1
Милана не любила осень за сырость, слякоть, пронизывающий, вечно проникающий под полы коротенькой курточки ветер, и то, что ей еще час предстояло тащиться в стареньком автобусе, раздражало. Переваливающийся с боку на бок косолапый автобус лениво курсировал между городом и деревенькой со странно смешным названием Старые Черви. Особенно мучило ее присутствие всем недовольных старух и неопрятных деревенских мешочников, штурмом берущих салон, хотя места практически хватало всем.
Не доезжая до деревни, автобус молодецки подпрыгнул на очередной кочке, затормозил на повороте и выплюнул очередную порцию дачников, а сам, натужно пыхтя, уполз дальше, оставляя приехавших один на один с непогодой.
Милана, морщась от холодного ветра, приподняла ворот курточки и, выбирая более сухие места, заспешила в сторону своей дачи, с трудом волоча две огромные сумки, доверху набитые снедью. И хотя пребывание одной на даче до вечера ее не радовало, но предстоящая встреча с подругами на девичнике, который она устраивала по поводу своего 50-летия, внушала надежду на прекрасное завершение так долго тянувшегося дня.
Дом был великолепный, может потому, что строился с любовью мужем Славкой, может потому, что был единственным местом, где она часто, запершись от всего белого света, отдыхала, толком не понимая от чего: то ли от наличия проблем, то ли от их отсутствия.
Правда, в последнее время проблемы исчезли, растворились в холодно-равнодушном отношении мужа к ней. И если раньше он пусть и встречал ее с недовольным выражением лица по поводу и без повода, то сейчас просто старательно избегал любого общения.
Именно это и послужило желанием не только посплетничать с подругами, обсудить сложившуюся ситуацию, но и получить их советы, как избежать скучную и однообразную полосу в отношениях с все еще любимым человеком.
Милана захлопнула за собой массивную дверь и поежилась от холода. Нетопленая уже неделю комната остыла, и она обрадовалась дровам, аккуратно уложенным в камине и, не раздеваясь, начала поспешно разжигать его.
2
Первой, как всегда, приехала ее лучшая подруга Елена. Она, наскоро чмокнув Милану в щеку, подбежала к камину и, присев около него на корточки, протянула руки к огню. Милана с нескрываемым обожанием смотрела на подругу. Лена всегда восхищала ее. Она, единственная из всех приятельниц, работала. Причем не просто трудилась на поприще медицины, а была одним из ведущих онкологов города, да к тому же поднялась по служебной лестнице до должности главного врача отделения.
- Замерзла? – поинтересовалась Милана и заботливо набросила на плечи Лены свой любимый плед.
Та рывком поднялась с корточек и, кутаясь в плед, утонула в огромном старом кресле, заботливо придвинутом Миланой поближе к огню.
- Проклятая осень, - заговорила Лена, потирая руки и все еще поеживаясь. – Что тебя дернуло собрать нас на даче? Сидели бы мы где-нибудь в ресторане, не думали ни о чем. А тут одна проблема - добраться до тебя - превращается в целую эпопею.
- Не ной, - рассмеялась Милана, целуя подругу, отчего та, растроганная неожиданным проявлением чувств, повернулась к ней и положила свою руку на ладонь Миланы. - Тебе больше ни о чем не надо беспокоиться, отдыхай! Я уже все приготовила.
- А баньку истопила? - уже более веселым голосом поинтересовалась Лена.
-Истопила, истопила, - успокоила ее Милана.
Баня была гордостью Славки. Она имела парную, небольшой бассейн и удобную помывочную. Но главным ее достоинством было наличие двух выходов, один из которых вел прямо в дом, а другой упирался в берег небольшой деревенской речушки.
А через час уже пять весело визжащих женщин неистово хлестали себя вениками, наслаждаясь мягким паром, горячей водой и всеми достоинствами русской бани.
Вскоре они, завернутые в полотенца, весело щебетали за большим деревянным столом, как и все здесь, сколоченным умелыми руками хозяина, и что-то разом говорили, перебивая друг друга и умудряясь при этом быть понятыми.
И только переодевшись и остыв от банного времяпрепровождения, вдруг поняли, что проголодались и с воодушевлением набросились на приготовленное хозяйкой. Пили за счастливую семейную жизнь Миланы, за ее благосостояние, за умение в свои пятьдесят выглядеть на тридцать пять, впрочем, пили за все, что так дорого было им.
Лена, внимательно наблюдавшая за подругой, первая заметила, что у той не все в порядке. И хотя Милана пила больше всех и громче всех хохотала, ее глаза не выражали радости, а происходящее не вызывало удовольствия.
- Стоп! – неожиданно для всех громко крикнула Лена и для большей убедительности хлопнула ладонью по столу, отчего пустые бокалы тоненько и испуганно застонали, а стоящий с краю холодец вздрогнул от неожиданности и затрясся.
- Прекратите! – строго заговорила Лена, резко повернулась к Милане и тоном, не терпящим возражения, потребовала у разом поникшей подруги. – Говори, что произошло. Здесь все свои!
Милана, вымученно улыбаясь, оглядела собравшихся и вдруг заревела, пряча лицо в ладонях. Ее плечи смешно подпрыгивали от рыданий, и со стороны казалось, что она натужно смеется и вот-вот разразится громким хохотом. Но чуда не произошло, и смех не прозвучал. Растерявшись от неожиданности, подруги испуганно заворковали, затем сбившись в кучу, окружили ревущую Милану.
- Девочки, - запричитала та, убирая ладони от мокрого лица, - я не знаю, что происходит. Вроде все как прежде: дом, семья, пусть без детей, но семья, а с другой стороны – все изменилось. Если мы с мужем пять минут в день поговорим, то остальное время молчим. И самое страшное, что говорить нам не о чем.
Милана вздохнула, но дышать ей легче не стало, и она, нервно закурив, подошла к окну и приоткрыла форточку, глотая свежий воздух, прорывавшийся с улицы.
На какое-то мгновение в комнате стало неестественно тихо. Никто из присутствующих толком так и не понял причины Миланиных слез. Подумаешь, не знает, о чем говорить! Подруги напряженно вспоминали свои отношения со вторыми половинками и были уверены, что им всегда было о чем поговорить с ними. Они говорили о детях, больше всего о детях и их проблемах, о работе, о быте, даже пытались поддержать разговор о так раздражавшем их футболе. Да разве мало тем для разговоров может возникнуть между своими.
Собравшиеся переглянулись, и одна, самая смелая и решительная, сказала то, о чем даже все боялись подумать.
-Вы стали чужими? Не так ли?
Все разом притихли, ожидая ответа Миланы и совсем не желая подтверждения сказанного.
Но вопреки их ожиданиям Милана устало кивнула головой и, вернувшись на свое место, присела к столу, не поднимая глаз и не объясняя более своего состояния. Гнетущая тишина на какое-то время повисла в комнате. Каждая из присутствующих примеряла происходящее на себя и с ужасом отталкивала его.
- Нужно что-то делать, - заговорила высокая блондинка с ярким маникюром и стала нервно теребить бусы, словно они мешали ей в принятии какого-то важного решения. – Давайте думать, девочки!
Тишина еще какое-то время повисела над столом, словно давая возможность присутствующим собраться с мыслями, а затем разом рухнула, когда все загалдели, зашептались, подыскивая нужное лекарство, состоящее из советов, предложений, бахвальства и глупости. И только Лена одиноко сидела в стороне, не принимая никакого участия в разговоре. Просто она прекрасно понимала, что советы нужно давать на трезвую голову, дабы они принесли хотя бы видимую пользу, и не навредили своей поспешностью. Но вмешиваться в происходящее не решалась, понимая, что остановить сейчас присутствующих ей не удастся.
После получасового перешептывания, жалостливых вздохов и споров, наконец, все успокоились.
Сидящая прямо перед Миланой красавица Лариса придвинулась еще ближе к столу и приглушенно, боясь быть неуслышанной, заговорила.
- Милана, а ведь у тебя не все потеряно, и мы, кажется, нашли выход и придумали, как тебе помочь.
Глаза ее заблестели, она с восторгом посмотрела на окружающих и зашептала.
- Все дело в том, - торопливо заговорила она, - что Славка просто перестал тебя жалеть, а если нет жалости, то откуда возьмется забота. Мы придумали, что нужно сделать. Ну, скажи, когда человека начинают жалеть? – поинтересовалась она у Миланы, словно заранее зная ответ, и твердым голосом, не терпящим возражения, произнесла. - Когда человек болеет!
Милана с недоумением оглядела толпящихся вокруг подруг и, увидев их счастливые лица, сыронизировала.
- И что? Вы предлагаете мне заболеть? И что я для этого должна сделать? Отравиться недоброкачественной пищей, побегать босиком по лужам, постоять полчаса под холодным проливным дождем раздетой.
_ Да, нет, нет! – заторопилась Лариса и еще ближе придвинулась к столу. – Болеть не надо, бегать под холодным дождем тоже не придется. А если не нужно болеть по настоящему, то почему бы не заболеть понарошку. Просто сыграть роль серьезно больной.
- Как сыграть? - рассмеялась Милана, откинувшись на спинку стула. – Как? Если у меня нет температуры, горло не красное, хрипов нет, суставы не скрипят. Как?
- А вот здесь, - доверительно зашептала Лариса, - ничего скрипеть и не должно. Нужно просто сделать вид, что болеешь, причем болеешь неизлечимой болезнью, и тогда тебе будет оказано и недостающее внимание, и приличный уход.
