Глава седьмая
Иосиф
… Шалом , Ави ! Минуло почти два года со времени моего последнего письма к тебе. Таки твой непутевый сын решился изложить тебе настоящие события от моего отбытия из Херсона. Моё короткое предыдущее письмецо касалось, прежде всего, моих кэсеф , хэшбон и купа . Как ты, верно, понял, дела мои, в этом смысле далеко не так плохи. Но это не главный вопрос. Вопрос, скорее, в том, есть ли у меня хоф перед князем Потемкиным, и какова будет мне с того одэф .
Да, Ави, моя подпись, подпись моего брата Натана, и еще тридцати трех младших сынов ашкенази, стоят под контракцией со Светлейшим, а чрез то – с русскою короной. Два года назад наш малый отряд, сопровождаемый крещеным татарином Ахметзяновым, поступил в учение в Юнкерское Кавалерийское училище. В городе Елисаветграде. По заложении крепости Святой Елисаветы тридцать лет тому, сей город растет, как говорят русские, «не по дням, но по часам». Все тридцать пять молодых иудеев были обряжены в форму реестровых казаков и посажены на лошадей. Ави, ты, верно, смеялся бы до колик, когда б увидел отроков и юношей отроду осьмнадцати, а неких и пятнадцати годов, еле держащих в тонких руках козацкие пики, качающиеся, как старый Беня в шаббат. По правде сказать, в первый день удержался в седле только Натан. С кОней сверзились все, считая и меня.
С того мига, как наши ступни пресекли порог училища, приступили дети Израиля к военским наукам. Под водительством татарина Ахметзянова, козацкого старшины Елисеева, и графа фон О., имени которого я не раскрываю намеренно. Началося всё, как водится, с укрепления физической натуры и всех членов тела. Теперь, скажу я без ложной скромности, могу пробежать три версты, дыхания не сбивши. Могу плавать долее часу, хоть в холодной воде, пуд жму гирею до пяти-на-десять раз кряду. В джигитовке поднаторел изрядно, и в галопе выказать удаль, да пролезть под брюхою, могу раз количество безсчетное, покуда не упадет от устатку лошадь. Тако же и остальные младшие сыны. А которые из них стали и сильнее, и проворнее твоего дерзкого сына.
Уставал первое время преизрядно, но, при этом, и к делу приступил. Леат-леат покуда. Елисаветград город живой, торговый. Пожалованный мне Светлейшим камень – я заложил, чрез три месяцы выкупил, да и в накладе не остался. Ави, ты часто говорил мне, что деньги есть мои самые верные солдаты, куда пошлю – там и будут помирать. Потому ни на продажную любовь, ни на вино, ни на карты, вырученного я не тратил. Немного векселей, немного расписок, немного закладных, и я вошел в долю к купцу Масленникову с его факторией по выварке сахару из свеклы. Допрежь того, сронил цену акций, обождал три месяца, и продал их уже вдвое. Нимало сказалось к тому моё знакомство с татарином Ахметзяновым, с которым поначалу я, из глупости, было повздорил, но усердием и прилежанием к наукам, доверия восстановил и приумножил. Того крещенного татарина прозывают за глаза Ахметом, и в городе все боятся, пуще самого Диавола, а то и посильнее. И мое крепкое с ним знакомство, меня, в делах денежных более, чем поручительствует. Ахмета при том не забываю, ибо мне он тут, словно за отца.
Следом шло учение владению оружьем разного виду. От тяжелого польского палаша до легковесной шашки черкесов, от багинета до толедцкой рапиры. Особливо отмечалось сабельное оружье, от новой гранодерской сабли, до легкоконной кирасирской. Огнестрел русскаго образца изучен весь без изъянов, и ружья, и карабины, и штуцеры. На ту пору я терялся в догадках, неужли из ашкеназов вознамерелися воспитать некий род самсонов, повергающих голиафов, поскольку дадены были нам уроки и канонирского дела. Но тут мои сомнения развеял приказ отбыть втайне к дунайской стороне.
