6. Мысли вслух.
Валентин Дормидонтович имел привычку озвучивать то, что не давало ему покоя. Порой как прижмёт, и не знал, куда бежать, а тут рот открыл, и как будто становилось легче. Конечно, было бы неплохо, если бы в этот самый момент рядом находился кто-нибудь. Ну, не с самим собой всё подобное проделывать? Так можно попасть и на карандаш к «людям в белых халатах». Кстати, Пересказкин к ним большого доверия про запас не держал. А вот таким уродился. Тем не менее, один раз в год посещал стоматолога. Тут он был верен себе, ибо считал, что здоровые зуба – здоровый желудок, а уж потом всё остальное.
Так вот, когда в его квартире появился кот с сомнительной родословной, и он его ещё вдобавок к этому окрестил Мадридом, время от времени Валентин Дормидонтович стал с ним делиться своими наблюдениями об окружающем мире. В виду того, что под понятием «окружающий мир» Пересказкин подразумевал некоторые подробности повседневной жизни отдельно взятых личностей, то очень скоро Мадрид привык к этому настолько, что мог позволить себе дремать без всякого зазрения совести. Валентина Дормидонтовича это нисколько не расстраивало, да и знал он, что спящие коты самые благодарные слушатели.
И вот как-то перед самым новым годом Пересказкин выдал, мол, жизнь однообразна до чёртиков. Казалось бы, осень прошла без эксцессов, а тут вдруг «бац!» и запоздалая депрессия пожаловала к нему в гости. Заметьте, что это за считанные дни до боя кремлёвских курантов. Конечно, когда у человека много свободного времени, поскольку личная жизнь не напрягает, можно и не до такого докатиться. Ну, у каждого свои акценты в этом вопросе и тут главное не переусердствовать.
Надо признать, что не сразу Пересказкин нащупал нужную интонацию, а когда это случилось, он произнёс, что люди своей похожестью его утомляют. Это только они могли додуматься до того, чтобы сначала отращивать волосы, а потом их стричь. Для кого-то это пустячок грошовый, а для некоторых – это повод, чтобы пройтись босиком по биографиям подобных индивидуумов. Зачем? А чтобы понять, откуда у этого всего ноги растут. Ведь всему есть причина. Вот Пересказкин мог себе позволить некоторую вольность в отношении всей этой братии, и потом это не противоречило человеческим понятиям о законности. Тем не менее, одинаковость в людях его настораживала настолько, что порой он просто брался за голову руками и, покачиваясь из стороны в сторону, сам себе приказывал: «Не верь, не верь…» Конечно, всё это не помогало, ибо даже те, кто пытался выделиться чем-то из общего строя, в конечном счете, становились предметом для подражания. Это сводило на нет все их потуги в этом направлении, и хотели они этого или совсем наоборот, но оказывались в списках неинтересных людей. Казалось бы, столько цвета, форм, интонаций, а всё сводится на этой планете к позированию друг перед другом в одних и тех же одеждах. Попугаи… И это ещё мягко сказано.
И тут Валентин Дормидонтович поймал себя на мысли, что он такой же, как все они. Но тогда почему до сих пор прощал себе всё это? Ведь видел и ничего не предпринимал. И как это называется? Вот и кота себе завёл, как многие другие. Тут же появилась мысль отпустить Мадрида на вольные хлеба, а проще говоря, на все четыре стороны. Чуть помедлил, а потом усомнился в правильности всего этого, поскольку вон, сколько бездомных ушастых симпатяг блуждает у подъездов в надежде, что об них вспомнят и позовут обратно в тёплые квартиры. Получается, что и здесь грабли те же что и повсюду.
Это было какое-то отчаянье. Ну, ладно, с котом он попал, но это не смертельно, да и отношения между ними доверительные. А что делать со всем остальным? Взять, к примеру, гардероб? Что это за одежда, от которой за версту тянет консерватизмом? Можно добавить выточек, поиграть с цветом ткани. О Господи, кажется и тут всё уже давно перепробовано до такой степени, что хоть ложись и... не вставай.
И вдруг Пересказкина осенила мысль, что если в этом направлении двигаться всё дальше и дальше, то можно легко оказаться в «дурке». Ему этого совсем не хотелось, а потом напоминание об этой стороне человеческих реалий ему были совсем не к чему. Дело в том, что об этом ему рассказал тот молодой сосед, который всё не мог определиться: убивать или повременить с обидчиком старшей сестры. Ну, ещё которую бросил заезжий армянин. Так вот вторая сестра, которая, если верить слухам, «удачно» вышла замуж, имела кое-какой опыт проживания в подобном заведении. Её брат так и сказал, что «первый эпизод» ею пройден под наблюдением психиатров на «пять» баллов. Надо заметить, что все эти подробности Валентину Дормидонтовичу были до одного интересного места. Почему? Так меньше знаешь – крепче спишь. И потом, даже если десять процентов из всего сказанного по этой теме соседом и правда, то гори и «дурка», и всё, что с ней связанно синим пламенем.