- А где же я возьму эту неизлечимую болезнь, - да и кто подтвердит мою версию? – продолжала иронизировать Милана, которую вдруг стало забавлять происходящее.
Все, как будто ожидая вопроса, разом оглянулись в сторону Елены, одиноко примостившуюся в углу на диване и не принимающую участие в разговоре. Однако та, давая понять всем, что их многозначительные речи и пристальные взгляды не возымели на нее должного действия, решительно замахала руками, отметая все их просьбы. Елена, будучи самой трезвой в этой компании, ни в какую не хотела принимать участия в их разговоре, понимая, что разгоряченные спиртным женщины чаще всего способны на глупость, чем на мудрый и необходимый совет. И теперь она укрепилась в этом и разделять их затею просто не желала.
- Ради Бога, избавьте меня от ваших игр и душераздирающих сценариев, - решительно проговорила она и уверенно добавила – а разве вы не знаете, что обманывать нехорошо.
Все разом заверещали, вскочили со своих мест, окружили Елену плотным кольцом и стали наперебой доказывать необходимость пойти на обман ради спасения семейного счастья любимой подруги.
Милане же затея подруг показалась очень интересной. Ей казалось, что такая легкая и безобидная шутка действительно могла произвести эмоциональный взрыв в их уснувших с мужем отношениях, и она захлопала в ладоши от радости, когда Елена, изнемогая под натиском окруживших ее женщин, утвердительно кивнула головой.
Лена же, дождавшись, когда все угомонятся и разбредутся в поисках мест, где можно поспать до утра, обняла Милану за плечи и доверительно заговорила.
- Дорогая, может быть, ты все-таки найдешь другой способ наладить отношения с мужем? Пойми, там, где я работаю, много страданий, и места для шуток просто не предусмотрено.
- Успокойся, - заспанным голосом проговорила Милана, отворачиваясь к стене и с головой укрываясь одеялом, - я же улягусь к тебе только на обследование, а не болеть.
- Не нравится мне все это, - не отставала Лена. Она поудобнее расположилась на стареньком диване и запрокинула руки за голову. – Никак не возьму в толк, как я здоровую и цветущую женщину уложу в палату рядом с больными и страдающими людьми. Тебе самой разве это будет приятно?
Но Милана, засыпая, уже представляла себе мятущегося от горя Славку, прибегающего к ней по два раза в день. И себя – в новеньком, недавно купленном на распродаже в Италии пеньюаре, с болезненной улыбкой на лице, протягивающей к нему руку с бриллиантовым колечком на безымянном пальце.
3
Милана старательно складывала в сумку, как ей казалось, необходимые для больницы вещи, когда в комнату заглянул Славка. Он с недоумением рассматривал потуги Миланы засунуть в небольшую по размеру сумку практически все содержимое ее объемной косметички, потом не выдержал и сухо поинтересовался.
- Куда это ты собираешься?
Милана вздохнула достаточно громко, чтобы произвести впечатление на мужа видом страдающей женщины и кивнула в сторону прикроватной тумбочки, на которой одиноко белел небольшой, мелко исписанный листок бумаги. Славка неохотно протянул руку, и Милана обрадованно встрепенулась, когда листок с коротким диагнозом «cancer?» запрыгал в его руке. Направление на обследование в онкологический центр было старательно и грамотно выписано Леной, все печати были на месте, так что сомневаться в его достоверности не приходилось.
Славка оторопело повертел бумажку в руках, затем рухнул в кресло и испуганно уставился на Милану, не зная толком, что сказать. Неожиданность и нелепость происходящего обрушилась на него внезапно, слов он не мог подобрать, как ни старался, а cтрах, сковывающий его, не находил выхода.
Обрадованная такой реакцией мужа, Милана даже прослезилась от радости и, приняв это за благословление свыше, глазами полными слез взглянула на Славку. Он же рывком выдернул себя из кресла и, запинаясь от свалившейся на него новости, бросился к жене, обхватил ее своими огромными ручищами и засопел в самое ухо, растерявшейся от неожиданности Милане. Милана начала осторожно гладить Славку по голове, не веря своему счастью, и мысленно благодарила подруг за так удачно придуманную шутку.
В этот день она снова была счастлива. Ей казалось, что тихая, мирная жизнь возвращается в дом, и хотя Славка печально вглядывался в ее лицо, до конца не веря в происходящее, она таяла от его взгляда, как растаяла тогда, двадцать лет назад, когда выглянула из окна первого этажа больницы, где ей после очередного аборта поставили диагноз «бесплодие», а красавец Славка в это время с охапкой цветов махал кому-то на втором этаже, и этот кто-то уже тогда не интересовал Милану.
В больницу они приехали после двенадцати. В приемном покое медлительная медсестра что-то долго и нудно заполняла, как будто давала понять, что торопиться здесь некуда и незачем. Милана же с трудом сдерживала раздражение, но рядом был Славка, и она, вымученно улыбаясь, изображала из себя само смирение перед происходящим и время от времени поднимала на мужа глаза, полные любви и сострадания.
Наконец все было закончено. Ее повели по лестнице наверх, затем по бесконечно длинному коридору и остановились перед крашенной в противный грязно-голубой цвет дверью, указали на аккуратно заправленную кровать в углу и оставили одну.
Милана с брезгливостью оглядела помещение: три кровати, две из которых были заняты, небольшой столик у стены, тумбочки, раковина в углу. Ей сразу захотелось домой, в свое уютное, годами создаваемое гнездышко, но вспомнив печальные Славкины глаза, она подошла к своей кровати, недовольно поморщилась и осторожно двумя пальцами приподняла одеяло. Но постельное белье оказалось свежим и чистым, что на какое-то время успокоило ее, и она принялась расставлять на тумбочке баночки с кремами, духи и прочие безделушки, с которыми, по ее мнению, женщина не должна никогда расставаться ни при каких обстоятельствах.
Больная, лежащая около окна, с недоумением рассматривала приготовления Миланы.
-Послушай, подруга, - наконец не выдержала она, приподнимаясь на локтях и смешно вытягивая шею, - и на кой ляд ты все это притащила сюда? Ты случайно ничего не попутала? - продолжала она, выразительно оглядывая палату. - Ни пальм, ни моря не вижу. Может, ты думаешь, что на курорт приехала?
Милана пренебрежительно фыркнула и, не обращая внимания на говорившую, удобно примостившись около тумбочки, начала аккуратно подкрашивать ресницы. Ей, не знающей до сих пор по-настоящему ни физических, ни моральных страданий, попавшей сюда из-за глупой шутки, и в голову не могло прийти, что она кому-то может помешать или, не дай Боже, доставить неприятные минуты. Да к тому же мнение кого-либо, а тем более худой и противной тетки, как сразу окрестила она говорившую, ее не волновало. Ей, здоровой и уверенной в своей правоте, казалось, что делает она все правильно, как и подобает такой как она, а принимать участие в их положении Милана не собиралась. Они были просто «побочным продуктом» в ее игре.
- Да оставь ты ее. – недовольно проговорила вторая и отвернулась к стене. – Бог ей судья, пусть повыпендривается.
Милана непроизвольно дернулась от неприятных и жестких слов говорившей и, отбросив в сторону тюбик с тушью, повернулась в сторону окна.
- Оставьте меня в покое, - едва сдерживаясь, чтобы не закричать, резко и неприязненно заговорила она, - и не лезьте не в свое дело. Если вы забыли, что вы женщины, то я об этом до сих пор помню и буду помнить всегда, что бы не случилось!
Ей казалось, что она выбрала верный тон, подобрала нужные слова, поэтому горделиво приподняла голову и с чувством превосходства посмотрела на лежащих женщин. Но те то ли не оценили по достоинству ее царский тон, то ли по какой-то другой только им известной причине как-то странно исподлобья посмотрели на нее и одновременно покачали головами. Медсестра, худенькая девушка в ослепительно белом халате, почти вбежала в палату. Она с улыбкой наклонилась над женщиной, лежащей лицом к стене, ловко поправила сползающее одеяло и заговорила тихим, словно звенящий ручеек, голосом.
-Валентина Ивановна, вам скоро на обследование идти. Я за вами минут через двадцать зайду, так что будьте готовы, а Ксения Семеновна, - она повернулась к соседке, - сейчас со мной пойдет в процедурный.
Ксения Семеновна засуетилась, тяжело вздыхая и кряхтя поднялась с кровати и начала судорожно искать тапочки, притаившиеся около тумбочки. Но медсестра ловко подвинула их ногой и, все так же улыбаясь, помогла обуться женщине.
Милане неожиданно стало грустно и скучно. Шутка вдруг перестала ее радовать, в палате находиться становилось омерзительно противно и она, запахивая на ходу модный халатик, брезгливо морщась, вышла в коридор.
Окно, находящееся напротив двери ее палаты, смотрело в больничный сад. Она прильнула лицом к стеклу и чуть не задохнулась от увиденного. Три стройненькие елочки, стоящие посреди тщательно выбритого газона, казалось прильнули друг к другу, а за ними пестрели буйством красок желтовато-зеленоватые клены и бордовые осины. Две рябинки, зардевшись от своей наготы, разбросали в стороны руки ветви, украсив их ожерельем из малиново-вишневых ягод. Несколько ягодок упали на траву и, словно угольки, тлели там. И над всем этим великолепием сверкало солнце, проникая своими лучами в самые потаенные уголки сада.