Тут, у укрепленных османских крепостей Килия, Тульча и Исакча, получили, как говорят русские, «боевое крещение», первое испытание кровью и порохом. Попервоначалу совместно с русскими провели разведку и учинение диверсиона в тылу укрепленной турками Килии, что на Дунае. Отряд, к коему мы были откомандированы, пожег огнем склады пропитания и все конюшни. Узнай же, Ави, что от недостатку опытности, но отважно погибли мой брат Натан, тако же Адам, сын Элазара, Шломо, сын Цуриэля, и Нетанэль и Перец, сыны Мордехая. В допущенной стычке умертвлено было до дюжины османов, что в охранении приведены были. Спустя осьмнадцати дни, в том же отряде отличились сыны Израиля на крепости Тульча. Пред высадкою десанта флотилии Де Рибаса, пожгли мы пороховой склад и крюйт-каморы на двух флагманах. На сей же раз оплошности не допустили, и стычки не произвели. Но, напротив, зарезали османов спящими до сорока душ. И отошли, потеряв лишь одного пластуна из донских козаков. Спустя далее времени менее двух недель наш отряд был отряжен капитан-лейтенанту гр. Литке. Уже отдельно ото всех русских, дабы испытать верность русской короне. Сыны Израиля провели разведку и диверсион в крепости Исакча. На сей же раз проходили мы не посуху, но по воде. На сем задании мы зарезали всех османов, встреченных на батарее с супротивного от основного десанта берега. Пороховой склад на воздух не поднимали, но, напротив, сохранили. Батарею восьми-фунтовых развернувши, направили супротив тыла османов, где положили их преизрядно и жестоко, что неких, оставшихся в живых, зарезали из милосердия. Мною же, из милосердия, застрелен был Ицхак, сын Давида, коему шальным ядром оторвало ноги.
По возврату в расположение Елисаветградское, опять принялись одолевать мою душу сомнения: неужто только для пластунского дела готовит евреев Светлейший? Но здесь нам начаты были новыя науки: фортификация и чтение карт. А также усиленно изучение иных языков, турецкаго, английскаго и франкского. Но до сих пор не дает мне покою память о словах Светлейшего, кои были произнесены в самом начале. До сей поры, цели и замыслы князя мне непостижимы.
Теперь о делах мирских. Пока же я пребывал в баталиях, размещенные в греческих купцах ссудные деньги, принялись давать свои плоды. После кроваваго крещения, стал я и в финансах дерзок и премного жесток. Один из греков, выгодно продав товар, купленный за мою ссуду, вознамерился сокрыться. Взявши отпуск, мы с Ахметом в четыре дни настигли его у австрийской границы, лишили на ноге пальца, и долг возвратили. Возвратив сего хитромудрого грека в Елисаветград, основали род гильдии, и установили чрез всеобщее греческое собрание над ими же главным, но нам с Ахметом, подотчетным. Тако же мы, вдвоем с Ахметом, под своим тайным началом, но чрез обчее собрание, соединили в единый цех всех городских ростовщиков. И постановили нам же отчисление, передав им для росту сумму весьма изрядную, каковую мы изъяли у османского коменданта Исакчи, дом которого, по счастию, был на захваченной нами стороне, и коего мы счастливо умертвили. Ави, не думай на меня плохого: половину золота из сундука коменданта я роздал сынам Израиля, я помню правила.
Ави, отец мой! Я знаю, Ави, что ты давно, уже два года, как на небесах. Первое мое краткое письмо я сразу же сжег. Всевидящая твоя душа, верно, узнала о его содержании, за то я не волнуюсь. Я пишу тебе сие второе письмо на иврите, коего тут мало кто понимает. Но сие письмо, которое я начал вчера, да всё не решался закончить, обнаружил Ахмет, прочел, и приказал мне его дописать при его же присутствии.
Я прошу тебя, Ави, от себя и от всех сынов израилевских, служащих русской императрице, там, на небесах, когда встретишь ты Б-га Всех Иудеев, попроси у него нам удачи, ибо предстоит нам задание зело трудное и опасное.
По написании сего письма, моим командиром, секунд-майором русской армии Ахметом Ахметзяновым, коий сейчас за моею спиною, отдан мне приказ сей же момент по подписании бумагу с письмом съесть, но текст сохранить в памяти слово в слово.
Декабря 2. 1789. Елисаветград. Иосиф, сын Авеля.
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/11/02/933