Конец 1937 года. Кремль. Полночь. Кабинет Берии.
На столе наркома лежали подшивки иностранных газет, донесения разведки и сверху резолюция Вождя: «До каких пор это будет продолжаться?», написанных красным карандашом.
« Нужно срочно, что-то решать, а не то поручкаюсь с Ягодой и Ежовым», невесело подумал Берия.
***
Круизный океанский пароход «Царевич Алексей», был построен незадолго перед первой мировой войной. Царской семье не давали покоя имперские амбиции. Чем-то очень похожий на легендарный «Титаник», трёхпалубный красавец, с умопомрачительной отделкой, шумными попойками и сомнительными сексуальными приключениями, с самым большим в мире плавучем казино, бороздил мировые просторы, развлекая богатых бездельников.
В годы войны, опасаясь торпедных атак немецких субмарин, стал курсировать исключительно между Южной и Северной Америкой.
Находясь в другом полушарии на момент Версальского договора, сумел избежать участи Российского торгового флота, конфискованного в счёт долга нашей доблестной союзницей Францией.
Связи Льва Троцкого среди еврейского лобби Уолл-Стрит, позволили сохранить корабль под флагом молодой Советской республики. Настали времена НЭПа , и валютная выручка с парохода оказалась очень кстати.
Кремль. Кабинет Берии. За полночь.
«Дежурный, Абакумова, ко мне, срочно!!!» Через пару минут на пороге послышался твёрдый голос начальника разведки: «По, Вашему приказанию прибыл, товарищ нарком», но увидев гневное лицо шефа, подобострастно улыбнулся и услужливо добавил: «Чего, изволите?»
«Читай и завтра до обеда жду твоих предложений, затягивать не советую!», ехидно сквозь зубы прошипел Берия, и взглядом указал на резолюцию Сталина.
В последнее время, от приносившей всё меньше выручки посудины, сыпались одни неприятности. Белогвардейские недобитки с завидной регулярностью устраивали нелепые политические акции с приковыванием к поручням, требованием непризнания Советской Власти. Крапивное семя, так называемых поэтов «серебрянного века» устраивала сексуальные оргии с завыванием своих убогих виршей. А, главное вокруг всей этой шушары, в бесчисленном количестве вились репортёришки и журналисты всех буржуазных газет, которые выдавали свои сенсации чуть ли не ежедневно. Чего, только стоит провокация журналиста «Чикаго-трибьюнс» Рейхзона в отношении Маяковского, легкомысленно решившему проплыть из Нью-Йорка до Чикаго. Снимки поэта, выходящего из туалета с обоссаными галифе через плечо, облетели все таблоиды мира.
***
Кремль. Кабинет Берии. Утро.
«Подполковник Голькалло, куратор по линии парохода «Фрунзе» ожидает в приёмной», доложил адъютант. «Пусть, войдёт, сумеет ли выйти», недобро усмехнулся нарком, большой любитель каламбуров и остроумных шуток с чужими жизнями.
Голькалло, давно служивший в органах, а особенно после ночной беседы с Абакумовым, где ему пообещали лёгкую смерть, не преследование родных и близких, был изрядно навеселе и слегка не брит.
«Штормит тебя, малость генецвале, но перегар хороший, виноградно-коньячный, побаловал себя перед смертью, уважаю», слегка подтрунил нарком.
Подполковник положил папку на стол. Поверх документов была пришпилена докладная записка. «Сов. Секретно. Экз. единственный. Налейте стакан на помин души, не тяните. С поклоном, п/п-к Голькалло. Файл уничтожен».
«Дошли до ручки, а ещё чекисты», с жалостью подумал Берия. Но, тут же взял себя в руки. Это, с каких пор «Цесаревич Алексей» «Фрунзей» стал называться, и недобрые воспоминания с расстрелянными кремлёвскими эскулапами, делавшими операцию командарму, неприятно засосали под ложечкой.
«Да с тех самых, когда помер», бесхитростно ответил чекист.
«Допустим, а зачем подпись в бумаге поставил, чтобы Ашхаабад, «Фрунзёй» назвать? Тот вроде не из тех мест? Тут явственно связь с басмачеством налицо! Не находите, товарищ?
- «Позвольте, закурить, гражданин Берия?»
- «Кури, хороняка, отметив про себя важный переход с товарища на гражданина, да хлопни коньячку стакан, таким важным государственным делом заведуешь, а сам, размазня размазнёй!»
Вспомнил, тут нарком и умильнулся, своему племяннику, который заведовал выездом за рубеж. Молодой, а как лихо всю профессорскую сволочь осаживает. «Я, доктор медицинских наук, еду по обмену опытом со своими коллегами по вопросу венерических болезней в Великобританию», мямлит кандидат.
«Венерические болезни в Великобритании пусть изучают сами, кто там живёт», говорит племяшка. «Скажи, лучше старая сволочь, фамилию председателя колхоза имени пятилетия Великого Октября, в селе Задроты Тульской губернии?» «Не знаешь??» Сойдёшь с трапа в Лондоне, а тебе провокаторы-журналюги на засыпочку: «Не болеет ли у вас какой-нибудь колхозник высшего менеджерского звена какими-нибудь ТОП-болезнями, особенно в краях, прилегающих к Туле, родине самоваров? А, ты старая падаль не то, что болезнь, а самого председателя в глаза не видел, приосанишься, глазки в пол, пробурчишь: «Пардон, мусье», я не в курсях», а вся Советская страна за тебя краснеть будет.
Выпив и покурив Голькалло стал не по-детски развязен. «Как на духу, клянусь Аллахом». Когда помер Фрунзе, находился я в командировке в Туркмении, праздновали уже вторую неделю, ленточки всё красные резали, то бахча, то арык. Тут такое известие. До этого с нами зажигал агитотряд, где на алом кумаче белой краской было написано: «Ленин Кыш, Ленин Мыш, Ленин Дастормыш!» «Переделали мы Ленина на Фрунзе, скорбим, дескать, вся Чуркобесия умоляет так обозвать свой город.
Развеселила чем-то несгибаемого наркома эта падла. «Конкретика по пароходу есть?», только по чесноку. «Доложу завтра с утра», и повлёкся к выходу, подтанцовывая лезгинку, счастливый подполковник.
«Утро, вечера мудрёнее», подумал Берия, и вспомнил про любимую гимнастику ума. Привычно, разложив фамилию подполковника на слоги: «голь» и «кал», улыбнувшись, прошептал под нос: «Если останусь живым, добьюсь, чтобы Парижская Палата мер и весов утвердила одну килоголькалу, как международную единицу измерения говна в головном мозге».