От увиденного Милане неожиданно стало грустно, ей захотелось туда, в тихую и ласковую красоту осени. В голове неприятно зашумело, когда она поняла, что выйти ей отсюда не придется еще достаточно длительное время, и она чуть не заревела, отвернувшись от окна. Коридор был пуст, только в самом конце у последнего окна стояла девочка и, не отрываясь, смотрела за его стеклянную преграду. И была в ней такая трогательная детская беспомощность, что у Миланы, у которой никогда не было детей, болезненно сжалось сердце. Ее уже не радовало красочное великолепие пейзажа, и причиной этому неожиданно стала девочка, беспомощная в своем желании по-настоящему насладиться увиденным.
4
После обеда к ней зашла врач, молодая женщина с огромными в пол-лица глазами, и осторожно примостилась с краю кровати.
- Как вы себя чувствуете? – тихим голосом поинтересовалась она, и Милане показалось, что та на самом деле озабочена ее здоровьем, так искренне она говорила. – Завтра с утра начинаем обследование. Вас что-нибудь беспокоит?
Не дождавшись ответа и не обращая внимания на недоуменный взгляд Миланы, она протянула ей листок, на котором был напечатан номер кабинета, фамилия врача и время посещения.
- Вопросы есть? – уже более строгим голосом поинтересовалась она,
но, не дождавшись ответа, кивнула головой и стремительно вышла из палаты.
Милане совсем не хотелось идти куда-либо, но игра, которую они так лихо придумали, уже началась, и сдаваться или выходить из нее не было смысла, ибо такой ход заранее предвещал проигрыш, а Милана рассчитывала только на победу.
На следующий день до обеда она носилась по кабинетам и делала нехитрые обследования. Беготня не напрягала ее, а, напротив, давала возможность отдохнуть от общения с соседками по палате, к которым она все еще испытывала неприязнь. Набегавшись и порядком подустав, она сразу после обеда рухнула на кровать лицом вниз, чего категорически не делала раньше из-за страха появления морщин, и уснула крепким сном. Ее и до этого часто мучала слабость, взявшаяся невесть откуда и мешающая жить, но она не обращала на нее внимания и то, что теперь она сможет всласть отоспаться, обрадовало ее.
К вечеру прибежал Славка. Два огромных пакета с вкусностями тут же были водружены им на прикроватную тумбочку. Он с удивлением посмотрел на сияющую Милану и, приблизив губы к ее уху, прошептал.
- У тебя довольно-таки здоровый вид в отличие от твоих соседок по палате.
От неожиданности Милана чуть не поперхнулась, уплетая апельсин, и испуганно взглянула на Славку, словно он уже догадался о цели ее пребывания здесь.
- Неужели ты думаешь, - начала поспешно оправдываться Милана, заглядывая в глаза мужа, - что я хотя бы на мгновение забуду, что я красивая и все еще молодая женщина. Ничто, даже болезнь, не помешает мне помнить об этом.
Она рассмеялась довольная собой и вдруг осеклась под пристальным и серьезным взглядом Славки. Он неожиданно близко придвинул свое лицо к лицу Миланы и тихо, но твердо произнес.
- Ты здесь не одна! Умойся, собери всю косметику, и я отнесу ее домой. Будь как все, иначе ты испортишь отношение с окружающими. Плохое настроение будет играть против тебя. Подумай!
Он отодвинулся от нее, и Милана с ужасом подумала, что Славка каким-то только ему известным способом узнал о шутке, и от внезапно охватившего ее ужаса напряглась. Но Славка, взяв ее за руку, приблизил свои губы к ее уху и прошептал.
- Ты у меня и без косметики красивая.
Уходил он через полчаса, унося с собой баночки с кремом, бутылочки с дорогими духами и запах роскоши, такой привычный и дорогой для Миланы.
5
Вечером Милана поняла, что наевшись принесенных Славкой фруктов, она совсем не хочет ужинать и, чтобы не мешать соседкам поглощать кашу, запахнув модный халатик, вышла в коридор. Напротив палаты чернело темным провалам окно, в конце коридора за стойкой с зажжённой настольной лампой восседала медсестра, что-то старательно записывая в журнал. В противоположном конце коридора, прижавшись лбом к холодному стеклу, стояла девочка-подросток, которую она уже видела утром, и что-то напряженно рассматривала в темноте, хотя увидеть там что-либо было просто невозможно. Ее худенькие плечики слегка вздрагивали, и Милане показалось, что она плачет. Издалека она казалось такой жалкой и одинокой, что Милана, не выдержав, решительно зашагала в ее сторону.
Ее встретили огромные не по-детски серьезные глаза. Девочка с любопытством, не стесняясь, стала рассматривать решительно настроенную Милану, отчего у той сразу исчезла куда-то и решительность, и смелость. Не зная толком что делать, она вдруг протянула руку девочке и тихим голосом проговорила.
- Меня Милана зовут.
Девочка осторожно вложила свою хрупкую ладошку в ладонь Миланы и с улыбкой произнесла.
-Лена, - затем усмехнулась и добавила, - Петрова.
- Я в пятой лежу, а ты? – полюбопытствовала Милана, не выпуская худенькую ладонь девочки из своей.
- Я здесь, - девочка, все еще улыбаясь, кивнула за спину в сторону открытой двери палаты и добавила, - здесь тяжелые лежат.
Произнесла она это спокойно, как будто говорила о чем-то обыденном. Некоторое время она с интересом разглядывала Милану. Ее огромные глаза выражали любопытство и интерес одновременно, и Милана залюбовалась девочкой. Короткие, недавно стриженые волосы смешно топорщились на затылке, а небольшие плотно прижатые к голове уши трогательно розовели в неясном свете. Халатик на ней был старенький, но чистенький и тщательно отглаженный, а худые ножки тонули в огромных тапках-собаках.
- Идем ко мне в гости, - неожиданно для самой себя пригласила Милана девочку и осторожно обняла ее за плечи. – Мне муж разных вкусностей принес, а я одна их не осилю, вот и ищу помощницу.
Леночка засветилась вся, подалась вперед, но, застеснявшись своего порыва, смутилась и отрицательно покачала головой.
- Идем, идем, - настаивала Милана. Для большей убедительности она мягко потянула девочку за собой, удивляясь ее невесомости, отчего та еще больше смутилась и, кутаясь в халатик, послушно побрела за Миланой.
6
Славка, как и положено любящему и заботливому мужу, ежедневно навещал Милану. Попахивая морозной свежестью, он вносил в палату радость пробуждающегося дня, и лучик надежды, давно потерянной соседками по палате, начинал потихоньку проникать в сердца, согревая их.
Славка с широкой улыбкой на лице громко здоровался со всеми и начинал ловко раскладывать принесенное. Через несколько минут на тумбочке каждой из лежащих здесь уже краснели яблоки, отливали солнечным светом апельсины.
Славка знал всех по именам и обязательно для каждой находил слова поддержки и утешения. Соседки по палате встречали его с улыбкой, радуясь приходу неунывающего собеседника, радушно отвечали на все его вопросы, что несказанно раздражало Милану.
Ее бесило, что каждую из соседок по палате он знал по имени и отчеству, наизусть выучил их предполагаемый диагноз, интересовался анализами и результатами исследований, внимательно выслушивал их короткие рассказы об их сегодняшнем состоянии здоровья.
- Ну чего ты лезешь к ним с расспросами? - возмущалась Милана и поспешно уводила мужа из палаты.
Славка искренне недоумевал, иногда сердился, но вскоре забывал свою раздражительность и с тем же самым интересом, с которым только что допрашивал ее соседок, начинал расспрашивать обо всем Милану, которой уже давно порядком поднадоели и каждодневные осмотры, и анализы, и ее пребывание здесь. Иногда ей очень хотелось бросить все, но страх разоблачения все еще преследовал ее и не давал возможности переиграть начатое.
В последнее время Милана неожиданно для себя осознала, что дороже Славкиных визитов для нее становилось общение с Леночкой. Девочка крепко вошла в ее жизнь, и вся нерастраченная материнская любовь безраздельно принадлежала ей. Теперь Милане досаждали длинные свидания с мужем, и она старательно сокращала время пребывания его в больнице, чтобы подольше насладиться общением с Леночкой. Как только Славка уходил, она торопилась в другой конец коридора, где у окна ее уже ждала девочка. Ее болезненно-бледное личико слегка розовело, стоило Милане приблизиться к ней.
Часто Милана закутывала Леночку в теплый плед, принесенный Славкой, и они уходили на большую крытую веранду подальше от людских глаз, садились в старые неудобные кресла, поставленные здесь специально для отдыха, и Милана прижимала к себе девочку, а та, счастливая, замирала на ее груди, и через некоторое время они начинали свой нехитрый разговор. Милана давно заметила, что к Леночке приходили редко. Раз в неделю на пороге ее палаты появлялась высокая худая женщина с огромным пакетом, и Леночка на некоторое время уединялась с ней. В этот момент Милана начинала тосковать, затем вдруг осознавала, что непрошеная тоска перерастает в ревность, поэтому решила прояснить для себя мучавшие ее сомнения.
- Я видела, что к тебе редко приходят, - осторожно начала она, - мама, наверное, очень занята.
Леночка встряхнула стриженой головой и еще ближе придвинулась к Милане.
- Нет, это не мама, - рассмеялась она, доверчиво приподнимаясь и заглядывая Милане в глаза. – Это тетя Зина, соседка по коммуналке. Я с ней уже два года живу. У меня одна комната, а у нее две и два сына подростка. Хорошие мальчишки.