Вот Пересказкин себе и приказал, мол, хватит во всём подобном копаться. Ну, подумаешь, что вокруг все одинаковые? Тут можно притвориться, что с этим можно жить. Как? Врать и ещё раз врать. Вон сколько таких шастает по этой земле и ничего – в туалет ходят каждый день и иногда даже удачно. А сколько индивидуумов, кто прост, как три рубля и может ляпнуть, мол, я вещь – пользуйтесь мною. И ведь находятся экстремалы и потом рождаются от подобных «вещей» мальчики и девочки и потом они вырастают и всё повторяется. Опять скукота какая-то. Да, что тут говорить, когда мы во всём этом, то и не понимаем ничегошеньки? Всё кажется, что нам виднее и если кто со стороны с советом сунется, мол, так нельзя, мы в кошки-дебошки. А всё почему? Так не хотим признаться себе в своей несостоятельности. Раз так, то посылаем всех советчиков на Северный полюс, а то и куда подальше. Вот-вот, там им и место, а мы будем и дальше рядиться в одежды банальности: одни под актёришек, другие все такие в образе эмансипированных особей (это сегодня так модно), третьи напялят на себя длинные платья, и будут изображать светских дам, а для большей убедительности ещё и начнут приплясывать: то краковяк, то полонез. И это ещё не полный список всех тех, кто выстроился в очередь за счастьем.
Тут Валентин Дормидонтович только разводил руками, поскольку на Северный полюс его не тянуло, но, тем не менее, мысли свои по этому поводу не хотел держать при себе. Нет, кричать об этом, он тоже не имел большого желания. Ну, зачем же так, когда можно просто озвучить всё это и жить себе дальше? Кстати, этих ряженных столько вокруг, что если дать волю крику, рот порвётся, а то и вовсе голос пропадёт. И что тогда? Как он будет общаться со своим котом? Жестами? Интересненькое продолжение жизни, когда ты нем, как рыба. Такой «роскоши» Пересказкин себе не желал. Замечу, что он и никому не хотел перебегать дорогу. И даже, когда одна особа поделилась с ним своим желанием, мол, в монастырь и всё тут, Валентин Дормидонтович не задумываясь «благословил»: «Дуй…» Ему сразу стало неинтересно дышать с ней одним и тем же воздухом, и уже не казалась она какой-то особенной и вообще, будто кто-то взял и опустил занавес в их отношениях. Ну, после такого, о чём может идти речь, а тем более, если тема их будущего и так вся была никакая? Нет, гнать её от себя не стал. Во-первых, теперь всё это и она, в том числе было для него до лампочки. Во-вторых, все её интонации, простуды и даже карьерный рост – всё это для него потеряло всякий смысл. И, в-третьих, он даже дал выговориться своей иронии, мол, может хотя бы монашеская жизнь внесёт кое-какое разнообразие в её биографию. Она же только и смогла сказать в своё оправдание, что там такая тишина…
Весело! А вот у Пересказкина столько было этой самой тишины и без всякого монастырского устава. Кстати, у него присутствовало огромное желание поделиться с ней этим своим приобретением. Вот-вот, а тут занавес и все остались там, где и были. Странное ощущение, когда тебе ничего уже не хочется, и ты завариваешь себе чай, а потом пьёшь его маленькими глотками и понимаешь, что всё и не так плохо в твоей жизни.
А зачем жаловаться? Это всегда успеется. Вон знакомый фотограф Валентина Дормидонтовича всё радовалась чужому счастью и фоткала его в разных ракурсах и ей даже платили за это, а потом оглянулась и поняла, что годы проходят, а она напрочь забыла о себе самой. Обидно? А как же? Тут ещё оказалось, что рядом никого и нет из тех, с кем можно было бы поговорить по душам. Так-то года три назад один крутился под рукой подобно сорванному листу по осени с дерева, но потом сам взял и вычеркнул её из своей записной книжки. Наверное, наскучила неопределённость, а может просто решил залечь до весны в спячку. Видно крепок его сон, раз уже столько лет не объявлялся.
А что же она? Всё так же в ожидании чуда и снуёт по этой жизни со своим фотоаппаратом и не перестаёт удивляться тому, как прекрасен этот мир. Иногда выбирается за город и там стоит и смотрит в небо, как зачарованная и всё ей кажется, что ещё немного и всё будет другим в её жизни. Мечтать надо и это правильно, а потом пока ты в этом по уши, реалии тебя раздевают до последней нитки и все мысли, поступки и слова – это уже тебе не принадлежит. А всё почему? Так нет тебя и всё… точка.
Вот и тянет всех их таких похожих друг на друга за монастырские стены. И список их нескончаем. Интересно то, что жизнь вроде и за них, а приглядишься – ей и дела нет до происходящего, и как бы стоит в стороне и посматривает и что-то всё про себя подсчитывает и подсчитывает.
Ну, не мог Пересказкин об этом молчать. Когда прижало так, что стал по утрам просыпаться, как с похмелья, набросал статью и сунулся к исполняющей обязанности главного редактора газеты, мол, вот накропал. Та посмотрела на него оценивающе и отложила в сторону его писульку. А он и не обиделся и потом она женщина и судя по глазам в душе добрая, только должность у неё собачья и личная жизнь вся в полоску. Тут он ещё со своими откровениями. Такое у неё желание было пустить его по матушке, да потом подумала, что не ровен час и не утвердят на место главного редактора, а тогда он не упустит случая куснуть её за все понравившиеся места. Вот такая демократия…
Валентин Дормидонтович на самом деле был далёк от подобных мыслей, поскольку знал, что временно исполняющие обязанности рано или поздно остаются потом в этих креслах надолго.