неуловимо, но совершенно явно босховское, вызывающее архетипический испуг, а по степени северно-племенной этнической мрачности готовое соревноваться с творениями Ганса Гигера или даже Азария Горчакова.
Сдерживая в себе желание произнести какое-нибудь многоэтажное заклинание на неизвестном мне языке науатль и тем самым вызвать инфернально-доисторическое индейское божество, я подумал о том, какую огромную всё-таки роль играет массовая культура в закреплении определённого порядка в схематическом образе мышления человечества и вектора его обобщённой ментальной направленности, выгодной в каждый конкретный период исторического когнитивно-цивилизационного континуума.
Насколько же взгляд на вещи пронырливо-изворотливого и горделивого, но в то же время, романтически-благородного и наивно вдохновлённого революциями человека вековой давности отличается от нынешних измельчавших и индульгирующих трололошек, фрустрирующих ололошек и прочих школьно-пубертатных паладинов Интернета, похотливо и честолюбиво протирающих до дыр свои тщедушные клавиатуры на всяких там хабрах, лурках, башах, упячках, в соцсетях - и прочих отхожих местах мировой паутины, превращаясь в сетевые гаджеты для автогенерации дегенеративного контента виртуализированного общества!
Тем временем, мы проходили из грота в грот в гробовом молчании, словно бы не смея нарушать гармонию величественных сводов, уходивших на высоту никак не меньше десятиэтажного дома. Периодически в стенах пещеры попадались узкие боковые лазы, ведшие в мрачную, холодную и сырую неизвестность. Некоторые гроты оказывались практически полностью затоплены озёрами, вода которых впитала известковые минералы, образовав на поверхности тончайший белесый налёт. Ни единого движения воздуха здесь не происходило, и потому гладь озёр была девственно чиста от волн, больше напоминая слегка мутноватое зеркальное стекло.
Наконец, добрый доктор Куку решился-таки нарушить молчание и принялся негромко рассказывать, словно бы сам для себя: «Когда-то давно мы были великим кланом - племенем воинов Ыыгзталм. Мы постигали утончённые тайны мироздания и, в конечном итоге, путём неимоверных усилий, исследований и тренировок, почти познали собственную природу, обретя практически вечную жизнь. Тогда мне, уже в те времена являвшемуся главой племени, пришла идея приручить мистическое оружие - помощников иного мира, пригодных для борьбы с враждебными кланами.
Постижение себя открыло возможность изменять собственное зрение так, что каждый из нас начинал видеть существ, населяющих все проекции и слои Реальности. В одном из нижних миров, в сером клубящемся подобии кубического подпространства, жили насекомоподобные сущности размером с собаку, но обладавшие цепкими лапами и тонкими щупами. У них было свойство, точнее, даже способность самостоятельно выбираться в любые другие проекции - и охотиться на существ, населяющих эти проекции.
Наш человеческий мир тоже не стал исключением, и эти жуки не брезговали охотиться на любых относительно крупных животных, начиная с бобра и заканчивая человеком. В зависимости от того, кем они подпитывались, жуки, вырастая, всё более и более становились подобны своим донорам. Если они подпитывались от человека, то обретали разум, превращаясь в огромных, с человеческий рост, инсектоидоморфов с крыльями, жвалами и загадочно мерцающими вишенками глаз. Эти «высшие» разумные жуки обладали способностью влиять на события, происходящие в человеческой жизни, через воздействие на расцветающие во все направления времени центральносимметрические потоки кармы, будучи незримым, но постоянно присутствующим чуждым инструментом паразитически привитой судьбы.
Не без труда приручив эфемерных жуков, мы решили сделать их нашими защитниками, этакими обширно осознающими существование и чрезвычайно чуткими сторожевыми псами. Поэтому мы обучили их подпитываться не только полями, из которых они сами состояли, находя эти поля в других существах и других мирах, но и перерабатывать любые причинно-следственные связи в энергию, избавляя наших врагов от любых событий и любых чувств, делая их свободными от себя и, одновременно, скованными отсутствием любых событий, словно бы заключёнными в клетку вечного застывания, дабы враги наши оказались бы не способны принести даже самый малейший вред кому бы то ни было из племени. Так жуки, пришедшие из чуждых проекций и пойманные в ловушку нашего внимания, стали кармоедами.