- Подожди, подожди,- Милана с удивлением отодвинулась от Леночки, - а почему ты одна живешь? Где твои родители? Да как такая маленькая девочка может жить одна?
Леночка озорно блеснула глазами и расхохоталась.
- Да, не маленькая я, мне уже 20 лет. Худая очень, вот все и думают, что я ребенок. А я уже взрослая и самостоятельная, - уверенно закончила она, но, увидев растерянное лицо Миланы, рассмеялась.
- Как 20? Не может быть! – не поверила Милана и привстала от удивления.
- Может, может, - утвердительно кивнула головой Леночка и, помолчав немного, призналась, - а родителей у меня нет! Нет, возможно, где-то они и есть, вернее, должны быть, только где, я не знаю!
Некоторое время она молчала, заглушая в себе желание зареветь, но потом тихо произнесла.
- Я детдомовская. А комнату получила, когда закончила школу и училище. Все как положено.
Милана оторопело смотрела на кукольно-наивное лицо девочки, боясь зареветь от услышанного. Некоторое время она внимательно рассматривала ее и вдруг поняла, что девочка, которая так неожиданно и крепко вошла в ее
жизнь и стала частью ее, теперь может принадлежать только ей, ведь здесь нет никого, кто бы мог предъявить на нее права.
Она осторожно прижала голову девочки к своей груди, боясь, что та увидит слезы радости в ее глазах, понимая, что радоваться в таком месте просто не принято. Но от всего сердца благодарила Бога за такой царский подарок.
7
Елена стрелой ворвалась в палату, где, прикрыв ноги любимым пледом, с книгой в руках отдыхала после очередного обследования Милана.
- Ты что? Сдурела? – разом выпалила она, опускаясь на край кровати, - с ума сошла? – продолжала Лена, не обращая внимания на отпрянувшую от испуга Милану, - ты в больнице или в косметической клинике находишься? Рядом с тобой больные люди лежат со страшным диагнозом, каждая из них ежеминутно ожидает приговора, а ты тут барыню из себя корчишь, через губу с ними разговариваешь, презрением одариваешь! Хочешь, чтобы я тебя выкинула отсюда?
Милана, которой ее поведение казалось идеально правильным для людей ее круга, по-настоящему испугалась не Лениной вспышки, а разоблачения, поэтому, чтобы не показать, чем она напугана, заговорила ровным спокойным голосом.
- Леночка, солнышко! Ну что ты так разнервничалась? Ничего страшного не произошло. Соседки мои заняты своими болячками, а совсем не моим отношением к себе. Им просто не до меня. Да, я последнее время с ними практически и не общаюсь, - продолжала она, перебирая пальчиками с ярким маникюром бахрому пледа.
Но Лена смотрела на подругу недоверчиво. Ей, видевшей в этих стенах много горя и страданий, поведение Миланы внушало брезгливость. Она осознавала со свойственной ей озабоченностью о своих подопечных всю жестокость и безразличие поведения Миланы, и ее совсем не смущало то, как она выговаривает накопившееся своей лучшей подруге.
- Нельзя утверждаться за счет других, - не успокаивалась Лена.
Она поднялась с кровати и подошла к окну.
- Ни одна из лежащих здесь не может похвастаться отменным здоровьем в отличие от тебя. Ни одна не может определить время своего ухода из жизни, хотя лежащим здесь оно, увы, предопределено. И то, что ты, занятая игрой, просто шутишь, а не болеешь, должно вызывать у тебя не чувство превосходства перед ними, а стыд. Или тебе не свойственно испытывать подобное?
Милана пожала плечами. Сделала она это безбоязненно, потому что Лена стояла спиной к ней и не могла видеть безразличного выражения ее лица. Но чтобы успокоить подругу, начала говорить тихим голосом, придавая ему значимость.
- Я совсем не такой монстр, каким ты хочешь представить меня. Да, я отличаюсь от лежащих здесь и отличаюсь не только здоровьем, но и положением в обществе, и своим отношением к себе. Даже из чувства жалости к лежащим здесь я не собираюсь выслушивать их жалобы или принимать участие в обсуждении их болячек.
- Тебя никто не заставляет жалеть их, да и навряд ли это у тебя получится, - произнесла Лена, не поворачиваясь. – Но вести себя нормально тебе придется, иначе я просто выпишу тебя отсюда и тогда, исходя из своего положения в обществе и отношения к себе, тебе придется объясняться с мужем.
- Я не актриса,- все более раздражаясь, заговорила Милана,- и не смогу сыграть перед ними раскаявшуюся жертву неправильного поведения.
- Не актриса?! - почти выкрикнула Лена.
Она подошла к Милане так близко, что испугала ее.
- Однако изображаешь жертву перед Славкой артистично. Я считаю, что если ты можешь так лихо претворяться перед ним, то сможешь это сделать и здесь.
Она резко повернулась и, не обращая внимания на растерявшуюся Милану, вышла из палаты.
8
Дни тянулись однообразные и скучные, больничная палата все больше и больше напоминала тюремную камеру, а лечащий врач – надзирателя. И хотя та ласково и нежно здоровалась со всеми, подробно объясняла необходимость очередного обследования, Милане казалось, что делает она это нарочито, а совсем не из душевных побуждений и жалости к лежащим здесь. После неприятного разговора с Леной Милана решила сократить и без того редкие общения с соседками до минимума, и все свободное время проводила с маленькой Леночкой. Она так ее окрестила за глаза, чтобы знать, о ком идет речь. Ее удивляло, что два самых близких ей человека носили одно имя и, чтобы не путать их в разговоре, дала им прозвища «Лена большая» и «Лена маленькая».
С Леной маленькой она проводила все больше и больше времени, не обращая внимания на часто мучащую ее слабость. Врачу про неожиданное недомогание она не собиралась говорить, боясь, что та придумает массу новых обследований, которые внушали ей отвращение подчас своей непредсказуемостью.
В город неслышно прокралось бабье лето, и природа ожила, радуясь последним теплым денькам. «Ходячим» разрешили прогуливаться в больничном саду, и Милана с восторгом воспользовалась этим. Она выпросила для маленькой Леночки теплый больничный халат, и они послеобеденное время проводили под раскидистым кленом, наслаждаясь неожиданно теплыми лучами осеннего солнца.
- Тебе не холодно? - часто спрашивала Милана, старательно укутывая девушку в старый больничный халат, но та только отрицательно мотала головой, подставляя личико солнечным лучикам, которые исполняли на нем незатейливый танец. Но Милане казалось, что та мерзнет, и она прижимала худенькое тельце девочки к себе.
- Леночка, чем ты занималась до того, как попала сюда? – поинтересовалась Милана, которой действительно было интересно все, что касалось ее подопечной.
-Работала?- серьезно проговорила Лена и, чтобы предотвратить очередной вопрос, добавила, - я работала воспитателем в детском саду в младшей группе. Окончила с отличием педагогическое училище и сразу устроилась на работу в ближайший к дому детский сад.
Милане, которой за всю свою жизнь почти не приходилось работать, было странно слышать, с какой гордостью говорила эта девочка о своей работе. А Леночка, доверчиво прижавшись к Милане, продолжала с воодушевлением рассказывать.
- Ты себе даже не можешь представить, какое это счастье видеть счастливые глаза ребятишек, играть с ними, проводить занятия. У меня в группе были самые хорошие, самые веселые ребята. Я просто обожала их. А ты любишь детей? – неожиданно остановившись, спросила она, даже не подозревая, как растерялась от такого простого вопроса Милана.
А та не знала, что ответить. Она никогда не имела собственных детей и никогда не жалела об этом. Ее раздражали вечно хныкающие ребятишки ее подруг, доставали разговоры об их аппетите, болячках, она не восторгалась, как остальные, их проказами и не понимала, как можно большую часть времени отводить на возню с ними. Лена была совсем другое дело. Она не капризничала, не лезла с нелепыми вопросами, на которые подчас невозможно было бы найти ответа, не приставала, когда на общение с ней не было желания. Удобная во всех отношениях, она, сама того не понимая, просто становилась очередной игрушкой, очень дорогой, но игрушкой в руках Миланы.
Милане же нравилось проводить свободное время с этой девочкой, доставлявшей ей минуты наслаждения в таком необходимом для любой женщины общении. Ей казалось, что она искренне проявляет заботу о ней. Сама того не осознавая, Милана привязалась к девочке, ее дремлющие материнские чувства постепенно просыпались в ней, с трудом уступая место привычному эгоизму.
- Лена, неужели тебе нравилась твоя работа? Вечно сопливые носы, капризы, нежелание слушаться, и это – счастье? Прости, но я не верю, что можно по-настоящему полюбить чужого ребенка, а тут их много. Какое удовольствие можно получить от общения с двадцатью капризными маленькими, не понимающими чего хотят, созданиями?
Но Лена весело смеялась, запрокидывая голову. Она, выросшая в детском доме, не понимала, как можно не любить. Ей вспомнилась нянечка тетя Вера, которая для каждого из малышей в их группе, куда ее принесли, находила доброе слово. Она заботливо и нежно относилась к любому, терпела капризы и никогда никого не обижала. Очевидно, она просто умела любить и не понимала, что с детьми, обделенными судьбой, можно вести себя по-иному. Может быть поэтому внимание Миланы она воспринимала, как нечто должное и с готовностью принимала его.
