Наш парусник больше месяца был недвижим на водной глади, и
мы — моряки, отплывшие на нём на поиски неоткрытых земель, бе-
зумно истосковались по очертаниям какого-либо признака суши и, кста-
ти, нужно разъяснить, что наш парусник только назывался таковым,
на самом же деле во время последнего шторма была напрочь отломана
мачта с парусами и унесена стихией неизвестно куда, и мы плыли по
течению, не ведая курса. Вспоминая то время, мне хочется сказать,
что я был на судне простым матросом и, видимо, самым уравнове-
шенным, потому что среди всей команды носился ропот недовольства
судьбой, неверие в какое-либо хорошее изменение в событиях, а я же
напротив, верил в чудо, которое поможет нам выбраться из создавше-
гося положения. Но преждевременными оказались мои предчувствия.
Нас снова постигло несчастье. О шторме, который настиг нас ночью, я
не могу детально рассказать. Он был адовым изобретением, которое
мне запомнилось беспорядочным рёвом стихии, вспышками молнии
и видением, что наша посудина разломалась на несколько частей, и
жизни моих товарищей слились с мраком вод моря и ночи. Также по-
крыто мраком неизвестности и то, как я впал в неизведанное для меня
забытьё и очнулся от нежного звука волн, что набегали на прибреж-
ную гальку. Наверное, мне долго пришлось пролежать на берегу, выб-
рошенным штормом, потому что уже был день, и солнце стояло высо-
ко надо мной. Мне пришлось потратить немало усилий, чтобы расце-
пить руки, сведённые судорогой вокруг какой-то деревянной части
нашего погибшего судна. После этого первым моим желанием было
поискать пресную воду, и я направился вглубь этой земли, то ли мате-
рика, то ли острова. Пройдя немного вверх, я ступил на поразившие
меня ковры. На них из невиданной мной разноцветной растущей тра-
вы были изображения моих прошлых цветных снов, и, куда бы я по-
том ни попал в этом краю, — то ли на поляну, то ли на луг, то ли в поле,
— я видел их запечатлёнными таким неожиданным образом.
Пресную воду я нашёл быстро. Это была река, и она тоже поразила
меня. По её глади плыли цветы, и сколько я ни смотрел — они плыли
и плыли, и все разных оттенков и разной формы. Нельзя было ото-
рвать взгляд от этой неописуемой красоты. Я с благоговейным чув-
ством утолил жажду из этой реки и постирал в ней одежду, избавив её
от морской дубящей соли. Через некоторое время, после просушки, я
надел одежду на тело и не узнал её прикосновения. Вместо грубой
морской формы меня облегал шелковистый костюм с рисунками, не-
давно проплывших по реке цветов.
Прежде чем отправиться дальше, я сорвал с нагнутого к самой воде
дерева странный плод и осторожно надкусил его. Аромат, исходив-
ший изнутри, не дал усомниться в его вкусовых качествах, после его
употребления ни о какой еде уже не помышлялось, и я отправился вверх
по течению реки, выяснить, откуда же в неё попадали цветы. Не знаю,
по истечении какого времени передо мной открылась панорама синих
гор, как будто зажжённых изнутри. Их ослепительные лучи, исходя от
них, помешали мне подойти ближе к истоку реки, ведь он был там,
среди гор. Видимо, таким образом охранялась кем-то горная тайна, не
доступная для человеческого сознания.
Скоро должно было смеркаться, солнце уже клонилось к закату, и я
вниз по течению реки вышел на берег моря в надежде увидеть или
услышать что-нибудь родное, касающееся моих товарищей. Но, как и
тогда, когда я лежал недалеко от волн, была в природе разлита нежность,
и ничто не изменилось вокруг, также было пустынно в голубой морс-
кой дали, также я был один на берегу.
С тех пор жизнь моя пошла своим чередом. Днём я блуждал по
этому краю, питаясь плодами тех деревьев, которые впервые встретил
у реки, а ночью спал прямо на ковре из травы с изображением моих
снов. Каждое утро и вечер я выходил к морю и пристально вглядывал-
ся в горизонт, ожидая кого-либо или чего-либо, направляющегося в
сторону моего берега. Я тосковал, ведь рядом со мной не было ни еди-
ного живого существа, и никакие чудеса этого края, открываемые мною
ежедневно, не смогли заглушить эту тоску по людям, животным, пти-
цам и прочим живым существам того мира, где я был рождён. Я попал
на эту землю молодым, а теперь, когда я гляжусь в незамутнённый
поток реки, я вижу седого человека, не сумевшего привыкнуть к райс-
кому одиночеству. Тот деревянный обломок судна, что помог мне вы-
жить, продержаться на воде, я храню в тени, в сухом месте, и каждый
день утром и вечером я подхожу к нему и молюсь тому родному миру,
где, наверное, давно уж позабыли меня, в котором, наверное, уж нет и
в живых моих родных и друзей, в котором меня не дождалась моя жена
с малышом на руках. Я молюсь, и одинокая слеза каждый раз скатыва-
ется в седую бороду.