Но однажды наступил момент, когда мои соплеменники окончательно расслабились и - увы - оказались слишком убоги, разрозненны и неустойчивы, чтобы намерение их воли позволяло, как и в раньше, сдерживать натиск потусторонней воли жуков. Тогда насекомые сущности снова вырвались на свободу из оков нашей коллективной осознанности и разбрелись по всему миру. Многие из них, обретших разум, осознали, что способны влиять на судьбы целых народов, поглощая эти судьбы в небытие, при условии, что обретут контроль над разумом государственных, культурных и общественных деятелей и политиков.
Так, с лёгкой подачи жуков-кармоедов, постепенно начала зарождаться массовая культура на Западе, вся цель которой сводилась к тому, чтобы сделать человечество слишком уж податливым и желающим специально освободиться от груза ответственности за те причины, которые неминуемо оказывались сформированы каждым человеком за всё прожитое время с самого рождения. Освободиться - и стать лёгкими, бессмысленными, безответственными и совершенно пустыми, уснув от всех дел и событий в искусственно созданный виртуальный мирок общечеловеческого разума, обитель заплесневелых устоев, статичных объектов, глубинных архетипов и повсеместных соглашений, кажущихся столь непоколебимыми! Именно жуки в середине двадцатого века настроили целые народы на выгодную им волну. Вся эта культура хиппи, направленная на устремление к нирване и избавление от кармических тягот, была спровоцирована и санкционирована полевыми энергомонстрами, которых мы - да, именно мы - вывели в этот свет!
А великая вина моего клана в том, что он оказался слишком слаб, чтобы удержать этих существ возле себя, хотя путь уже был указан. Если бы мы вовсе не держали их в нашем мире, то и мир людей был бы для них столь же незаметным слоем, сколь малозначимым и быстро остающимся позади, каковым оказывается тамбур для пассажира, переходящего в электричке из вагона в вагон. Честно говоря, мы знали, что, например, все американские президенты, начиная с Гарри Трумэна, были под властью жуков - и находятся под ней по сей день. Знали, но ничего поделать не могли. Массовая культура тоже не отставала ни на шаг: целый слой видных деятелей с общемировой известностью, таких как Кен Кизи, Ричард Алперт, Уильям Берроуз, Олдос Хаксли, Аллен Гинзберг и, конечно же, Тимоти Лири, находились в сладком психодизлептическом тумане насекомого просветления. Я уж не говорю о знаменитой ливерпульской четвёрке - из их названия и так всё становится ясно, что ещё раз подтверждает правдивость и закономерность моих слов.
Тогда к моему клану воинов пришло глубинное видение всей опасности, которая ждёт человечество, если жуки-кармоеды вдруг решат захватить власть над нами, их актуализаторами в людских пространствах, пленителями и дрессировщиками, поскольку всем кланом мы были способны совершить всё, что угодно в нашей или чуждой проекциях - и уж точно гораздо больше, чем все политики, вместе взятые. Другое дело, что нам все эти игрушки-побрякушки взаимоотношений социума совершенно не нужны, зато, видимо, нужны были хищным инсектоидоморфам.
Постигнув суть положения вещей, угрожающего жизни на всей планете, мы приняли единственно верное решение - изменить собственную природу так, чтобы жучьи хищники не пожелали бы к нам прицепляться, и даже не смогли, если бы вдруг захотели. Весь мой клан Ыыгзталм перенёс своё осознание в область существования пушистых грызунов - и для проекции мира привычной повседневности людей мы действительно стали хомячками, хотя в других слоях по сей день выглядим абсолютно иначе. Как вождь клана, я остался единственный, кто рискнул сохранить облик человека для того, чтобы продолжать заботиться о своих пушистых сородичах. Все они до сих пор живут у меня дома: там для них места вполне достаточно, и нет больше никакой потребности в обширных пространствах пещер Айыыбы.