9
Часто ли мы задумываемся над теми поступками, которые совершаем? Насколько искренней бывает наша забота и внимание к кому-либо? Что это: искренность истосковавшейся по нежности и заботе души или обычная игра неудовлетворенного эгоизма? Мы не всегда даем себе полный отчет в проявлении своих чувств. Даже обласкивая котенка, мы должны брать на себе полную ответственность за его судьбу. Ни одна живая душа не должна быть игрушкой изголодавшегося по мимолетным проявлениям любви эгоизма.
Насколько понимала и осознавала это Милана, никто не мог предположить, даже она. Ей искренне верилось в силу и правдивость своих чувств по отношению к Леночке, и она рисовала себе картины их совместной жизни, ее заботы о девочке. Она мысленно уже ходила с ней по магазинам, наряжала ее, украшала, не понимая, что все это присуще девочке, получившей в подарок дорогую и долгожданную куклу и с азартом играющую с ней. Но Леночка была далеко не куклой, а живым уже сложившимся человеком со своим характером. Оказавшись один на один с болезнью, она просто растерялась, испугалась, но в силу своей молодости не верила в печальный исход и с надеждой ухватилась за проявление заботы со стороны Миланы, искренне веря в ее привязанность. Оставшись один на один со своей болезнью, не зная, как распорядиться ей, Леночка с надеждой принимала предложенную ей заботу, искренне веря в то, что это подарит надежду на спасение. Она, изголодавшись в одиночестве по общению, не получив материнской заботы в детстве, всей своей неокрепшей душой потянулась к Милане, представляя в своем воображении ее заботливой и нежной мамой, а себя послушной дочкой.
Подчас заигравшись, мы действительное выдаем за реальное, верим в это реальное и принимаем его, как подарок судьбы и забываем, что играть можно игрушками, но только не живыми людьми и их чувствами.
Вечером пришел Славка. Он шумно ввалился в палату, принеся с собой осеннюю свежесть и прохладу, и сразу заполнил все пространство. Соседки Миланы тот час приободрились, а она никак не могла взять в толк, чем он так расположил их к себе. Вроде бы говорил обычные слова, которые говорят всем больным, обязательно для каждой приносил нравившиеся ей фрукты, но делал это с такой легкостью и искренностью, что все оставались довольными, забывая на какое-то время о своих невзгодах.
- Тоже мне – святоша, - сердилась Милана, как всегда уводя его из палаты, - ты ко мне пришел, а не к ним, со мной и общайся. Чего фрукты им таскаешь? Пусть их мужики заботятся.
Но Славка смеялся, не веря в правдивость ее слов, и продолжал каждый раз проделывать одно и то же, не обращая внимания на капризы Миланы.
Сегодня Милана, наконец, решилась познакомить мужа с маленькой Леночкой и поставить его в известность относительно нее. Славка внимательно выслушал жену, но почему-то не проявил ожидаемого отношения к сказанному Миланой.
- Не говори глупости, - наконец заговорил он, отодвигаясь от жены, - это не игра – привести в дом взрослого человека и объявить его своим ребенком.
- Я и не собираюсь играть, - нервничала Милана и зашептала, придвинувшись ближе к нему, - ну, Славочка, давай я вас познакомлю. Тебе непременно понравится эта девочка. Живем как два немтыря, даже поговорить иногда не о чем, а тут живое существо у нас появиться. Будет о ком заботиться.
- Заведи себе собачку или кошечку, - не соглашался Славка, - по крайней мере не жалко будет кому-нибудь отдать, если надоест.
- Ну, что ты говоришь?- зло проговорила Милана, отодвигаясь от мужа. – Никто не собирается избавляться от нее. Я уже десять дней с этой девочкой, и она становится мне все ближе и ближе, тем более, что девочка детдомовская, истосковалась по семейному очагу. Почему бы нам не создать для нее этот очаг?
Милана приподнялась на цыпочки, заглядывая в Славкины глаза, но поддержки в них так и не увидела. Славка, действительно, был против этой затеи. Хорошо зная свою жену, он нисколько не верил ей, вспоминая кошечек и собачек, которых она время от времени заводила от скуки и которые потом внезапно исчезали неизвестно куда, как только надоедали ей.
- Не говори глупости, - уже серьезно сердясь заговорил он, - люди – это не игрушки, избавляющие тебя от скуки. Это живые существа, и их не выбросишь, если они тебе надоедят.
- Я никого не собираюсь выбрасывать, - не соглашалась Милана, теребя в руках носовой платок.
Ее совсем не интересовало мнение Славки, она уже все решила для себя, как решала всегда, но его резкое неприятие такой, как ей казалось, прекрасной идеи раздражало. Честно говоря, мнение мужа ей во внимание часто не принималось. Так было всегда, так ей казалось должно быть и сейчас, поэтому она решительно прошла в конец коридора в палату, где укрывшись одеялом дремала Леночка, присела к ней на край кровати и осторожно провела рукой по волосам. Леночка открыла глаза и сладко потянулась. Ее последнее время все чаще и чаще мучили боли, и обезболивающее становилось единственным спасением неожиданно свалившегося страдания.
-Ой, привет, - обрадовано проговорила Леночка, протягивая к ней руки и, когда Милана прижалась к девочке, счастливо засмеялась.
- Вставай, вставай, - торопила Милана, поднимаясь, и потянула за собой девочку, - я хочу тебя кое с кем познакомить. Пойдем.
Она торопила Леночку, но та, растерявшись, испуганно смотрела на нее, не зная, что ей делать. Но вскоре, повинуясь натиску Миланы, она, поднявшись со своего места, накинула на себя халатик, и вышла вслед за подругой.
Толком не понимая, что от нее требуют и зачем, она растерянно, краснея от неловкости, протянула Славке руку и почти шепотом произнесла.
-Лена.
Сердце Славки болезненно сжалось, когда в его широкую ладонь легла невесомая рука девочки, в горле запершило, и он, неловко, прокашлявшись, слегка сжал ее ладошку, ненароком боясь причинить боль.
Они еще поговорили о чем-то незначительном, о чем обычно говорят при первом знакомстве, и Славка, попрощавшись, ушел. Уже выходя из коридора, он в дверях обернулся, и Милана растерялась от его незнакомого холодного взгляда.
10
Процедур в последнее время становилось все меньше, свободного времени – больше, и Милана скучала с книгой, ожидая маленькую Леночку с очередной процедуры. Иногда ей казалось несправедливым, что та, вопреки своей молодости, вынуждена проходить лечение в таком неприветливом месте, но в то же время понимала, что сама судьба свела их именно здесь и благодарила ее за такой щедрый подарок. Не дождавшись девочки, она спустилась на первый этаж, где помимо приемного отделения поселился еще и административный корпус, и осторожно приоткрыла дверь с грозной надписью «Главный врач».
Большая Лена что-то сосредоточенно писала в тетради и не обратила внимания на открывшуюся дверь.
- Ленок, - тихо окликнула ее Милана, не решаясь войти в кабинет, - ты занята?
Лена резко подняла голову и широко улыбнулась, увидев в дверях Милану.
-Заходи, заходи, - махнула она рукой, а затем, указывая на небольшой диванчик около противоположной стены, пригласила, - присаживайся, поболтаем, а то я уже устала от писанины и одиночества.
Милана осторожно присела на неудобный диван, удивляясь тому, что именно в таком месте как назло собрано огромное количество совершенно ненужных и неудобных вещей.
- Я поговорить. Можно? – поинтересовалась она, складывая руки на коленях. Ее пугала а и эта неуютная комната, и совсем не располагающий к дружеской беседе вид Лены, Елены Николаевны, как называли ее подчиненные и больные, но поговорить хотелось, тем более, что тема для разговора была наболевшей – маленькая Леночка.
- Можно, - кивнула Елена, присаживаясь рядом с Миланой и обнимая ее за плечи.
- Леночка, солнышко, я очень, очень привязалась к девочке из соседнего отделения. Ты ее видела. Маленькая такая, хрупкая.
Милана от волнения теребила руками поясок от халата, не зная толком, как получше объяснить Елене свою просьбу, но та вдруг приподняла руку, словно пыталась остановить ее, затем поспешно заговорила.
- Оставь ее в покое. Девочка больна, причем больна серьезно. Она лежит на обследовании, мы готовим ее к повторной операции. Если хочешь сделать ей приятное и скрасить скучные дни, то, ради Бога, проявляй свою заботу, но на длительную дружбу я бы не рекомендовала тебе рассчитывать. Не стоит. Это единственное, что я могу тебе посоветовать.
Милана растеряно вглядывалась в лицо говорившей. Ей не советовали общаться с девочкой, которую она уже успела назначить себе в дочери, и это было недопустимо болезненно и совершенно неправильно.
- Подожди, подожди, - остановила она Елену, поворачиваясь к ней всем телом, - что мешает мне заботиться об этой девочке? Ее болезнь? Молодость? Или, наоборот, возраст, когда детей не усыновляют? Плевать на все! Мне нужно о ком-то заботиться, и я буду это делать, тем более, что нашла этого кого-то, кто непременно нуждается в моей заботе.
- О какой заботе ты говоришь,- пыталась урезонить ее Елена. Она поднялась со своего места и подошла к шкафу, где стопками смирно стояли истории болезни, но взять в руки нужную не решилась.
- Пойми, люди – это не игрушки. Ты можешь играть с собой и своим мужем, но оставь в покое девочку. Она на самом деле серьезно больна, и я не позволю шутить с ней. Разве тебе мало одной шутки? - с неожиданной злостью поинтересовалась она.
Милана с нескрываемым удивлением смотрела на подругу, не понимая причины ее раздражения. Что такого плохого в ее заботе? Чем она так насторожила подругу? Все это не давало покоя, но Елена почему-то не собиралась объяснять ни причины своего раздражения, ни такого решительного неприятия ее внимания к маленькой беззащитной девочке.
- Леночка, не мешай мне. Пожалуйста, не мешай, - попросила Милана, поднимаясь с неудобного дивана. – Не бойся, я не сделаю ей плохо. Я не знаю, кому из нас больше нужна забота – ей или мне, но мне так не хватает того, кому можно отдать свою любовь, внимание. Не мешай мне поделиться нерастраченными чувствами.
Лена помотала головой, давая понять Милане, что не согласна с ней, затем тихо, но четко произнесла.
- А ты не боишься разочароваться? У этой истории может быть другой, совсем неожиданный конец.
Но Милана, не слушая Елену, быстро вышла из кабинета, оставив подругу наедине со своими мыслями, и зашагала в сторону палаты, где ее ждала маленькая худенькая девочка.
11
- Мне кажется – ты заигралась в куклы, - недовольно проговорил Славка, останавливаясь около окна, от которого только что отбежала маленькая Леночка, как только услышала его голос, - тебе не надоело?
-Не смей! – все больше раздражаясь заговорила Милана, резко повернувшись к мужу и недовольно отдвигаясь от него. – Не смей! Чего вы все ко мне привязались? Я не играю в дочки-матери, как вам это кажется, я просто люблю эту девочку и хочу сделать ее счастливой.
От негодования она даже притопнула ногой, но Славка, не улыбаясь, с сердитым выражением лица заговорил.
- И кто мне это говорит о любви к ближнему? Неужели моя жена? И когда это она научилась любить, да и училась ли этому вообще? Что-то не припоминаю!
Он, не меняя недовольного выражения лица, развел руками, пытаясь жестом выразить свое недоумение, но у него все получилось так наиграно и неправдоподобно, что Милана поежилась от неудовольствия и, презрительно поджав губы, проговорила.
- Тебе скучно дома одному, вот ты и пытаешься таким образом сейчас выразить свое недовольство моим отсутствием!
Она повернулась к оторопевшему мужу спиной, делая вид, что разглядывает что-то невообразимо интересное за окном, но Славкин голос, полный пренебрежения и какого-то скрытого раздражения, заставил ее вздрогнуть и напрячься.
- Ты никогда, слышишь, никогда никого не любила, кроме себя, и все, что ты делала до этого в своей никчемной жизни – делала для себя и во имя своего благополучия. А сейчас, действительно, играешь в дочки-матери. Разница только в том, что Лена не дочь тебе и не игрушка, а живой человек, а ты далеко не мать, никогда ей не была, так что это чувство совсем тебе незнакомо.
Он некоторое время помолчал, и Милана, напуганная его молчанием, со страхом представила себе, что Славка догадался об истинной причине ее присутствия здесь, поэтому, чтобы не выдать своего волнения, решила не поворачиваться к мужу и продолжала упорно что-то разглядывать за окном.
- Кстати, - услышала она голос Славки, в котором звучали нотки издевки, - заботливая моя, а не подскажешь ли ты мне, чем все-таки больна Леночка?
И Милана, не ожидавшая подобного вопроса, растерялась. Она просто забыла, что Леночка больна, диагнозом ее никогда не интересовалась, и вопрос мужа загнал ее в тупик.
- Ну что же ты молчишь? - продолжал мучить ее Славка.
Он нагнулся к ее уху, и со стороны казалось, что они мирно беседуют, как два самых близких и родных человека, и Милана, боясь разрушить это кажущееся равновесие, заговорила тихим спокойным голосом, не поворачиваясь к мужу.
- Мне совершенно безразлично, чем болеет Леночка, - она прижала ладони к холодному стеклу, пытаясь остудить рвавшийся наружу крик раздражения, - потому что я сделаю все возможное и не пожалею никаких денег, чтобы вылечит ее.
- Заметь – моих денег, - неожиданно подытожил разговор Славка и, не прощаясь, зашагал к выходу, а Милана продолжала так же молча стоять около окна, не веря в сказанное Славкой. Он ни разу не попрекнул ее деньгами, и то, что это случилось сейчас, когда она, пусть вымышлено, но болела, привело ее в ярость, клокотавшую в ней и не находившую выхода.
12
Милана лежала в своей кровати, отвернувшись лицом к стене, и скучала. Славка не приходил второй день, правда передачу он все-таки занес и передал через Елену, которая с неудовольствием доставила ее по назначению, выговорив Милане, что занята на работе по горло и совсем не готова исполнять роль посредника между дующимися друг на друга супругами.
Леночку увезли на очередное обследование, соседки по палате тоже куда-то исчезли, книги, лежащие на тумбочке, были давно прочитаны, и скука навалилась на нее, пугая своей возможной продолжительностью.
К обеду неожиданно похолодало, мерзкий дождик забарабанил по стелу окна, в палату прокрался сумрак и, хотя было всего около двух часов, пришлось встать и зажечь свет, чтобы хоть как бы наполнить палату видимостью благополучия.
Больничный обед показался ей сегодня особенно безвкусным, и она с брезгливостью посматривала на соседок, которые неторопливо уминали его с довольными лицами. Ей казалось, что болеть им нравится лишь потому, что здесь дают бесплатные обеды и что можно отдохнуть от повседневных надоевших забот. Ее также раздражали их разговоры об этих самых заботах, связанных с сопливыми детьми и выпивающими время от времени мужьями. И если бы не Леночка, неожиданно заглянувшая в палату, Милана бы разревелась от всего этого. Она с радостью поднялась с кровати и, не заправляя ее, поспешно выбежала к Леночке в коридор. Девочка была чем-то обрадована, и Милана, приобняв ее, приготовилась слушать.
- Милана, представляешь, врачи предлагают мне очередную операцию, правда, побаиваются за мое сердечко, но меня это не волнует, совершенно не волнует, - схватив Милану за руку и заглядывая ей в глаза, торопливо заговорила Леночка, словно боялась, что времени у нее мало, и она не успеет все рассказать подруге.
- Я знаю, я точно знаю, что операция мне обязательно поможет, и я снова буду здорова. Ты веришь мне? – теребила она Милану, словно искала поддержку своим словам.
И Милана обрадованно закивала ей в ответ. Она искренне верила, что по-другому просто быть не может, не зря же она так старательно заботилась о Леночке все это время и считала, что та просто обязана отплатить ей своим выздоровлением. Она крепко обняла девочку, сердечко которой отстукивало радостный мотив надежды. На лбу девочки от волнения выступили капельки пота, но она не спешила смахнуть их, боясь неосторожным движением разрушить зыбкое желание счастья от нежного прикосновения Миланы. Леночка была счастлива так неожиданно свалившимся на нее счастьем знакомства с Миланой и ее привязанностью к ней, тем, что вскоре предстояла операция, которая непременно должна закончиться успешно. Все это переполняло ее незнакомым чувством блаженства и радости. Леночка умела любить и быть благодарной, умела терпеть и надеяться, но самое главное, чему научила ее жизнь – она умела верить только в хорошее и ждать его.
Они простояли обнявшись еще некоторое время, и Милана, торопливо отвернулась от девочки, пытаясь скрыть от нее внезапно навернувшиеся слезы. Она понимала, что теперь ей, как и Леночке, предстоит ждать операции и надеяться на благоприятный исход.
На ужин они не пошли, наскоро перекусив фруктами, а когда Леночка, наконец, уснула, Милана отправилась в кабинет Елены Николаевны, чтобы еще раз переговорить насчет своей девочки.
Елена встретила ее настороженно, ожидая очередную порцию ненужных вопросов, но Милана неожиданно нежно обняла подругу и заворковала.
-Я все знаю, знаю, что у Леночки скоро операция, и пришла узнать у тебя ее возможный исход, хотя уверена, что она непременно закончится удачей. Ведь так?
Она с мольбой заглядывала в глаза Елены, но та почему-то не растрогалась ни ее нежностью, ни ее просящим тоном.
- Я бы не была на твоем месте настроена так оптимистично, - спокойным голосом проговорила она и, слегка отодвигая подругу от себя, попыталась усадить ее на диванчик, стоящий около стены. Но Милана вспомнив его прямую неудобную спинку, не позволяющую расслабиться, и жесткое сиденье, не торопилась послушаться и отошла к столу.
- Да что может случиться? - недоумевала Милана.
Ей и в голову не приходило, что операция, например, может закончиться неудачно или Леночка просто откажется от нее. Эти мысли не то что не приходили ей в голову, они были просто лишними в ее желании иметь то, что она уже решила получить и не принимала иных желаний.
-Послушай, - решительно заговорила Елена, - ты сейчас можешь помочь девочке своей заботой и вниманием, которые просто необходимы ей. Это пока все, что от тебя требуется. Остальным займемся мы.
Елена не стала объяснять Милане, почему это необходимо девочке именно сейчас, не очень-то рассчитывая на понимание Миланы, для которой ее желания и ее интересы были превыше всего. Зачем доказывать очевидное человеку, который за этим очевидным видит лишь исполнение своих желаний, а боль другого для нее является лишь побочным продуктов в ее прихотях.