Обретя новый облик, они, тем не менее, не перестали быть истинными воинами своего клана, даже сохранив и приумножив с возрастом исцеляющие способности, поклявшись всегда помогать жертвам многомерных жуков. Вспомни, как неорганические сущности пришли к тебе во сне, ведь это наиболее удобная и благодатная среда для их размножения и питания. В сновидении ты пробирался через джунгли, разрубая паутину широченным мачете, но нити тенёты становились лишь толще и гуще. Ты настойчиво брёл в их гнездо, в самое сердце ловушки. И когда ты пришёл, то крупный паук в центре накинулся на тебя так, что ты даже не успел отбить его атаку».
Всё, сказанное стариком, повергло меня в некое, практически трансовое, состояние ужаса: да, я помнил этот кошмар, снившийся мне как раз с полгода назад, и всё в нём происходило в точном соответствии с описанием, только что изложенном добрым доктором Куку. Речь знахаря и вождя клана хомячков настолько не соответствовала его внешности, что я оказывался способен либо смотреть на него, либо слушать. Совместное же действие в данном случае вызывало устойчивый, как сейчас принято выражаться, эффект когнитивного диссонанса: у меня всё никак не получалось увязать его толстовскую народно-квасную патриархальность внешности с лекционной энциклопедичностью повествовательной речи. Впрочем, кто скажет, кем он был и чем жил весь долгий период своего существования? И знаний, вероятно, накопил в десятки, если не в сотни раз больше, чем я. Откровенно говоря, и не особо-то хотелось вдаваться в суть его знаний, обретая все те же печали, многотонный груз которых, Айыыбы Лид, по-видимому, вынужден был постоянно нести в себе, лишь приумножая тяжесть сей интеллектуальной ноши с возрастом.
Тем временем, знахарь продолжал: «Я рассказал тебе всё это с одной лишь целью: чтобы ты понял суть вещей и не обижался на мои действия. Ведь не существует совершенно никакого способа избавиться от власти жука-кармоеда иным путём, кроме как превратившись в мелкое животное. Но постольку, поскольку ты не из нашего племени и ты отнюдь не воин, то и быть хомяком тоже недостоин, ибо кто же ещё, как не хомяк, способен столь точно передать наше настроение и быть нашим целостным и полноправным отражением? Пожалуй, тебе уготована чуточку иная участь: ты станешь моим домашним учёным котом».
С этими словами Айыыба Лид, ласково и задушевно улыбаясь, резко и внезапно хлопнул меня где-то по спине. В глазах тотчас помутилось, и мне показалось, что я очень быстро падаю, принимая импульс дополнительного ускорения в пространстве, меняющем форму, размер и очертания. Когда же сознание вернулось ко мне, то уже пришлось начать привыкать к новому телу.
С тех пор в моей жизни произошло уже немало событий: мышиные охоты, прогулки по лесу, экстаз от процесса когтеточки о мебель и чудные испития парн`ого молока. А когда хозяин сердится на меня, то грозится посадить на золотую цепь и привязать к дубу. Но пока что, к счастью, коварного плана своего он ещё не реализовал, и очень надеюсь, что он никогда так не сделает. Чтобы не досаждать хозяину своей повсеместностью, я решил заняться хобби и принялся записывать мемуары, начиная с самого раннего детства и заканчивая текущим днём. Конечно, чтобы научиться держать в мохнатой полосатой лапе шариковую ручку, мне потребовалось пара недель тренировок, но зато теперь вы читаете одну из новых глав моих мемуаров. Согласитесь, для кота это не так уж и мало.
Но есть одна вещь, в которой я уверен совершенно точно: никогда в жизни ко мне не прицепится больше отвратительный астральный жук-кармоед!