13
Край неба с небольшой яркой звездочкой томно заглядывал в окно палаты, где пыталась уснуть Милана. Сегодняшний вечер не дал ответа на ее вопросы, Елена упорно отмалчивалась и не делала никаких прогнозов о состоянии здоровья маленькой Леночки. Милана и сама стала с нетерпением дожидаться операции, понимая, что этим она только ускорит выздоровление девочки, а, следовательно, и свое новое предназначение – получить долгожданную должность матери, на которую она себя назначила. За все время общения с девочкой ей и в голову не приходило узнать желание самой девочки на дальнейшее общение с ней, да это, навряд ли, интересовало ее. Главным и единственным для нее оставалось ее собственное желание, перед которым меркли все остальные.
Славка почему-то все реже и реже наведывался в больницу, но это уже не волновало Милану. Она верила, что тот никуда не денется, да и что может случиться после двадцати пяти лет совместной жизни. Муж незаметно отошел на второе место, уступив первое Леночке.
Милана попыталась уснуть, но сон не шел, и она, недовольная своим пребыванием в таком неудобном и негостеприимном месте, попыталась сначала посчитать баранов, как учил ее Славка, потом просто лежала неподвижно с закрытыми глазами. Она не помнила, когда сон навалился на нее, но был он каким-то поверхностным, и она проснулась совершенно не выспавшись.
Утро не радовало. Низко нависшие тучи за больничным окном готовились пролиться дождем, деревья сбросили последние листья, только нескладный великан карагач все еще зеленел вопреки всему. Милана, наскоро позавтракав кашей, которую здесь неплохо готовили, решительно поднялась со своего места и направилась в палату к Леночке. Она знала, что сегодня девочку будут готовить к операции, и спешила увидеться с ней, но кровать Леночки была пуста, а соседки по палате сказали, что девочку увели еще до завтрака, и Милана пожалела, что не успела поговорить с ней. Она вернулась в палату и неожиданно для себя разревелась.
-Что ты, что ты, глупенькая? - услышала она голос соседки по палате. – Чего ревешь? Все будет хорошо, не сомневайся.
Милана, не ожидавшая участия от тех, кого упорно старалась не замечать, заревела еще громче, а когда почувствовала легкое поглаживание по плечу, испуганно вжалась в постель, продолжая неслышно рыдать.
- Послушай меня, - продолжала соседка, - нет ничего такого, что нельзя было бы решить. Все рано или поздно разрешается, разрешиться и это.
-Леночку увели, а я даже не успела ничего ей пожелать, - все еще рыдая, пожаловалась Милана, доверчиво поворачиваясь к сидящей на кровати соседке.
- Может быть и не надо этого делать, - продолжала та,- девочке не до тебя было. Ну, сама подумай, каково это – операция. Она никогда никого не радует, а тем более в нашем случае. А, с другой стороны, это может быть единственный выход в нашей ситуации. Так что жди исхода операции и не переживай. Все образуется.
- А вдруг не образуется? - испуганно проговорила Милана.
- Врачам виднее. Сама подумай, ей предложили операцию, значит, есть надежда на выздоровление. Ты лучше помолись за нее, - проговорила она, возвращаясь на свое место.
- Помолиться? – раздосадовано проговорила Милана и тихим голосом добавила, - я не умею это делать, да и не делала никогда.
Ей на самом деле вдруг захотелось помолиться, словно это был единственный выход из положения и невидимая помощь Леночке, но как это делать, она не знала, поэтому, отвернувшись к стене, стала шепотом говорить простые слова, обращаясь к невидимому собеседнику, который непременно, как ей казалось, должен помочь ей.
14
День тянулся медленно, словно не собирался заканчиваться, о Леночке не было никаких известий, и Милана, не выдержав неизвестности, решительно зашагала в сторону кабинета Елены. Но кабинет оказался закрытым, не было на месте и лечащего врача Леночки. Милане казалось, что все сейчас против нее. Она металась по коридору, пытаясь что-либо узнать и, когда поняла, что ей это не удастся, тихонько заплакала. Проревев с полчаса, Милана рухнула на кровать и крепко уснула. Сказалась и бессонная ночь и переживания относительно Леночки.
Разбудило ее легкое прикосновение к плечу. Милана приоткрыла глаза и обрадованно поднялась. Около нее, чуть наклонив голову набок, стояла Елена.
- Просыпайся, - сказала она, осторожно присаживаясь на край кровати, - уже поздно, не надо больше спать, а то ночью нечем заняться будет.
Но Милана с надеждой смотрела на подругу. Ее интересовало только одно – Леночка.
- Да не мучай ты меня, - не выдержала она, - как моя малышка? Не молчи, говори!
- Операция прошла удачно, - осторожно заговорила Елена, - девочка жива, сейчас за ней наблюдают специалисты.
- А я? Я могу увидеть ее?
Милана теребила Елену за халат, не замечая этого, но та решительно убрала ее руку от себя и твердо произнесла.
- Тебе там делать нечего, да и незачем там находиться посторонним. Леночка спит, операция была тяжелой, и девочки придется пройти длинный и тяжелый путь реабилитации, так что твоя основная задача – не мешать.
Елена вышла из палаты, оставив Милану один на один с бедой. Для нее это действительно была беда. Она вдруг поняла, что осталась одна, что поговорить ей не с кем, что дни превратятся в однообразный скучный поток. Она понимала, что ее скоро выпишут из больницы, напишут справедливый диагноз, что она совершенно здорова, и ей придется снова что-то придумывать, чтобы подогреть остывающее внимание мужа. Все это время она мечтала, что выйдет отсюда не одна, а обязательно с Леночкой, что они счастливые, взявшись за руки, побредут по остывающему от осенней промозглости городу и что им будет все равно, какая на улице погода, какой диагноз у них в истории болезни. Главное – они будут вместе.
Ей казалось, что время работает против нее, тянется намеренно медленно. Взгляды соседок по палате, полные страдания и участия, пугали еще больше, чем свалившееся одиночество. Ее даже не пугало то, что Славка в последнее время прекратил частые посещения и, хотя приносил исправно передачу, в разговоры практически не вступал, а норовил поскорее уйти, оправдываясь неожиданно свалившейся необходимостью. Но Милана просто не замечала этого. Она была настолько поглощена мыслями о Леночке, что остальное просто не бралось ей во внимание.
- Ты бы поела чего-нибудь, - часто обращалась к ней соседка, но Милана отмахивалась, не принимая заботу.
Ее основным занятием стала ходьба по длинному больничному коридору. Скука снова овладела ею, подобна той, которая свалилась на нее накануне дня рождения, но подруг, умеющих понимать ее и давать дельные советы, рядом не было, и Милана начала все сильнее и сильнее тосковать. Часто неизвестно откуда свалившаяся слабость на долгое время укладывала ее в кровать, но мысли об одиночестве не давали покоя. Ела она теперь с неохотой, и вкусные продукты, исправно приносимые Славкой, уже не радовали ее и не доставляли удовольствия.
Одиночество, которого она боялась и которого старательно избегала, снова становилось ее спутником. Ей хотелось какой-нибудь деятельности, которая бы отвлекала ее, и если ей предлагали внеочередное обследование, то она спешила на него, как на что-то, что на время давало ей возможность отвлечься от тягостного однообразия будней.
15
С самого утра день не заладился. Принесенные Славкой припасы давно уже закончились, но он почему-то не торопился на встречу с женой. За окном моросил дождь со снегом, свинцово-мрачное небо нависало над землей, словно старалось придавить все вокруг своей тяжестью. Милана начала нервничать с самого утра. Она куталась в халатик, хотя в помещении было тепло, ее почему-то морозило. Настроение испортилось окончательно. Она даже не обрадовалась, когда в палату заглянула Елена и кивком головы позвала ее следовать за собой. Недовольная Милана неохотно последовала за подругой. В кабинете заведующей отделением все также неприветливо и стеснительно у стены жался неудобный диванчик, но Елена, не приглашая Милану присесть, резко повернулась к ней и, схватив подругу за руки, заговорила непривычно серьезно.
- Послушай меня внимательно, - торопилась Елена, до боли сжимая руки Миланы в своих,- Леночке очень плохо, очень. Мы рассчитывали, что изношенное сердечко справится, что молодость и желание жить возьмут свое, но ее организм крайне изношен. Врачи в реанимации борются за ее жизнь, но исход борьбы непредсказуем. Ты должна приготовиться к самому худшему.
Милана с недоумением смотрела на Елену, толком не понимая, о чем та сейчас говорит. Да, конечно, Леночке плохо, но рядом с ней врачи, которые просто обязаны помочь ей. Она растеряно улыбалась Елене, боясь поверить в то, что с ее девочкой может случиться что-то плохое. Этого просто не могло быть, ведь они обе так надеялись на операцию, так верили в ее успех.
- Ты меня понимаешь? - уже настойчиво заговорила Елена, отодвигая Милану от себя.
Но та отрицательно покачала головой и, не сказав ни слова, вышла из кабинета подруги.
Время для Миланы остановилось окончательно. Она неторопливой походкой ходила по коридору, не обращая внимания на недовольное ворчание санитарки и мед. сестры. Она хотела и ждала лишь одного: сейчас кто-нибудь спуститься из реанимации и скажет, что все хорошо, что Леночке стало значительно лучше. Но никто не приходил, не говорил успокаивающих слов, от этого сердце начинало стучать громче, и она, пугаясь этого стука, прикладывала руку к груди, словно старалась заглушить его.
Вскоре палаты погрузились в сон. Коридор опустел, и Милана, скорчившись в углу кровати, молча ждала. Сон не приходил, но ее это не тревожило. Ей казалось, что если она вдруг уснет, то обязательно пропустит приход врача - реаниматора и не услышит о выздоровлении Леночки. Под утро она задремала, хотя ей казалось, что она не спит, а когда открыла глаза, то заметила, что соседки по палате упорно отводили глаза в сторону, стараясь не смотреть на нее.
-Наверное, я ужасно выгляжу? - подумала она, механически поправляя волосы, но потом, вспомнив, что тревожило ее в последнее время, резко поднялась с места и, одергивая на ходу халатик, побежала в сторону кабинета Елены.
Та была на месте. Она, как и соседки по палате, почему-то не смотрела ей в глаза, а напротив старательно избегала взгляда.
- Ну, что ты молчишь? - простонала Милана, хватая Елену за руку и поворачивая ее к себе.
Елена некоторое время помолчала, потом, прижав Милану к себе, усадила ту на неудобный диванчик и заговорила тихим голосом.
- Мы сделали все возможное, но болезнь оказалась сильнее нас. Леночки больше нет.
Она испуганно отпрянула от Миланы, когда та неожиданно подняла голову и словно зверь завыла, до конца не осознавая сказанного. Елена все сильнее и сильнее прижимала Милану к себе, стараясь заглушить несшийся откуда-то снизу живота раздирающий душу вой, но та окаменела в своем горе, и только вой напоминал о том, что она жива. Когда, наконец, ей поставили какое-то сильно действующее успокоительное, она, рухнув на кровать, забылась во сне. Время теперь окончательно перестало отстукивать секунды жизни, не нужной без наличия в ней маленькой Леночки.
16
Ее выписали в день похорон, и Милана твердо решила, что непременно должна попрощаться с Леночкой. Она, толком не понимая, о какой скорой встрече говорит ей лечащий врач, медленно сменила больничную одежду на свою и отправилась к дому, где когда-то проживала ее девочка. Людей было мало. Несколько человек толпилось в небольшой комнатке, где посредине на двух табуретках примостился гроб. То, что там лежала ее девочка, не вызывало никаких сомнений. Голова у нее была тщательно забинтована, а маленький когда-то пухлый ротик был полуоткрыт. Милана молча пожила цветы, несколько секунд внимательно всматривалась в неподвижное лицо Леночки, потом, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Ей просто нечего было здесь делать, где толпились и перешептывались незнакомые люди. Она почти бежала домой, уходя от этого страшного места. Было обидно и очень хотелось реветь, словно у нее отняли самую дорогую игрушку.
Дома никого не было, и Милана поняла, что Славка на даче, поэтому, не переодеваясь, побрела к автобусной остановке. Последние дачники заполнили автобус, переругиваясь с деревенскими, что-то доказывали им. Милана молча забилась в угол на переднем сиденье, и чтобы отвлечься от своих мыслей, достала из сумочки выписку из истории болезни. Некоторое время она безучастно вглядывалась в аккуратно исписанный листок, пока, наконец, ее взгляд не остановился на последней строчке с коротким словом диагноз. Буквы поплыли у нее перед глазами. Она осторожно протерла их и снова, теперь уже внимательно, прочитала написанное. Короткое и непривычно холодное слово «cancer» было выведено аккуратно и без вопроса. Несколько минут она сидела неподвижно, не осознавая всю серьезность такой неприятной записи, но потом равнодушие овладело ею, и она, свернув исписанный листок, старательно уложила его в сумочку.
Теперь ей стала понятна и слабость, так часто преследовавшая ее, и другие симптомы, на которые она так старательно закрывала глаза.
Уже подходя к дому, она увидела дымок над крышей и поняла, что муж, действительно, там и зашагала быстрее, чтобы отогреться около камина. Комната была пуста, Славка что-то передвигал на втором этаже. Милана присела около стола. Подниматься к нему не хотелось. Уже сидя за столом, она вдруг поняла, что игра, затеянная ею, принесла свои совсем неожиданные плоды.
Дверь, ведущая в баню, неожиданно открылась, напугав растерявшуюся Милану. Оттуда, поправляя полотенце на голове. вышла незнакомая женщина и оторопело остановилась, с недоумением разглядывая сидевшую за столом Милану. Одной рукой она придерживала полотенце, не давая соскользнуть ему вниз, а другой - расходившиеся на груди полы халатика.
Милана испуганно приподнялась со своего места, но, разом осознав, что муж здесь и бояться ей нечего, снова присела на стул.
-Вы кто? - почти одновременно проговорили обе женщины, и Милана, не дав опомниться стоящей около стола, снова решительно повторила.
-Вы кто и что здесь делаете?
Женщина безразлично пожала плечами, не собираясь отвечать на вопрос Миланы, и, повернувшись на кончиках пальцев, легко побежала вверх по лестнице, откуда доносился шум передвигаемой мебели.
Через некоторое время вниз спустился Славка и, не присаживаясь, остановился около стола. Он молча разглядывал Милану, словно видел ее впервые.
- Кто это и что она здесь делает? – все больше раздражаясь, заговорила Милана, недовольная молчанием Славки. Он некоторое время смотрел на нее, затем подошел к вешалке около двери, пошарил в кармане куртки и протянул Милане паспорт, предварительно открыв его на нужной странице. Она некоторое время, ничего не соображая, вглядывалась туда, где вверху странички стоял штамп, на котором четко было написано, что ее муж больше не ее муж, и под всем этим стояла дата и подпись того, кто посмел это воспроизвести в его документе.
Что это за глупость? – твердо, как всегда, когда была недовольна мужем, проговорила Милана.
Но лицо Славки не изменило своего безразлично – недовольного выражения и никакого испуга, ожидаемого ею, на его лице не появилось.
- Если ты грамотная, а я надеюсь, что это так. – холодно проговорил Славка, - то должна понять, что мы с тобой больше не семья, чему я очень рад.
- Ты что? Сумасшедший? – начала сердиться Милана, отодвигая паспорт в сторону, давая понять, что не принимает это всерьез и не собирается сдаваться.- А как же моя болезнь? Или ты считаешь, что я уже перестала существовать? Нет, милый. Я еще живая и очень хочу, чтобы ты понял это.
- Какая болезнь! – с иронией в голосе проговорил Славка, убирая паспорт в карман брюк и, приблизив свое лицо к лицу Миланы, вдруг зло выплеснул в нее комок ненависти.- Ты что меня за дурака держишь? Ты думаешь я не знаю, что твоя болезнь только выдумка и что на самом деле ты совершенно здорова. Я прекрасно знаю, какой сговор против меня вы здесь придумали, только боюсь, что ты проиграла.
- Откуда, откуда ты знаешь?! – не сдерживаясь, закричала Милана, поднимаясь со своего места.
- Да твоя подруга Лариса мне все рассказала, поделилась вашей задумкой соединить несоединимое. Видишь! Не получилось!
- И ты сразу нашел способ избавиться от меня и даже за такой короткий срок сумел найти замену?! - не сдавалась Милана, вцепившись побелевшими ногтями в край стола.
- Да я давно, еще до твоей болезни подал на развод и целых три месяца ждал решение суда.
Славка отошел от стола, равнодушно пожал плечами и заговорил спокойным ровным голосом.
- А женщину я не нашел. Она давно у меня. Это она родила мне дочь, когда ты меня первый раз увидела. Это она всю жизнь ждала меня. Ты думаешь – я все забыл. Я никогда не оставлял свою дочь без отцовского внимания. Не говорил, чтобы не расстраивать тебя. Все мои командировки были только в одно место: к моей дочке. А женщина никуда и не девалась, она всегда была при своем ребенке.
Он стал ходить по комнате, не обращая внимания на ревущую Милану. Его слова больно хлестали по израненному от услышанного сердцу, но ей не хотелось верить в то, что так поспешно проговаривал Славка, ее Славка. Но он не замолкал, а, не глядя ей в глаза, продолжал.
- Я никогда не сравнивал тебя с моей бывшей возлюбленной. Ты всегда проигрывала ей. Она была человек, а ты – нарядная кукла, для которой благополучие превыше всего. Прости. Я знаю, что сделал тебе больно, но жить во лжи больше не намерен. Мы уезжаем завтра. Не переживай, все остается тебе. Я забираю только одно – свободу.
-Подожди, подожди, - заторопилась Милана, вспомнив о своей выписке, лежащей на дне сумочки. Она даже обрадовалась своему диагнозу, потому что поняла, что это сейчас единственное, что может остановить мужа и вернуть его к ней. Она торопливо рылась в сумке, наконец, поспешно вывалила все на стол и, схватив драгоценный листок, с надеждой протянула его Славке.
То, что случилось дальше, было последним и самым болезненным ударом за сегодняшний день. Славка усмехнулся, брезгливо отбросил листок в сторону.
- Ты чем меня пытаешься остановить? Очередной шуткой, придуманной твоей лучшей подругой Еленой и тобой. Сейчас это уже не получится. Все. Я тебе не верю. Пусть твоя последня ложь останется на твоей совести.
Он резко отвернулся от нее и зашагал в сторону лестницы.
- Это правда, все, что здесь написано правда, - пыталась догнать его Милана. – Елена не имеет к этому никакого отношения. Поверь мне.
Но Славка даже не оглянулся. Мир прекратил вдруг вращаться и остановился для Миланы навсегда. Ей не верили и не верили не безосновательно. Со всем ужасом она вдруг поняла, что сейчас не сможет доказать свою правоту, что шутка, так ловко придуманная в этой же комнате, сослужила ей совсем обратную службу: навсегда разъединила с мужем, сделала несчастной и одинокой. Милана поняла, что глупая шутка жила своей самостоятельной жизнью, что она написала свой сценарий и заставляла жить по нему всех участников ее веселой игры.